на Screepy.ru

— А-а-ай, бли-и-ин! — разъяренно вскрикнула я, схватившись за ушибленное колено. Боль была острой и мучительной, но волна раздражения от внезапного удара начала спадать. Продолжая злобно шипеть о всяких тумбочках, которые имели наглость расставиться и раскорячиться у меня на проходе, я начала собирать упавшую стопку журналов. Журналы были типичной атрибутикой каждой дачи — старые, пыльные издания с бесценной информацией о секретах диеты, методах выращивания гигантских баклажанов и 101-м рецепте приготовления тыквы. Выкидывать глянцевых бедолаг было жалко, поэтому они спокойно высились стопкой на журнальном столике. Лишь иногда, во время уборки, с верхнего журнала заботливо стиралась пыль. Их заплесневелый покой был весьма неделикатно нарушен моим коленом, которое случайно зацепило тумбочку.

Я почти закончила подбирать журналы с пола, когда заметила за очередным выпуском «Силы земли» краешек тетради. Знаете, обычная такая: 18 листов, с зеленой обложкой, в середине которой гордо красуется надпись «ТЕТРАДЬ». Я вытащила ее и прочитала на обложке «тетрадь по алгебре, ученика 11 “А” класса, школы №43, Архипова Олега». Архипов Олег. Мой старший брат, который пропал без вести примерно год назад. Сердце словно полоснуло чем-то горячим и болезненным, а во рту появился привкус горечи.

Сказать, что мы были близки друг другу, это не сказать ничего. Он был старше на два года, но я никогда этого не чувствовала, ведь мы были всегда на одной волне. И шутки, и заботы, и все на свете у нас было одно на двоих. Веселый, неунывающий, он всегда мог приободрить меня, даже от его движений, слов и походки веяло позитивом и силой. Он… Да и стоит ли сейчас об этом? За последний год, до своего исчезновения, Олег резко изменился: стал закрытым, приступы агрессии почти сразу сменялись страхом, потом угрюмостью. Он порвал почти все отношения со мной и семьей. Я пыталась выяснить, в чем дело, но он лишь смотрел поверх моей головы и устало говорил: «Ты не поймешь». За несколько дней перед исчезновением эти приступы только усилились, и мы с семьей серьезно обдумывали вопрос о помещение его в психбольницу. Но брат настаивал на том, чтобы уехать на дачу, говорил, что свежий воздух ему поможет. Сказано-сделано: уехал за город, переночевал с бабушкой и дедушкой, а потом просто вышел и исчез.

Я безотчетно присела на пол, среди вороха журналов и начала листать тетрадку. Его корявый почерк, прыгающие буквы, маленькие карикатуры на полях… Треть была заполнена формулами и уравнениями, остальная часть тетради была густо исписана текстом. Текст был написан с одним нажимом и одной пастой, так что, скорей всего, писался в один присест. Движимая непреодолимым смутным любопытством, я открыла тетрадь на случайной странице: «Тьма… когда темнота становится тьмой? Как уловить момент, когда уютная квартирная темнота становится опасностью? Когда темнота становится не просто отсутствием света, а существом?».

Голова кружилась, сердце тяжело бухало в груди, отдаваясь в ушах и горле. Мне казалось, что в этом небрежном дневнике я смогу найти разгадку его поведения. Дрожащими пальцами, сминая исписанные страницы, я перелистнула в начало.

Тогда мне стоило остановиться. Стоило выкинуть эту тетрадь, сжечь, спрятать, закопать. Мне стоило вообще не открывать и не находить ее. Но я нашла, открыла, не выкинула и не сожгла, и не остановилась. Я облизнула сухие губы и начала читать.

* * *

Это был июль, 15-го. Дневная жара давно спала и наступила мягкая июльская ночь. В траве вовсю трещали неизвестные насекомые, дурманяще пахло травой, а звёзды с любопытством опустились пониже, чтобы посмотреть на смертных.

Я откинулся назад с бревна, на котором сидел, и игриво подмигнул звёздам в ответ. Учеба и сессия остались позади, и я окунулся в заслуженный отдых. Деревня, природа, старая компания, костер, речка, алкоголь…. Да и кто после сессии не обещал себе напиться?

— Что ты высматриваешь? — спросила Лена, откидываясь вместе со мной.

— Ты только посмотри, как сияют звёзды… — томно протянул я, — словно твои глаза.

Лена покраснела от удовольствия и поцеловала меня. Сегодня она была особенно прекрасна: вьющиеся после купания волосы, загар, легкая летняя одежда делали из нее прехорошенькую барышню, а отблески костра в глазах и на коже добавляли загадочности.

Я подтянулся и сел обратно на бревно, одной рукой обнял Лену, а другой заветный пластиковый стаканчик. Ден, прикрыв глаза, пел песню «Выхода нет» Сплинов, а слева от него жарко спорили Кос и Женя.

— Да я говорю, что бред это все! Ты во все подряд веришь, словно бабка старая! — особенно громко воскликнул Женя. Ден вздрогнул и прекратил играть.

— Прости, Ден, но тут Кос такую ересь несет, фиг утерпишь.

— Что за спор?

— Помните тот старый дом, на отшибе, который еще видно с Олегова крыльца?

Поговаривают, что там живет нечистая сила. Мол, кто туда не зайди, вмиг ума лишится, — серьезно начал Кос. В его глазах не было ни толики сомнения или смеха, что и подогрело мое любопытство.

— Брось, мы туда всей шайкой лазили, — поморщился я, — и ничего не было, обычный старый дом, с кучей досок и пыли. Даже на чердак лазили, но там, кроме дохлых насекомых, ничего страшного не было. Да и то, боялась одна Ленка.

Ленка шутливо толкнула меня в бок, я улыбнулся и обнял ее крепче.

— Да, лазили, но при свете дня там неопасно, — Кос поворошил угли палкой, и огненные искорки вмиг взвились в ночную тьму.

— Мне моя бабка часто, еще в детстве, наказывала не ходить туда ночью. И это были не просто байки, которыми пугают детей, чтобы те хорошо кушали и не шалили, — бабушка просила, умоляла не ходить туда. Один раз мы с ней ссорились, не помню из-за чего — какой-то пустяк — и я в гневе крикнул: «Сейчас пойду и залезу в этот дом!» Но гнев мой, как рукой сняло — бабушка резко побледнела и схватилась за стенку. После того, как мы ее уже отпоили валокордином, она взяла с меня слово никогда не ходить туда ночью. Заставила три раза произнести. Никогда. Никогда. НИКОГДА! — Кос замолчал, задумчиво глядя в огонь, но не видя ничего перед собой, целиком окунувшись в воспоминания.

— Бабули все такие. Меня в детстве пугали Бабайкой под кроватью и Водяным монстром. Но боятся, стоит лишь их неумного желания накормить, — неуклюже пошутил Женя.

— Моя бабушка не такая, — покачал головой Кос, — она прошла всю войну, и мало что может ее испугать. И уж точно не старая рухлядь и доски. Она рассказывала, что когда была маленькой, этот дом УЖЕ был здесь. И он УЖЕ был старым. Люди не могли вспомнить, когда его построили, откуда он взялся и кто его хозяин. Словно он существовал здесь всегда, с самого начала заселения деревни, но уже умерли все те, кто мог бы об этом рассказать. Люди никогда не жили там, но это не значит, что он пустой. Вы не замечали, как вы быстро о нем забываете? Как смотрите на этот дом, но ваш взгляд скользит дальше? Спроси у вас, сколько домов в деревне, вам не придет в голову его посчитать. Да, мы там лазили пару раз, но быстро прекратили. Почему? Это же идеальное место для мальчишек! Заброшенный дом в деревне! Так почему?

Мы молчали. Я удивился, поняв, что он прав на все сто процентов. Он виден с моего крыльца, но мысли не задерживались на нем, а через полчаса ты забывал совсем о его существовании. Если только кто не напомнит или скажет.

— Никогда об этом не думали, да? А я часто. Но не рассказывал никому. Словно мозг пытается выкинуть его из реальности. Словно пытается нас защитить от того, что мы не понимаем и боимся.

— Хватит нас пугать! — Женька встал. — Все россказни и выдумки! Нафига ты все это придумываешь? Или ты реально веришь во все это, да? Нам просто он не интересен и мы забываем. ВСЕ. Тут нет ничего сверхъестественного! Ни-че-го. Может, ты ещё и «Битву экстрасенсов смотришь»? Тебе лечиться надо, больной.

Кос взвился с бревна и заорал прямо в лицо Жене:

— Я не больной! И не псих! Если ты такой дофига разумный и смелый, сходи туда! Давай, прямо сейчас, ночью! Страшно, а?!

— Я схожу, — услышал я собственный голос. Как бы я хотел сейчас вернуть эти слова назад, запрятать их поглубже и никогда не говорить. Но тогда это казалось забавным, любопытным и веселым. Алкоголь притупил страх, притупил мысли, оставив лишь вкус вседозволенности и пьяной безбашенности.

— Не ходи! — Лена вцепилась в мою руку. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Я боюсь!

Её страх лишь подзадорил меня, я хотел немного повредничать и попугать ее.

— Не ходи! — Кос серьезно смотрел на меня. — Я прошу тебя, как друга.

Но я был упрям тогда и не желал ничего слышать. Выдвинув вперед подбородок, я отрицательно мотнул головой и пошел в сторону дома.

Ребята поплелись за мной, пытаясь на ходу отговорить от этой затеи. Впрочем, кажется, они не до конца осознали серьезность моих намерений.

Наконец мы подошли к дому.

— Пожалуйста, Олег, прошу тебя, брось эти глупости! — со слезами в голосе просила Лена, повиснув на руке. Но я едва ли обращал внимание на происходящее вокруг — всем мои мысли были захвачены домом. Он стоял на пригорке, покосившийся в одну сторону, с мшистыми боками и просевшим в землю фундаментом. Окна были выбиты, осколки стекла торчали из рамы, поблескивая на лунном свете. А за окнами была тьма. В голову пришла мысль, что в этом доме темней, чем где бы то ни было. Ночь вокруг и небо были темны, окна стоящих поблизости жилых домов были темны, но эти окна… тьма за ними отторгала любой свет, она была мягкая, вязкая, словно гуашь, и она смотрела на меня.

«Такая тьма может поглотить, может съесть. Ее можно потрогать, настолько она реальна, — внезапно пришло мне в голову. Это испугало меня, ведь мысль была настолько внезапная и чужая. Но против моего желания мысли понеслись дальше, — какая тьма на ощупь? А на вкус?».

Я попытался взять себя в руки. Это всего лишь старые бревна. Это рухлядь.

— Рухлядь, — голос сорвался. Ребята, завороженные созерцанием дома, вздрогнули и удивленно покосились. Лунный свет на стекле и слепые проемы корчились от безмолвного хохота. Внезапно меня охватила злость. Чёрт, я, современный человек, с рациональным складом ума, боюсь скопища старых брёвен? Все это игра воображения и страха и ничего более!

Движимый гневом, вырвав свою руку из рук Лены, я быстро взбежал на осевшее крыльцо и прокричал застывшим ребятам:

— Я внутрь! Через пять минут вернусь! — и эффектно шагнул в черный проем двери.

— Не на…

Окончание фразы я уже не услышал. Стоило мне шагнуть за порог и все внешние звуки: голоса, щебет ночных птиц, шепот деревьев — словно отрезало. Я оказался в вакууме — тьма пожирала все вокруг: очертания предметов, дуновение ветра, холод или жару, запахи, звуки, время. Она превращала всё в ничто, в пустоту, стирала из реальности, оставляя лишь тьму, тьму древнюю и чуждую. Я закричал, но я не слышал своего голоса. Я поднес руку к лицу, но не увидел ее и не ощутил касания. Я сделал шаг, который был в равной мере крохотным и огромным. Я сделал вдох, но воздуха не было. Я провел здесь миллионы лет или одну секунду? Вся значения и меры растворились в этой всепоглощающей темноте.

Тьма облепила меня, шарила по лицу, телу, в моих мозгах. Кажется, я начал исчезать в ней… но что-то привлекло мое внимание. За окном виднелись луна, деревья, небо, казавшиеся размытыми и далекими, но этого хватило, чтобы напомнить о внешнем мире. Паника моментально вспыхнула в мозгу, придав сил. Я сделал усилие, рывок, почувствовал, как тьма нехотя отлипает от меня, и вывалился на крыльцо.

— …до, Олег! Не смей!

Я ошалело оглядел ребят. Кажется, с момента исчезновения прошло не больше секунды. Я сбежал с крыльца, весь трясясь и пытаясь выдавить хоть какие-то связанные фразы, но язык и мысли меня не слушались. Друзья, видя мое состояние, как можно скорей отвели меня домой, напоили успокоительным и уложили спать. Женя жадно требовал отчета, но я смотрел на него полоумными глазами, и он сдался. Не рассказал и завтра. Ни через неделю, месяц, год.

После этого инцидента я думал, что смогу оправится и это станет лишь байкой. Любимая девушка, лето, молодость, что может быть лучше? Но я не мог спокойно смотреть в сторону старого дома, он леденящем напоминанием виднелся с моего крыльца. Само его присутствие так близко будило воспоминания и вгоняло в страх. Мне пришлось уехать обратно в город.

Там на какое-то время стало легче, и сумасшествие начало отпускать. Его возвращение было тихим и незаметным. Сначала я стал бояться спать с выключенным светом. Казалось, что тьма в комнате густеет и хочет напасть, а из углов тянутся кристально-черные щупальца. Я выдерживал полчаса, пока страх не становился критичным, и включал свет. Я проигрывал ночь за ночью, сдавая фронты и отступая. Моя комната казалась островком света среди отвратительной темноты. Я стал включать свет везде в квартире, стоило только наступить ночи.

Я стал бояться зеркал, точнее того, что там может отразиться. Может отразиться ничего. Умываясь, боялся окунуть лицо в ладони, а потом открыть глаза. Боялся увидеть вместо кафеля тьму. Каждый раз, внутренне пересиливая себя, зажмуривал и открывал глаза, с огромным облегчением видя в отражении кафель и ванну. Я снял все зеркала в квартире.

Мой характер подвергся сильным изменениям — стал нервным, раздражительным, отчужденным, что перемежалось с редкими приступами беспричинного веселья. Я не мог выдавить из себя чувств, страх изматывал мою душу, не оставляя ничего взамен. Сначала ушла Лена. Потом отвернулись друзья. Следом семья. Но мне было наплевать, ужас и воспоминания постепенно наполняли жизнь.

Я часто лежал без сна, оцепенелый, и гадал, что такое эта тьма? Я придумывал самые фантастичные идеи, но чувствовал, что не приближался к разгадке. Это было выше меня, выше человека.

Может, это абсолютная космическая тьма, а может кусок первозданного ничто, которое невероятным образом поселилось в доме? Может, это первозданная тьма Земли, которая не знала человека, не обращала внимания на столь досадные мелочи миллионы лет, пока тот не вытеснил ее? Своими лампами, свечами, прожекторами мы прогнали ее, осветлили. Тьма… когда темнота становится тьмой? Как уловить момент, когда уютная квартирная темнота становится опасностью? Когда темнота становится не просто отсутствием света, а существом? Возможно, это произошло — слепая, древняя, как мир и сама Земля, Тьма обрела сущность, некий разум, которое вселяет в людей первобытный страх. А может, она порождение Сатаны? А может, это то забвение, что ждет нас после смерти?

Я не знал ответа. Она была чужда нашему человеческому миру, нашему сознанию, всему к чему мы привыкли, эта исполинская и древняя мощь. Кос был прав, именно поэтому люди не запоминали этот дом — разум отторгал его. Но я… я был в этой тьме, и она навсегда поселилась во мне и теперь разъедает.

У меня начали возникать галлюцинации. Однажды я шел по дороге и увидел, как моя тень помахала мне рукой, а потом издевательски улыбнулась. Вместо рта у нее был пробел света. Мир вокруг истончался и терял краски: синее, желтое, красное — всё смешалось в один серый оттенок, а черный наоборот приобрел всю глубину и разнообразие палитры. Тени от людей, зданий, машин стали гуще, а моя тень была непроницаема.

Я перестал различать лица, голоса, стал забывать имена. Учился на автомате, хотя и это потом потеряло смысл. Пробовал ходить в церковь, но священник с ужасом выгнал меня. В другой церкви мне не помогли… Что такое христианство по сравнению со столь древним существом?

Выхода не было, а я и перестал его искать. Решение назрело само собой. Кое-как отмазавшись от семьи, я уехал на дачу.

И вот, нашел эту старую тетрадь за 11-й класс с чистыми листами, и пишу в ней все это. Не знаю, зачем и почему, но чувствую в этом настоятельную потребность. Мне неважно, прочитает это кто-нибудь или нет. Неважно, что дальше. Тьма внутри меня ничуть не светлей, чем снаружи. Простите за все, я ухожу. Ухожу в тот старый дом, чтобы полностью раствориться. Навсегда.

* * *

Я читала, сидя на полу, среди разбросанных журналов, и слезы текли по моему лицу. Неуверенными движениями поднявшись с пола, вышла на крыльцо. Дом издалека смотрел на меня. Темней, чем все вокруг.

Олег, ты слышишь меня? Олег,ты там?.. Читать полностью…

У Али Свистуновой не было отца, только мать Татьяна. Мать девочки очень ее любила и всегда целовала на ночь. И когда Аля просыпалась по ночам, тоже приходила и целовала. Девочке это очень нравилось.

Однажды ей приснился кошмар, и мать сидела с ней особенно долго, мурлыкая какую-то песенку. С тех пор Аля частенько пользовалась этим предлогом, чтобы позвать ночью маму и побыть с ней лишнюю минутку. Если ей не спалось, она стучала в стенку, за которой в соседней комнате спала мама: «Мама, посиди со мной, здесь кто-то есть!». И мама приходила, обнимала, напевала без слов, иногда лежала с Алей несколько минут.

Потом мама стала уставать на работе, днем ходила беспокойная, и Але было стыдно будить ее каждую ночь, но мама все равно просыпалась от каждого шороха и приходила к Але. Иногда даже сама девочка просыпалась из-за того, что мама ложилась с ней рядом и молча обнимала.

Как-то Аля сказала матери: «Я хочу, чтобы ты высыпалась по ночам, не ходи ко мне больше», — она странно посмотрела на Алю, но кивнула.

Ночью в комнате матери раздался треск и звон стекла. Аля вскочила и побежала туда — окно было распахнуто, одно стекло разбилось вдребезги, в комнату ветер заносил снежную крупу. Мать лежала под одеялом, чуть приподнявшись на кровати. Лица ее девочка не видела, но мама приподняла край одеяла, и напуганная Аля скользнула к ней. Там она лежала, дрожа, чувствуя, как мама утыкается носом в ее волосы, щекочет дыханием макушку и все сильнее прижимает ее к себе. Але даже стало больно, и она сказала: «Мам, я уже согрелась», — но мама не отвечала, только начала мурлыкать уже привычную песню без слов.

В этот момент с улицы раздался крик:

— Женщина выбросилась из окна! Танька Свистунова, из седьмой квартиры, разбилась насмерть!

Алю еще сильнее прижали к горячему телу и начали вылизывать ее голову. Читать полностью…

Конечно, я помню, что было вечером в субботу, 11 марта. Даже если бы я захотел, я не смог бы забыть то, что произошло со мной в этот проклятый вечер. Знаю, вы не верите мне, и ни один человек в своём уме не поверит — я и сам бы расхохотался и назвал бы умалишённым того, кто хотя бы намекнул на нечто подобное, если бы не видел своими глазами это омерзительное и невыразимое в своей противоестественности зрелище… Господи, лучше бы я сошёл с ума в тот самый миг, когда в тёплый субботний полдень переступил порог своего дома. Но вы требуете подробностей, и мне придётся начать с самого начала.

Мы переехали сюда два года назад — я, моя жена и двое детей, — в этот уютный домик на тенистой улочке в тихом полупригородном районе. Жена у меня прекрасная хозяюшка, целые дни проводила в домашних хлопотах, дети ходили в школу неподалёку, я ездил на работу в центре города. Мы были счастливы… Пока какой-то злой рок не заставил меня купить это проклятое мясо. Вы, наверное слышали о немом мяснике с Двенадцатой улицы? Об этом мрачном верзиле, который не снимает окровавленного фартука, даже когда выходит из-за прилавка после окончания рабочего дня? О его лавке, мясо в которой всегда свежее и сочное и просто тает во рту, даже если человек, готовивший его, впервые держал сковороду в руках?

Не знаю, что заставило меня позабыть об отвращении, которое я всегда подсознательно испытывал к этому типу, и купить у него в пятницу три килограмма свинины для праздничного вечера в воскресенье. Знай я тогда, чем это обернётся — и близко не подошёл бы к его проклятой лавке. Но я не знал. И не обратил особого внимания на какой-то странный огонёк, мелькнувший в глазах немого мясника, когда тот передавал мне пакет с мясом. Господи, я никогда не прощу себе своей невнимательности — как я мог не заметить тогда, что, несмотря на пасмурную погоду и холодный воздух, мясо было тёплым? Как я мог списать на порывы ветра и усталость своих мышц после рабочего дня лёгкое подрагивание пакета… Как слеп я был!

Приходя домой, я бросил пакет с мясом в морозилку и рухнул в постель, не раздеваясь — неделя выдалась тяжёлая, я страшно устал. Дети играли где-то на улице, жена вешала бельё на заднем дворе.

Спал я ужасно — мне снилась свиноферма где-то за нашим городом, очень странная. Все постройки на ней были необычными — таких не увидишь в наших краях — и давно заброшенными, но свиньи ходили по двору, валялись в грязи, и свинопас спал в тени, накрыв лицо грязной широкополой шляпой. Но было ещё что-то мерзкое, потустороннее, необъяснимое в этих жирных свиньях, в их грязных слюнявых рылах, в долговязой костлявой фигуре свинопаса. От всего этого места веяло чем-то отвратительным. Я проснулся в холодном поту, сердце бешено стучало в груди, и на секунду мне показалось, что стук доносится не из моей грудной клетки, а из холодильника на кухне…

Жена мирно посапывала рядом со мной, но я уже не смог заснуть — за окном уже начало светать, и я решил поехать на машине за город, проветриться, и заодно убедить себя, что мой ночной кошмар — не более чем наваждение, плод переутомления на работе и расплывчатых слухов, которые порой слышишь от соседей о чёртовом мяснике с Двенадцатой улицы и его лавке.

Судя по пейзажу из моего сна, ферма должна была располагаться недалеко от нашего района, за холмом километрах в десяти к западу. Дорога была недолгой и лёгкой, свежий ветер приятно холодил разгорячённое лицо, утро было солнечным, и потому вдвойне страшно было обнаружить среди зелёной травы под ярким солнцем останки тех кошмарных построек, что я видел во сне! Нет, это был не свинарник и не ферма, лишь остатки разрушенных стен, обломки кирпича, куски обгорелого дерева — видимо, балок и перекрытий здания, и какого-то другого непонятного мусора, явно свидетельствовавшего о том, что мой сон имел больше общего с явью, чем мне хотелось бы. Как заворожённый, я бродил среди странно сухих и ломких стеблей травы и останков кирпичных стен, как будто что-то внутри меня не позволяло мне уйти с этого проклятого места. Я искал что-то, сам не знаю что… И я нашёл это — полускрытый под слоем грязи, сухой травы и битого кирпича люк с ржавым железным кольцом.

Не знаю, почему я не убежал прочь от этих мерзостных развалин, почему потянул за ржавое кольцо и заглянул в темноту под крышкой. Зачем спустился вниз по ступеням туда, где слабый луч солнца с поверхности освещал лишь крохотный уголок кошмарного подземелья — счастье, что лишь малую его часть. Кости! Всё внизу было завалено костями — не знаю, каким тварям они могли принадлежать! Тысячи, сотни тысяч скелетов в темноте… И некоторые совсем свежие — с едва подсохшими ошметками мяса на них, того мяса, что я купил вчера в лавке немого мясника — сомнений нет, теперь уж точно…

Я не помню сколько времени простоял, как камень, в чудовищном подземелье. Не помню, как бежал из этого подвала к машине, как добрался до дома.. Кажется, был полдень, когда я переступил порог дома. Только я открыл дверь, в мои ноздри ударил запах жареного мяса — в тот момент он показался мне стократ омерзительнее самой жуткой вони и смрада. Я влетел на кухню, как будто сотня бесов гналась за мной, но знал, что уже слишком поздно — моя жена и дети сидели за столом и уплетали за обе щёки сочное жареное мясо, то самое, что я купил вчера. Кажется, жена попыталась что-то сказать мне, как вдруг замолчала на полуслове, закашлялась, словно поперхнувшись, и вдруг упала лицом вниз на стол… Я стоял, не в силах пошевелиться, и видел всё, во всех омерзительных подробностях…

Нет, не заставляйте меня пересказывать этот кошмар, я всё равно не смогу передать словами то, как мою жену, детей просто разорвало изнутри что-то не поддающееся описанию, как жареное мясо на блюде в центре стола и та омерзительная субстанция, что вырвалась из трёх тел, лежащих на белом паркете кухонного пола в луже крови, слились, слепились подобно куску пластилина, в какое-то чудовищное подобие свиньи цвета гнилого мяса, как эта чудовищная тварь обгладывала тела моих детей и жены, те жуткие звуки, что она издавала…

Нет! Нет! Я не верю вам! Этого не может быть! Я сам видел развалины, я спускался в подвал, во тьму, полную костей! Вы врёте, говоря, что там ничего нет! Вы боитесь, боитесь этого мясника, утверждая, что я убил и съел всю свою семью! Я не мог, слышите, не мог этого сделать! Я знаю, вы тоже ели, ели это проклятое мясо! Уберите от меня свои руки, вы больше не люди, слышите, не люди! Мясо, мясо! Живое, отвратительное проклятое мясо! Читать полностью…

Воскресенье. Теплый вечер летнего дня. На дорогах досыхали вчерашние лужи. Солнце стало ярко-красным и заходило за хирургический корпус, окрасив небо в пурпур.

Ночь обещала быть спокойной. Леня сидел на кровати в холле и читал «Тарас Бульба». Вообще он, конечно, не питал какого-то особого трепета к творчеству Гоголя, просто заняться ему было нечем, и он решил развлечь себя чтением. Читать токсикологию в четырех томах ему не хотелось, а единственной художественной книгой, которая была в отделении, был как раз-таки «Тарас Бульба».

На посту сидела Тимофеевна и писала направления к ночным анализам. Рядом с кроватью, на которой сидел Леня, лежал мужик с ЗЧМТ, около которого тихо шипела «Vella». В дальнем углу холла лежала толстая женщина с дикой аритмией и пыталась отвязать руку. Рядом с бабкой лежал бомж с желудочным кровотечением, циррозом, парой гепатитов и еще целым набором сопутствующих заболеваний. Так как бомж был совсем «кислый», то над его прокуренными легкими трудилась старушка «Фаза» — пыхтя и бешено трясясь, она наполняла его легкие живительным кислородом. По палатам были распиханы еще четыре человека с разными хворями. Там был и старый друг бомжа, которому повезло больше, хотя он тоже был на «Фазе», еще один алкаш с ожогами, бабка с кучей хронических заболеваний, которая выжила из ума еще в прошлом веке, и инсультник в первой палате.

Ничто не предвещало беды. Помирать собирались только бомж в холле и инсультник, хотя последний уже который день собирался…

На том месте, когда Гоголь описывал то, как казаки расправлялись с убийцами, Леня услышал звонок в дверь. Дверь в реанимационное отделение была с кодовым замком, поэтому случайные люди туда попасть не могли, медперсонал же знает код и запросто туда попадает, поэтому в дверь звонят исключительно родственники. Так думал Леня и на этот раз, однако за дверью никого не оказалось. Пожав плечами, он пошел обратно читать высмакованные до мельчайших подробностей изощренные казни.

— Кто-то балуется, — сказал он Тимофеевне. — Позвонили и убежали.

— Ты видел, как бежали? — спросила Тимофеевна с явным намерением услышать ответ.

— Нет. Да это родственники чьи-нибудь выход найти не могут.

— Какие, к чёрту, родственники в воскресенье?! — Тимофеевна вдруг ни с того ни с сего рассердилась.

— И вправду, — задумался Леня. — Может, кто из медсестер балуется?

— Да никто не балуется. Кому это нужно… Просто ты мор впустил.

— Кого-кого впустил? — спросил, улыбаясь, Леня, а у самого по спине побежали мурашки.

— Ходит здесь одна давняя легенда, — мрачно сказала Тимофеевна. — О море, который в дверь звонит или стучит… иногда, говорят, и скребется. Так вот, если дверь ему открыть, то к утру если не всех, то половину больных точно вперед ногами вывезешь.

— Бабкины сказки, — фыркнул он.

— Да не скажи. Всех нас, если послушать, то ни в бога, ни в черта не верим, а иконки-то на посту вон висят… Когда гром грянет, не заметишь, как креститься начнешь, — многозначительно сказала Тимофеевна и снова уставилась в свои бумажки.

Леня сел на кровать и вновь приступил к чтению, а по спине продолжали бегать мурашки.

Первым, совсем незаметно, отошел алкаш с ожогами. Леня вязал его и думал о словах Тимофеевны… ведь и вправду никто не верит, а иконки не снимают. Из травмы приехали за трупом, когда врач заметил, что инсультник тоже уже покрылся фиолетовыми пятнами, потом привезли мужчину с проникающим ранением сердца. Он умер в коридоре у дверей экстренной операционной, когда Леня срезал с него рубашку. Пока его уложили на стол, сделали разрез и отстегнули несколько ребер, он уже превратился в овощ. В начале первого в гипогликемию ушла тощая бабка. Потом начал пищать монитор у парня с черепно-мозговой травмой. Тридцать пять минут реанимационных мероприятий результата не дали. Видимо, гематома росла. Потом остановку сердца дала бабушка с аритмией. За ней, уже ближе к утру, после судорожного припадка ушел друг бомжа.

Ближе к утру все трупы развезли по отделениям, за которыми они были записаны. Одна «Фаза» в холле продолжала работать, что выглядело как ирония судьбы — ведь все думали, что в эту ночь именно она поедет а аппаратную на дезинфекцию. Все ждали, что в отделение поедет бомж, а он один, вопреки всему, из восьми человек встретил рассвет живым… Читать полностью…

— Белье постельное возьмите из шкафа.

— У нас свое, не беспокойтесь.

Хозяйка помрачнела, пожевала губы.

— Полотенца тоже все в шкафу…

— Хорошо, возьмем.

Илья с Мариной уже согласны были достать из шкафа все, что угодно, лишь бы хозяйка ушла.

У Марины заболела мама, и уезжать в отпуск за границу Марина отказалась — случись что, обратная дорога не меньше суток займет, а то и больше. А от Шира можно за три часа до дома добраться на машине. Приехали они «на авось», в сумерках, и тут же у автовокзала встретили женщину, сдающую квартиру — и дешево. А им говорили, будет трудно.

Женщина, правда, чуть не передумала, когда увидела, что они с ребенком (Светка спала на заднем сиденье), но все же согласилась.

Светка так и не проснулась, даже когда ее заносили в квартиру. Марина тоже спала на ходу, а хозяйка все не уходила, каждую минуту поминая этот проклятый шкаф. Больше, впрочем, квартире похвастаться было и нечем — не было даже кровати, только два потертых дивана.

Выпроводив хозяйку и уложив поудобнее дочь (белье на диван Марина постелила свое), уснули вповалку. А утром оказалось, что забыли полотенца. Брали же, точно — а в сумке нет.

Логично было бы воспользоваться предложением хозяйки, но мысль о том, чтобы вытираться чужими тряпками, Марине претила, да и хозяйка не вызывала приязни. Полотенца купили по дороге на пляж.

Вечером, когда Илья кормил клюющую носом Свету, Марина зашла на кухню бледная, кусая ноготь:

— Светка, допей молоко сама. Илья, идем со мной, спокойно.

Из по-прежнему закрытой дверцы шкафа выглядывал уголок полотенца. Их домашнего полотенца.

— Не ты?

— Нет…

— Значит — хозяйка? У нее же ключ.

Илья бросился искать сотовый телефон, чтобы позвонить хозяйке, но того нигде не было. Перетряхивая по второму разу карманы брюк, он замер и перевел взгляд на шкаф. Какая-то мутная мысль мелькнула в голове, и Илья двинулся к темным дверцам.

Перехватила его взвизгнувшая Марина:

— Не надо!

— Но телефон…

— Ты на пляже потерял!

— Дай я только проверю.

— Не трогай чужое!

Илья согласился с каким-то облегчением. Телефон так и не нашли. Спали втроем на одном диване, неспокойно. Утром, впрочем, вчерашнее показалось глупыми выдумками. Марина старалась не обращать внимания на уголок полотенца, торчащий из-за дверцы, наводила марафет. Светка, собираясь на пляж, играла с надувным мячом. Стукнув мячом по шкафу, она завопила от восторга: дверца от удара приоткрылась и на пол выпало что-то яркое, блескучее, игрушечное. Марина перехватила дочь уже у самого шкафа. Та захныкала — законная добыча была близка, но Марина коротко сказала — «чужое!» — и отправила дочь обувать шлепки. Илья подошел к жене, посмотрел на лежащую у ее ног игрушку и, обняв за плечи, повел в прихожую. Плечи жены мелко дрожали.

Илья выходил из квартиры последним, поэтому тихий скрип услышал только он: из чуть приоткрытой дверцы шкафа на пол упали две пятитысячные купюры…

Вечером ни игрушки, ни денег на полу не оказалось. Илья позвонил хозяйке с нового сотового телефона и в бешенстве заявил, что они не будут жить в квартире, по которой ходят посторонние. Пусть им вернут деньги. Хозяйка ответила только:

— Деньги в шкафу. Возьмите, сколько нужно.

После этого положила трубку и больше ее не брала. Выслушав серию длинных гудков, Илья сжал в руке телефон, и в этот момент раздался звонок. Высветившийся номер был ему знаком — его собственный прежний номер. Он смотрел на мигающий экран до тех пор, пока звонок не прервался. А потом нажал обратный дозвон. Знакомая мелодия донеслась из шкафа.

— Нашел телефон? — прибежала с кухни Марина. Муж с женой уставились на шкаф, а потом попятились от него — одновременно. И бросились собирать свои вещи.

Света капризничала, не хотела уезжать, но Марина одела ее, сдерживаясь, чтобы не накричать. Наконец сумка была собрана, Илья вынес ее в машину и вернулся за семьей. Марина вышла из ванной с зубными щетками. Они переглянулись, холодея…

— Мамочка, угадай, где я спряталась! Читать полностью…

Публикуем на сайте короткий рассказ Уильяма Сэнсома «Редкостная женщина»:

——

Как-то один молодой человек оказался в Риме. Он приехал туда впервые, из провинции, но не тешил себя надеждами, будто в прекрасной и великой столице с ним произойдет нечто необыкновенное. Размышляя подобным образом, он стоял у лестницы на площади Испании и смотрел на представшую перед ним величественную панораму. Он внимал неровному шуму вечернего движения, глядел, как на фоне золотых римских сумерек загораются огни.

Наверное, только он одинок в этом городе. Но, когда жаждешь приключений, они тебя сторонятся, а не спешат навстречу. Вот и сегодня, видно, ему надеяться не на что. Бары и лавки на узких улочках осаждала все прибывающая толпа. Зато поодаль, на просторах Витторио Венето, под сенью деревьев, восходящих к Садам Боргезе, лучшие в Европе кафе собирали избранную римскую публику, проводящую сумерки за аперитивом. Вот где почувствуешь одиночество! И на пути к своему унылому пристанищу молодой человек держался тихих старых улиц.

На одной такой улице, узкой аллее меж старых поблекших домов, на улице, которая в Риме может вдруг распуститься укромной пьяццой — фонтан да причудливая церковка, — печальной в своем забытьи жемчужиной, молодой человек обнаружил, что он не один. Навстречу ему по крутой улице спускалась какая-то женщина.

Когда женщина подошла ближе, он увидел, что она со вкусом одета, что движения ее выдают скрытый южный темперамент, что держится она с достоинством. Лицо ее было под плотной вуалью, но он и представить себе не мог, что она некрасива. Оказаться с ней вдвоем на пустынной улице, пройти совсем рядом, когда она — само приключение, которым он бредит весь этот вечер! У него защемило сердце. Он ощутил себя жалким ничтожеством, мелким, никчемным, презренным. Он втянул голову в плечи и опустил глаза — но прежде робко взглянул на нее.

И был до того поражен, что остановился как вкопанный, не в силах оторваться от ее лица. Нет, ошибиться он не мог. Она улыбнулась. И она, она тоже в нерешительности замедлила шаг. Проститутка? Нет, совсем не та улыбка, хотя и несколько деланная. И вдруг она сказала:

— Я знаю, что не должна бы заговаривать с вами. Но сегодня удивительный вечер… И, может, вам одиноко — так же одиноко, как мне…

Она была очень красива. Он не мог вымолвить ни слова. Но охватившее его необычайное возбуждение придало ему силы, и он улыбнулся. Тогда, все еще нерешительно, никак не навязчиво, она продолжила:

— Вот мне и пришло в голову… может, мы погуляем… как раз время аперитива…

Он, наконец, взял себя в руки.

— Да-да, я рад, очень-очень рад. Венето всего в двух шагах отсюда!

Она вновь улыбнулась.

— Мой дом совсем рядом…

Они молча спустились к повороту, который он только что миновал. Она указывала дорогу. Пройдя несколько неприметных домов, они очутились перед живой изгородью, за которой высился большой красивый дом. Лицо женщины светилось таинственным бледным светом, словно исходящим от прозрачно-бледной кожи, серых блестящих глаз, темных бровей и иссиня-черных волос. Она вставила ключ в садовую калитку.

Навстречу вышел слуга в бархатной ливрее. В просторной гостиной, при свете хрустальных люстр, рядом с влажным зеленым садом, где журчал фонтан, им подали пенистое вино. Они разговаривали. Холодное в теплой римской ночи вино согревало, снимая скованность. И все же иногда молодой человек посматривал на нее с удивлением и настороженностью.

Ее взгляды, тонкая игра губ и глаз, едва уловимые жесты — все располагало к многообещающей интимности. Надо быть начеку. Наконец он решил, что, вероятно, самое лучшее — как-то отблагодарить ее, тогда он будет свободен от всяких обязательств. Она прервала его размышления — сначала улыбкой, потом взором, исполненным невыразимой печали. Она молила его не терзать себя сомнениями: она понимает, все это странно, он, естественно, должен подозревать тайный умысел; но ей просто одиноко. И — это было сказано несколько нерешительно — может быть, что-то в нем самом в опустившихся на улицу сумерках показалось ей неповторимо привлекательным. И она не устояла.

Встретить идеальную возлюбленную — мечта, которую не убить годам серой обыденной жизни. Возбуждение захлестнуло его. Он поверил ей. И совершенные, созданные друг для друга существа наконец-то соединились. Она предложила отужинать. Слуги вносили изысканнейшие блюда: устриц, дичь, фрукты. После ужина они пересели ближе к саду, откуда веяло прохладой. Подали ликеры. Слуги удалились. Дом погрузился в тишину. Они обнялись.

Она без слов взяла его за руку и потянула за собой. Какое бездонное молчание пролегло между ними! Сердце у молодого человека неистово колотилось, ему казалось, что его биение эхом откликается в холле, по мраморной глади которого они ступали, и по руке передается ей. Слова были ни к чему. Они поднялись наверх по роскошной лестнице.

В спальне он высказал ей, словно живому портрету, обрамленному альковом и полупрозрачными одеждами, свою любовь, любовь, которой суждено быть вечной, совершенной, волшебной, как их несказанно прекрасная встреча.

Она тихо отвечала словами взаимности. Ничто никогда не посеет раздора меж ними, ничто никогда не разлучит их! И неслышно отвернула полог.

И вдруг, когда он уже лежал подле нее, когда губы его коснулись ее губ, в душе его шевельнулось смутное беспокойство.

Что-то не так. Он почуял неладное. Он прислушался, насторожился — и понял, что виноват сам. Мягко, приглушенно мягко светят ночники в изголовье кровати, но он по рассеянности забыл погасить яркую верхнюю люстру. Выключатель, помнится, у двери. Какое-то мгновение он колебался. Она разомкнула веки, увидела, что он смотрит на люстру, все поняла.

Глаза ее блеснули. Она прошептала:

— Любимый, не беспокойся. Не двигайся…

И протянула руку. Рука начала расти, становясь все длинней и длинней, прошла сквозь полог алькова и поползла по громадному ковру, устилавшему всю комнату, пока, наконец, чудовищно длинные пальцы не очутились у двери. Щелчок — и свет погас. Читать полностью…

Родился я в маленьком городке и, наверное, в нём бы и умер, окончив жизнь в расцвете лет от пьянства, как и многие местные, если бы не друг моего детства Кот, ну то есть Костик. Лет в тринадцать с родителями он впервые побывал в крупном городе и «заболел» им. В то время как детвора мечтала о таинственных островах и кладах, он бредил шумным муравейником, в котором есть всё, что, по его мнению, надо для счастья.

После школы он уговорил меня попробовать другую жизнь, и мы уехали в столицу. Сначала было тяжко — общаги, подработка, учёба, а потом понеслось как по накатанной дороге — первые хорошие заработки, бизнес вдвоём организовали. Я скоро женился, а Кот всё никак. Девки ходили за ним толпами, но к рыцарю, которого он весьма успешно изображал, прилагались тяжёлый характер, ревность и принцип «коль любить, так королеву». Всё шутил, что если женится, то только на Шерон Стоун. В общем, жизнь наладилась, я даже свою родню перевёз к себе поближе. А вот Костя не успел — умерли старики. Уехал хоронить, да и пропал.

Вернулся Кот через три месяца, осунувшийся, уставший весь какой-то. Предложил выкупить его долю в бизнесе. Домой, мол, хочет вернуться. Я был изумлен. Он домом своим Москву мог назвать, но уж никак не то захолустье, из которого мы когда-то чудом выбрались. Он его с нескрываемой ненавистью в голосе величал Усть-Зажопинском и настаивал, чтобы это к нему приезжали родители, лишь бы самому там не появляться. Да и кто, будучи в здравом уме, поедет из столицы в убогий городок, живущий единственным устаревшим ещё при царе Горохе заводом, который вот-вот закроют? Ещё, говорит, в Москве я не высыпаюсь, а там воздух свежий, отоспался за все годы. А у самого такие мешки под глазами…

Я пытался образумить, хотя бы уговорить не продавать жильё и не выписываться. Куда там, к доводам разума он вообще не прислушивался, угрожал мне, шипел, чтобы я не вмешивался в его жизнь. Воевал-воевал я с его внезапным бредом, да и сдался. К чёрту, хочет жизнь свою гробить — пожалуйста. Долю его я с грехом пополам выкупил, поругались напоследок страшно.

А через три месяца он звонит, как ни в чём не бывало, на свадьбу приглашает. Я, конечно, согласился. Появилось, наконец, логичное объяснение отъезду. Только вот чтобы такой рациональный, хладнокровный и умный человек настолько потерял голову из-за бабы?.. Не знаю. Даже если в глубинке он действительно откопал себе Шерон Стоун.

И, чёрт возьми, насколько верным оказалось это «откопал». Бледная, не то, чтобы страшная, но серая и незаметная, с жидкими волосами в конском хвосте, полноватая, низенькая. Боится всех, говорит тихо и в основном чушь, ума ещё меньше, чем красоты. Почти Шерон Стоун, ага. И рядом Кот — высокий, обаятельный, приятный на лицо, спортивного телосложения, всегда стильно одетый, начитанный и увлекающийся историей и археологией. Я был в шоке. Хотя одна мысль у меня была.

— Неужто по залёту? — я подошёл к нему на свадьбе, когда он курил на заднем крыльце облезлого ресторана.

— Нет, не поверишь, — Кот поднял на меня усталый и потухший взгляд, — просто я не могу без неё. Знаю, звучит ужасно. Мне без неё некомфортно почти до физической боли. Я догадываюсь, что это не любовь, я не знаю, что это. Но иногда просто надо не противиться судьбе.

Ответ был более чем странным, но внятнее ничего из него я так и не выдавил. Те дни, что я гостил у них, он говорил на любые темы, кроме своей жены. Делился планами отремонтировать дом родителей, приглашал летом приехать. И, да, теперь мы перезванивались, он с явным удовольствием выспрашивал мои новости, интересовался делами фирмы. Но на предложения вернуться хотя бы на время отвечал категоричным «нет». Всё чаще звал отдохнуть и в конце июня уговорил всё-таки. Дела шли всё хуже с самого его отъезда, пыльная Москва давила раскалённым асфальтом… Уехать на природу казалось такой хорошей мыслью! Тем паче, что жена с детьми укатила к своим родителям на море.

С момента той последней встречи спустя полгода друг выглядел явно лучше. Снова улыбчивый, довольный, разве что не урчал, как настоящий кот. Хлипкая хатка его родителей превратилась в двухэтажный солидный коттедж. Когда только успел?..

Дом, надо сказать, стоял на самом краю города. Дальше нашей улицы был только резкий спуск вниз, к реке и полям. Там никто ничего не строил, почва плохая. Внизу мы играли в детстве, место пустынное и жутковатое. На том участке реки тонули часто, взрослые объясняли это подземными источниками с ледяной водой — попадал человек в течение воды из подземного ключа, и сводило судорогой ноги. А зимой всё было и так ясно — тонкий лёд. Все знали, что место дурное для купания, но 5-6 человек в год река забирала. Среди детей ходили дурацкие байки про злых привидений, утаскивающих людей на дно. Повод для баек был хороший — на том берегу сохранились чёрные останки сгоревшей деревушки. Злые привидения из деревни и Чёртов камень были почти достопримечательностями в нашей глубинке.

К последнему нас ноги и принесли в первую же вылазку на природу. Мы просто шли куда глаза глядят и болтали. Чёртов камень — это огроменный валун на берегу реки с выбитыми на нём непонятными знаками. Вокруг него ходила тьма историй. В основном про всякие языческие обряды. И, наверное, они были недалеки от истины: мы несколько раз находили на нём вскрытых мелких животных и птичьи перья. Не знаю, было ли это жертвоприношением или, может, кто-то просто хотел отпугнуть детишек от опасного места… Говорили, что взамен на что-то дорогое камень может исполнить желание. Никто не верил, само собой. Помню с детства, как Ленка, одноклассница моя, закопала рядом любимую куклу, плакала и просила, чтобы родители перестали пить. Не исполнилось, конечно. Странное, кстати, дело — я думал, что со временем под своим чудовищным весом камень уже уйдёт в песок хотя бы на четверть…

Сидя на высоком обрыве, я жаловался Коту на то, как плохо идут дела, просил снова его вернуться, он молча смотрел на воду. И тут мне в голову стукнула дурная мысль. Я встал и, положа на валун обе руки, громко попросил у мироздания денег для решения проблем. Много, быстро и чтобы мне за это ничего не было. Кота это развеселило — он сказал, что подумает, раз я уже у чёрта денег просить решил.

Уже вечером, сидя за домашним сливовым вином, он предложил помочь мне своими сбережениями. Но дела мои были не настолько плохи, чтобы потрошить счета друга, тем более что работы в этой дыре не было — он предполагал, видимо, на них и жить, а у меня теплилась надежда, что он вернётся в столицу. Да и внезапно взыграла гордость. Что я, не могу без него ничего сделать, что ли?

В поисках новой темы для разговора я оглядел кухню, отметив, что ей не хватало женской руки. Всё было аккуратно и чисто, Кот вообще был очень щепетильным в этом плане, но не хватало чего-то душевного такого, уютного, вышивки какой-нибудь, например. Да и всяких женских штучек в ванной не было. Я осторожно поинтересовался:

— Давно со Светкой разбежался?

— Да не разбежался… Утонула она в начале мая.

Кот открыл форточку и, вернувшись за стол, закурил. Редкое зрелище, на моей памяти он никогда не курил в помещении.

— Мы тут уже жили. Поругались вечером. Выскочила на улицу в истерике. Я за ней, одумался вроде, помириться решил, но там такой туман был, что, сколько ни ходил, всё к дому возвращался. Утром ниже по течению… — он помолчал и потянулся в тумбочку за ещё одной бутылкой, — нашлась. Дура, ночью успокаивать нервы купанием в холодной воде… Вижу её, правда, иногда.

Меня как холодом обдало. Он сказал это таким обычным будничным голосом, будто поинтересовался, который час. Пересилив себя, я ухмыльнулся и отодвинул от него бутылку. Кот шутку оценил, рассмеялся и, прикурив ещё одну сигарету, двинулся уже на крыльцо. Сгущался туман. Здесь в низине он был частым гостем.

— Вот там Светку и вижу. Кажется, стоит там, зовёт, а потом спускается к реке. Веришь, нет, сто раз хотел уехать уже, да хотя бы в центр города, а всё жду по вечерам этот туман дурацкий. Если б я её нашёл тогда… Вон, видишь?!

Он судорожно махал рукой в сторону реки, но я ничего не видел. Сплошное марево. А потом Кот сорвался с места и собрался туда идти, весь сам не свой, я едва успел его схватить и втащить чуть ли не силой в дом. Под ярким светом кухонной люстры он словно пришёл в себя, извинился и пошёл спать.

Полторы недели пролетели практически незаметно. Комфортный дом, природа, свежий воздух, здоровое питание, а из Кота был тот ещё массовик-затейник. В общем, в Москву возвращаться не хотелось, но пришлось. И лучше бы не возвращался, а потерялся где-нибудь в глуши. Всё шло наперекосяк, всё разваливалось, за что ни брался, а младшая дочь серьёзно заболела. Буквально за месяц вся жизнь рухнула в долги. Кредиторы начали угрожать, жена стала бояться выходить из дома. Квартиру решил продать.

И контрольный выстрел — новость о смерти Кота. Я с тупым выражением лица сидел у телефона и слушал что-то о наследстве, завещании, я не мог даже представить себе, что это когда-нибудь случится. Он для меня был роднее всех родственников, вместе взятых. Не помню, как ехал туда. Сразу на кладбище. Его даже похоронили родственники жены, я узнал слишком поздно. Говорил с ним о чём-то. И, боже, даже стоя у его могилы, я отчаянно не хотел верить. Всё было, как в тумане.

Выяснилось, что он оставил мне дом и двухкомнатную квартиру в центре города. О последней я даже и не знал. Видно, и правда хотел перебраться подальше от своих туманных видений. Поехал к нему домой. Уже темнело, и я пошёл сразу спать. Ночью проснулся от странного шума внизу, подумал, что воры забрались в пустующий официально дом. Что брать тут было, я скорее был удивлён, что до сих пор никто не влез. Цапнул стальной прут, которым шторы поправляли, и пошёл на первый этаж. Но нет, никого не было. Показалось или, может, приснилось. Стоило расслабиться и поставить ногу на лестницу второго этажа, как в кухне раздался звон. Я рванулся туда. Включил свет и обомлел. За столом сидел Кот. Не зомби, не труп, а мой друг, настоящий и как живой. Только чуть бледный. Улыбнулся, сделал жест, приглашающий сесть. Я не сел, я просто рухнул на стул, сжимая мёртвой хваткой стальной прут, как последнюю соломинку, удерживающую меня то ли от обморока, то ли от помешательства. Кот, живой, неужели перепутали, похоронили кого-то не того, или на моей кухне бродит… привидение? Подумал так и осёкся. Это я на его кухне, а не наоборот. А он словно услышал мои мысли, заулыбался пуще прежнего. И говорит тихо так:

— Ну что, дома и квартиры хватит на долги? Али машину надо было ещё отписывать?

Голос его, интонации его, но такой пустой. Вот, он губами и глазами улыбается, а голос пустой, бесцветный. Наливает мне стакан своего домашнего вина, всё улыбается, а я думал, что с ума сойду. Стакан этот я залпом выпил и снова вцепился в свой прут. А Кот к газетке потянулся, оторвал клочок и написал что-то, положил передо мной. Читаю «Беги» и… просыпаюсь в холодном поту, меня бьёт крупная дрожь. На часах три ночи, за окном привычный туман. Только сон. Успокоив себя, пошёл в кухню воды попить. На входе спотыкаюсь — вот он, мой спасительный стальной прут. Включаю свет — на столе пустая бутылка и стакан, перевёрнутый дном вверх. Под стаканом что-то лежит. Точно, клочок газеты с кричащим «Беги».

Очнулся я уже часов в шесть утра, в своей машине, судорожно сжимая металлическую иконку Николая Чудотворца, прежде приклеенную к передней панели. Приснилось, привиделось, лунатил. Уговорил сам себя выйти, пошёл к дому. Или не привиделось? Вон стоит в тумане, машет, зовёт. Кот? Не знаю, о чём я тогда думал и думал ли вообще, но я пошёл за ним. Шёл, шёл, шёл… Мне кажется, чёрт меня водил целую вечность, крутил по кругу, смеялся голосом друга, звал. Я словно понимал, что это не Кот, но так отчаянно рвался, будто бы, поймай я призрака, я сумел бы вернуть друга. Я в это… верил, что ли. И никогда больше и ни во что я не верил сильнее, чем тогда в эту откровенную мистическую глупость.

Было очень холодно, но я этого не чувствовал, пока меня кто-то резко не дёрнул назад. Оказывается, я уже стоял почти по пояс в ледяной воде рядом с Чёртовым камнем, а какой-то старик тянул меня за руку. Счастливая случайность — сосед увидел, как я побежал к реке, и пошёл за мной. Я ему всё рассказал, думал, он сейчас санитаров вызовет, а он головой покачал только. Говорит, много дураков к камню ходят, вот и вылавливают потом их или их близких — самое дорогое, говорит, забирает. Говорит, мол, Кот знающий был, не нашего теста, Кота слушай. Я на него смотрю ошалело, как же слушать, когда он умер. Дед руками развёл только. Говорит, жалко, баба его дура была, прямо как ты.

Отогрелся и на кладбище. Не знаю, что я там ждал увидеть. Разрытую могилу? Снова привидение? С памятника смотрит Кот, рядом могила его жены, бесцветной мыши, на которую никто бы и никогда не обратил внимания, если бы не её заветное желание, выпрошенное в «нужном» месте. Да вот только черти на подносе любовь принести не могут, как ни желай, но быстро забирают «своё». Ещё вчера я ни за что бы не поверил в такую чушь, но теперь это объяснение его тогдашнего отъезда было едва ли не единственным и самым логичным.

Наследство я потом продал, конечно. Мою шкуру оно спасло, но… Мне до сих пор часто снится сон, как я в тумане ищу своего друга, что он вот рядом, протяни руку, но постоянно ускользает. И снится этот смех. И это: «Хватит на долги?». Я боюсь по ночам заходить на кухню, он иногда бывает там, улыбается, советует, всегда верно, но как же я его боюсь… И себя боюсь. Как же тяжело жить с этой виной, которая давит на грудь всем весом Чёртова камня, как страшно засыпать, когда эти ужасные кошмары подстерегают меня, когда манит проклятый туман… Читать полностью…

На часах было 3.15 ночи. Я проснулся от жуткого визга сверху. Было такое ощущение, что соседи, проживающие этажом выше, на ночь глядя решили устроить тотальное выяснение отношений. И это за четыре часа до рабочего дня понедельника!

Должен отметить, что семейка была та еще. Вечно пьяный придурок, от которого разило за двести метров коктейлем из пота и перегара, его жирнющая женушка, вечно устраивающая сцены с битьем посуды и вышвыриванием вонючих вещей в окно, и триумф их совместной жизни — двадцатилетний сын Иван с синдромом Дауна. Его любимым занятием было бегать по подъезду и жать кнопки звонков во всех квартирах, отчего он, видимо, получал несказанное удовольствие.

Встав с кровати и пробормотав что-то матерное и недовольное, я отправился на кухню. Включив там свет, закурил сигарету, выпил стакан воды, выглянул в окно. Стояла летняя теплая звездная ночь, было темно, людей не было. Еще бы — четвертый час, мать его! Интересно, но кроме визга, разбудившего меня, никаких признаков активности я не услышал, поэтому выкинул бычок в окно и отправился в свою кровать, чтобы забуриться под одеяло и продолжить просмотр своих изумительных добрых снов, никак не связанных с унылым понедельником.

Не успев сомкнуть глаза, я вскочил с кровати от грохота сверху, как будто что-то очень тяжёлое упало. Я думал, сейчас рухнет потолок, даже побелка немного осыпалась на мою кровать. «Твою ж мать», — вертелось в моей голове в тот момент, когда я в спешке натягивал джинсы. Настроение было ни к черту, хотелось спать, но нет же — нужно идти к соседям-алкашам узнать, чего там приключилось.

Открыв входную дверь, я обнаружил, что в подъезде нет света, а с учетом того, что на улице была ночь, не видно было абсолютно ничего. Должно быть, снова лампочка перегорела. Взяв из тумбочки фонарь, я отправился навстречу своим ночным приключениям. Поднявшись этажом выше, подошел к облезлой деревянной двери злополучной семейки. По дверному глазку было видно, что в коридоре их квартиры горит свет. Промедлив пару секунд, я нажал кнопку звонка. Никакой ответной реакции не последовало. Позвонил еще раз. Ничего. «Да ну и чёрт с ним», — сказал не громко и только собрался развернуться, чтобы уйти, как заметил, что тусклый свет, исходящий из глазка, пропал. Кто-то стоял на той стороне двери и смотрел прямо на меня. «Ну, наконец-то!» — подумал я и уже собрался лицезреть еле стоящего на ногах хозяина квартиры, пытающегося объяснить, чего же такого случилось, но никакого действия не было. Я стоял в темном подъезде с фонариком в руках, понимая, что кто-то наблюдает за мной с той стороны двери.

Я оценил ситуацию со стороны, и мне стало не по себе. Решив, что лучшим вариантом будет вернуться в свою квартиру, я развернулся и двинулся к лестнице, освещая фонариков путь. Ощущение пристального взгляда со спины не покидало меня. Было желание побежать, но я сдерживал себя, успокаивая мыслями, что похожих ситуаций с этой нездоровой семейкой было уже миллион, и сейчас ужравшийся алкоголик стоит у двери и не может делать больше ничего, кроме как стоять и держаться, лишь бы не упасть. Когда я шагнул на лестницу, произошло то, отчего побежали мурашки по спине — с характерным скрипом чуть приоткрылась дверь, возле которой только что я стоял. Остановившись, я замер и почувствовал, как сердце начало биться вдвое быстрей. Собрав силу воли в кулак, я развернулся и посветил фонарем в сторону двери. Она была приоткрыта.

«Есть кто живой?» — дрожащим шутливым голосом спросил я. Разумеется, никакой реакции. Постояв так с минуту, я окончательно пришел к тому, что ловить здесь нечего и лучшим действием будет запереться в своей квартирке, залезть под одеяло и преспокойно спать. Быстрым шагом спустился вниз, отпер входную дверь, закрылся на защелку, зашел в свою комнату и лег на кровать. Я успокоился, лег и после размышлений над ситуацией мне стало даже немного смешно. Взрослый парень (27 лет как-никак) испугался темноты и неадекватных действий алкашей–соседей. Обдумывая это, я начал понемногу засыпать, как вдруг раздался звонок в дверь. Все мои мысли по поводу комичности ситуации улетучились за то время, которое потребовалось, чтобы сделать два нажатия кнопки звонка. Я встал, подошел к двери и посмотрел в глазок. Напротив моей квартиры стоял их сынок-даун. Одна рука его тянулась к кнопке звонка, а второй он активно ковырял в носу. Я даже рад был увидеть его — куда хуже было бы не обнаружить в подъезде вообще никого! Тогда ситуация отчетливо напоминала бы мне классический фильм ужасов 90-х годов. Очередной звонок отвлек меня от собственных мыслей «если бы да кабы» и я, еще раз убедившись в его присутствии, включил свет и открыл входную дверь.

«Ну, чего?» — спросил я и вышел к нему на площадку. Ваня в этот самый момент был занят изъятием немаленькой зеленой субстанции из своего носа, которую он с блаженным лицом положил себе в рот и, почавкав, проглотил. Меня чуть не вырвало, но, как ни странно, мой рвотный рефлекс привлек его внимание. Не став дожидаться его действий, я взял Ваню за рукав и, закрыв свою дверь на ключ, повел в сторону его квартиры. Глаза привыкли к темноте — взять с собой фонарь ума, к сожалению, не хватило. Плетясь за мной по лестнице вверх, он выдавал бессвязные слова и непонятные мычания. Было понятно, что он не хочет идти домой, хотя упирался не слишком сильно. И вот мы подошли уже почти к самой квартире, входная дверь которой была открыта нараспашку, но из-за отсутствия света как в квартире, так и в подъезде не видно было ничего.

Мы оба остановились в двух метрах от квартиры. Тишину нарушало тяжелое дыхание Вани. В этот момент на меня снова накатило чувство тревоги и беспокойства. От этой чертовой квартиры будто веяло ужасом. Ощущение, что из темноты на меня кто-то смотрит, сводило с ума. Я посмотрел на Ваню, по очертанию его лица было, что он смотрит в темноту дверного проема. «Папа», — сказал он. Его голос раздался эхом по подъезду — и тишина. Я что есть сил вглядывался, но не видел никого. «Ну, Вань, иди домой», — тихо, почти шепотом сказал я и подтолкнул его вперед, а сам начал движение в противоположную сторону, к лестнице. Мне было стыдно, что я испугался и, до кучи, отправляю как бы на разведку нездорового парня, но действовать иначе нервов не хватило. Расстояние между мной и Ваней увеличивалось. Он стоял и смотрел вперед, а я отходил. На фоне черноты я видел его отдаляющийся силуэт.

Внезапно Ваня развернулся и довольным голосом очень громко и отчетливо выдал фразу, которую слышать я не хотел никак. «Папа съел маму!» — сказал он и громко расхохотался имбецильным смехом. Я не мог поверить своим ушам. Само по себе то, что он выдал фразу, несущую какой-то смысл — уже редкость. А тут… в такой ситуации… сказать такое… Сердце у меня чуть не остановилось. С ошеломлённым выражением лица я остановился и искал рациональное объяснение происходящему. «Что?» — не своим голосом проговорил я и продолжил неспешное движение спиной в сторону лестницы. Но в ответ звучали только «гы-гы» и непонятное бормотание. Подойдя к первой ступени, чуть не упав, я начал ногой нащупывать следующую, не сводя глаз с уже еле различимого силуэта, как вдруг с резким непродолжительным звуком какой-то возни он… исчез! При этом тяжелое, привычное для Ивана, дыхание тоже пропало.

Нервы просто полопались в моей голове. Молниеносно развернувшись, я одним прыжком преодолел расстояние до лестничного проема, зацепившись рукой за перила, чтобы не впечататься в стену. Подвернул ногу, но на фоне общей ситуации это не вызвало особых неудобств (кстати, обут я был в домашние тапочки). В промежутке времени между моим приземлением и дальнейшим движением я сумел расслышать шаги, доносящиеся со стороны их квартиры. Это дало мне неслабый стимул не останавливаться и так же быстро спуститься до своего этажа. В голове я не проигрывал возможные ситуации того, что там происходило, мыслей не было вообще никаких, кроме одной — поскорей попасть в свою квартиру, в свое убежище. Подбежав к двери, судорожно, очень торопясь, начал доставать из кармана связку ключей. Так как было темно, определять нужный приходилось на ощупь. «Гараж, кладовая, дача…» — я проклинал себя за то, что носил все это с собой на одной большой связке. Шаги тем временем приближались и уже были отчетливо слышны на моем этаже. Кто-то уже спустился и направляется ко мне! Хотелось заплакать. Хотелось, чтобы зажегся свет, и я увидел, что ничего страшного не происходит. Хотелось проснуться и понять, что все, что происходит — лишь страшный сон.

«Вот он!» — вслух крикнул я и трясущимися руками вогнал ключ в замок. Провернув против часовой стрелки, я сделал шаг назад, открыл дверь и влетел за порог. Все, я в безопасности, осталось лишь закрыть входную дверь — и все. Развернувшись лицом к ней, я резко потянулся к ручке, схватил ее и уже собрался тянуть на себя, но… человеческий силуэт находился в трети метра от меня. Движение воздуха, вызванное его дыханием, я почувствовал сразу и чуть не блеванул. Такого отвратительного зловония я в жизни не ощущал.

Тот, кто стоял напротив меня, был неподвижен. Сделав внушительный шаг назад, я начал нащупывать рукой выключатель на стене. Силуэт тоже сделал шаг вперед, перешагнув порог. Я был настолько поглощён ситуацией, что даже чувство страха на мгновение покинуло меня. Но на замену ему пришел панический природный ужас, чуть не ставший причиной потери сознания. Потому что я, наконец, нащупал выключатель и зажег свет.

Его волосы были наполовину то ли выпавшие, то ли вырванные. Кожа имела неестественно бледный цвет с просвечивающимися голубыми венами. Глаза полностью черного цвета, без белка и радужки. Начиная с нижней челюсти и заканчивая ботинками моего алкаша-соседа, все было покрыто кровью. Открытый рот с редко капающей на пол кровью обнажал кровавые зубы, имеющиеся у него явно не в полном составе. В его лице было очевидно видно безумие. Я опустил взгляд ниже и заметил, что в руке он держал отгрызенную жирную руку своей женушки. Мы стояли и смотрели друг на друга порядка пяти секунд, как вдруг из его пасти раздалось рычание, напоминающее рычание огромного бульдога. Я тут же пришел в себя, и в голове у меня прозвучало отчетливое: «БЕГИ!». Рванув в свою комнату, я с грохотом захлопнул дверь и вцепился руками в дверную ручку. С бешеным ревом сосед (если можно его так называть, хотя более уместно было бы назвать его монстром) бросился за мной.

Подбежав к двери, вопреки мои ожиданиям, он не начал пытаться открыть дверь, дёргая ручку. Он царапал ее ногтями, бился головой, пытался грызть зубами, как собака. А я сидел, прижавшись к двери, и, держась за ручку, думал о том, что мой сотовой телефон лежит в куртке в коридоре, что если отпущу дверь, чтобы дотянуться и включить свет, то этот монстр непременно войдет в мою комнату и сожрет меня так же, как сожрал свою жену и своего ребенка. Потеряв счет времени, слушая, как скребется, рычит, грызется и долбится в дверь мой сосед, я просидел так до самого утра. Когда стало светать, я услышал, что на моем этаже открылась дверь моей соседки — одинокой пожилой женщины. Я поднялся с пола и что есть мочи закричал: «Бегите!». Сосед перестал издавать звуки на некоторое время. Дальше я услышал крик своей соседки, который продолжался пару секунд, а затем затих. Все было, как в бреду. Сколько я сидел так — не имею представления. Знаю только, что расправившись с моей соседкой, монстр куда-то делся. Спустя какое-то время дверь открыли сотрудники полиции.

Далее было расследование, в настоящее время закрытое, в котором я выступал как главный подозреваемый, но ввиду отсутствия доказательств я до сих пор нахожусь на свободе. Мою соседку обнаружили с перегрызенным горлом в луже собственной крови. В квартире этажом выше обнаружили расчлененную и разбросанную по всей квартире жену алкаша-соседа. Тело его сына лежало в коридоре, а голова с идиотской ухмылкой на лице — в подъезде за пределами квартиры. Самого соседа так и не нашли, но я уверен, что где-то в ночном мраке, как бездомная собака, скитается он. И раз тела нет — значит, он все еще жив. И значит, он ест.

А какое его любимое блюдо — мы уже знаем. Читать полностью…

Мальчики сидели на вершине большой снежной горки, которую все утро строили вдвоем перед домом.

— Я так боюсь, что ко мне в этом году Санта опять не придет, — грустно сказал А., и, сняв промокшие варежки, стал дышать на свои порозовевшие ладошки.

— А я, наоборот, боюсь, что он придет, — ответил Б., его друг. — То, что может влезть в печную трубу, может оказаться совсем не Сантой. Я тебе расскажу одну вещь. Только ты никому не говори.

— Не буду, — А. покачал головой. — Обещаю.

— Тогда слушай…

История, которую рассказал Б., произошла в семье, где никто не верил в Санту. Никто, кроме самого младшего сына. «Санты не существует, — уверяли его братья. — Это родители засовывают твои подарки в носок, пока ты дрыхнешь, лопух!». Но мальчик им не верил и продолжал ждать. И вот однажды глубокой рождественской ночью, когда за окном бушевала снежная буря, а дом был полон таинственных скрипов и шорохов, глаза мальчика открылись. В первый раз он проснулся вовремя, как раз к приходу Санты — на часах была полночь.

Вьюга выла и стучала в окно, но мальчик не боялся — он хотел встретить Санту. Подойдя к двери, он прислушался, чтобы убедиться, что все давно спят. В темном коридоре зашуршали шаги. «Санта так не ходит», — решил мальчик. Учительница в школе рассказывала, что он очень толстый, еле пролезает в печную трубу, и у него большущие сапоги, которые наверняка стучат погромче, чем у обычных людей. Выглянув за дверь, мальчик никого не обнаружил и решил спуститься вниз. Пробежав по скрипучим ступенькам, он замер — в гостиной горел свет, у камина стояла его сестра и, похоже, проверяла, появились ли уже их подарки. Мальчик собрался было напугать ее, резко подбежав и хлопнув по спине, но вдруг в печной трубе что-то зашуршало. Девочка пошатнулась и с громким стуком упала на пол. Из камина показалась голова в красном капюшоне. «Санта?» — спросил мальчик про себя, но ему почему-то не хотелось бежать навстречу и приветствовать гостя. Он прижался к стене и старался не дышать.

Сестра мальчика неподвижно лежала на спине. Санта выполз из камина, как ящерица, и поднялся на ноги. Он не был похож на персонажа сказок, которые читала им учительница. Очень высокий и худой, в длинном красном плаще с капюшоном, закрывающим лицо, он был похож на нечто злое и страшное, что дети представляют таящимся в подкроватной тьме, в недрах стенного шкафа или во мраке чердака. Мальчик дрожал от страха и чуть не плакал, он боялся пошевелиться — вдруг чудовище его заметит, повернется в его сторону и покажет ему свое лицо — тогда он точно умрет от страха или описается. Но чудовище не замечало мальчика — оно потянулось когтистой лапой к его сестре, все еще лежащей без сознания. Схватив девочку одной рукой за плечо, а другой за ноги, оно согнуло ее тело пополам, соединив затылок со ступнями; при этом раздался такой страшный хруст, что мальчик чуть было не вскрикнул.

Перекинув изломанное тело девочки через плечо, как мешок, чудовище уже нагнулось, чтобы забраться обратно в печную трубу, но ноги мальчика вдруг соскользнули с последней ступеньки и со стуком опустились на пол. Чудовище замерло и обернулось. Мальчик сделал торопливый шаг назад, его глаза заволокло слезами, в горле неприятно застрял крик. Капюшон соскользнул с лысой головы, и черно-зеленое чешуйчатое лицо стало злобно вглядываться горящими желтыми глазами в темноту коридора — как раз в ту сторону, где притаился испуганный мальчик, чье сердце стучало, как сто барабанов. Он чувствовал, что скользкий и липкий взгляд чудовища шарит по нему, как руки слепого, старающегося нащупать, что находится впереди. Мальчик уже приготовился к смерти, но вдруг существо резко отвернулось и скрылось в каминной дыре. У мальчика потемнело в глазах, и он почувствовал, что падает.

Утром он проснулся в своей мягкой кровати и не смог вспомнить, что за кошмар ему приснился. Спустившись вниз, он обнаружил наполненные подарками носки, висящие над камином, и братьев, сидящих на полу в окружении разноцветных оберток. Он подбежал к камину и снял с крючка носок, на котором было вышито его имя. Усевшись на диван, мальчик опустошил свой носок и очень удивился, когда нашел среди конфет и шоколадных зайцев небольшой круглый кусок угля. Он сразу же показал его отцу, но тот лишь рассмеялся, сказав, что Санта приносит уголь самым непослушным мальчикам.

Позже родители, решившие разбудить его сестренку, в ужасе обнаружили, что девочки нет в ее комнате. Позже, уже после того, как ее изуродованный обглоданный труп нашли висящим на главной городской елке, мальчик заметил на куске угля, который почему-то все время носил в кармане, выцарапанную надпись, после прочтения которой пришел в ужас и все вспомнил.

— Какую надпись? — испуганным шепотом спросил А.

— Ты только представь, как огромная ящерица в красном плаще перепрыгивает с одной крыши на другую, выбирая, в чью трубу сегодня влезть… — страшным голосом проговорил Б.

— Какую надпись? — повторил А.

— Ужасную, — Б. скатился с горки, отряхнулся от снега и зашагал к своему дому, оставляя своего друга с досадой глядеть ему вслед.

— И совсем не страшно! — крикнул А. и, неуклюже съехав с горки, ринулся домой, где уже вовсю шла подготовка к праздничному ужину.

Снежной рождественской ночью Б. распахнул глаза. Голые ветви деревьев, похожие на скрюченные пальцы, царапали оконное стекло, ветер жалобно выл и скребся на чердаке. Б. съежился по одеялом, сжав в кулаке маленький и гладкий кусочек угля, поглаживая ногтем большого пальца короткую зловещую надпись, которую он рассматривал каждый день на протяжении прошедшего года. «Ты — следующий», — прошептал он.

Что-то зашуршало в печной трубе. На часах была полночь. Читать полностью…

ЧАСТЬ 1. ВОСПОМИНАНИЕ

Здравствуйте, меня зовут… Впрочем, уже неважно, как меня зовут. В моём теперешнем состоянии многое перестало быть важным. На смену старым пришли новые ценности. И моё существование, в силу некоторых событий, приобрело совершенно иной смысл. Впрочем, об этом я расскажу позже.

Жил я в полном одиночестве, в собственной квартире в центре города. Из окна был виден городской парк, где мамаши выгуливали своих чад, а молодежь собиралась в тесные компании вокруг одной из скамеек и живо общалась. Я же был чужд всякому общению, выходящему за рамки делового. Я жил, придерживаясь некоего кодекса, сформировавшегося у меня в голове еще в детстве. Я никогда никого не любил. У меня не было друзей и закадычных приятелей, коллеги по работе всегда оставались только коллегами. Таким образом, я был дырой в ткани общества. Чем-то вроде пустого места. Я был обычным серым человеком, офисным планктоном, одним из тех, чьи лица люди никогда не держат в памяти дольше минуты.

Моя жизнь текла размеренно и однообразно. Новый день ничего в нее не привносил, как и не забирал вчерашний. День за днем одно и то же. Утро, будильник, работа, дом. Казалось, что я живу вне времени. Бесцельно и безнадежно. Не желая что-то изменить и не имея возможности внести разнообразие в свои унылые вечные будни.

Можно сказать, что меня просто не существовало. Я вымысел. Идея, порожденная в чьем-то воспаленном разуме, выброшенная в пустой мир и лишенная способности испытывать теплые чувства. Я не был полностью бесчувственным. Как и все, смеялся над комедиями, с удовольствием смотрел фильмы ужасов, слушал любимую музыку. Однако чувств к другим людям я никогда не испытывал. Даже в раннем детстве на такой, казалось бы, простой вопрос: «Любишь ли ты маму с папой?» — я терялся и не знал, что ответить. Поэтому для общества я был ничем, пустым сидением в автобусе, чистым листом бумаги. Однако я никогда не задумывался, что на одной из остановок в автобус может кто-то войти и занять сидение, а на чистый лист чья-то рука может вписать слово.

Первое слово моей истории было написано промозглым ноябрьским утром. Этот дождливый день навечно врезался в мою память и будет оставаться там до самой моей смерти, если я, конечно, когда-нибудь жил и смогу когда-нибудь умереть.

Я открыл глаза за секунду до мерзкого вопля будильника. Всё как и днем ранее, и неделей, и годом. Поспешив выключить мерзко верещавшего электронного монстра, я подумал, что хорошо бы его заменить на другой, с более дружелюбной мелодией. Впрочем эта мысль посещала меня каждое утро, но будильник по-прежнему гордо занимал своё место на прикроватной тумбочке, незыблемый, словно скала, день за днем дающая отпор морскому прибою.

Прогоняя остатки сна, я встал с постели и направился в ванную, чтобы принять душ. Кафель приятно охлаждал босые ноги, развеивая утреннюю сонливость. Раздевшись, я встал под струю горячей воды, ударившей мне в лицо подобно рукотворному дождю.

Пока я принимал душ, мне не давала покоя какая-то маленькая деталь. Нечто в моём доме было не таким, как всегда, ставило под сомнение мою привычную жизнь. Здесь было что-то, чего быть не должно. Или не было чего-то, что на протяжении долгих лет занимало своё место.

Пожав плечами и списав всё на непогожий день, я подошел к зеркалу. Смахнув рукой капельки конденсированной влаги, я застыл на месте. Вот что не давало мне покоя. Там, где должно было быть моё отражение, преданным двойником повторяющее все движения хозяина, была пустота. Нет, в зеркале отражалось всё, что положено: стены за моей спиной, полки и бутылочки с шампунем и кремом для бритья. Не было только меня. Пустота. Будто я не стоял сейчас перед зеркалом, в спутанных чувствах пытаясь убедить себя, что это лишь сон, просто ночной кошмар. Вот только мне никогда не снились кошмары.

Медленно, как во сне, я поднес руку к лицу. Всё на месте: пять пальцев, смуглая кожа и шрамик на мизинце. Определенно это моя рука, и я не превратился вдруг в человека-невидимку. Переведя взгляд на зеркало, я не заметил каких бы то ни было изменений. Я по-прежнему не верил в реальность происходящего, вот только в голове начали всплывать старые истории о вампирах. Усмехнувшись глупым мыслям и всё еще надеясь проснуться, я вышел из ванной и с опаской подошел к окну, ожидая, что солнечный свет испепелит меня, и я, наконец, проснусь. Но нет. Я не превратился в груду пепла, солнце, как раз выглянувшее из-за туч, лишь заставило меня прищуриться.

С чувством легкой паники я прошел в комнату с твердым намерением позвонить на работу и взять отгул. Этим правом я никогда не пользовался, из-за чего прослыл трудоголиком и человеком без личной жизни, как собственно и было, так что начальник мне бы не отказал. Взяв трубку, я приготовился набрать знакомый номер, но с удивлением обнаружил что телефон лежит на месте, а моя рука сжимает пустоту. Мерзко засосало под ложечкой. Уже медленнее я попытался взять телефон в руку. Вот я ощущаю дрожащими пальцами шершавый пластик. Сжимаю миниатюрный аппарат. Подношу к уху… В этот момент голова закружилась, будто я взглянул в бездонную пропасть, неожиданно разверзшуюся под моими ногами. Когда я взял себя в руки, телефон лежал на прежнем месте, будто насмехаясь. Слабость продолжалась лишь секунду, и, возможно, я бы ее не заметил, повтори я свою попытку лишь один раз. Но я пробовал снова и снова. Тщетно.

Левое веко нервно задергалось. Никогда не страдал нервными тиками, но сейчас, похоже, пробил мой час. Издав протяжный стон отчаяния, я упал в так удачно подвернувшееся позади мягкое кресло и вскрикнул от боли. Подушки встретили меня твердостью гранита, словно кресло было высечено из цельного куска породы. Сквозь слезы боли и страха я осматривал комнату, пытаясь найти выход и поверить в то, что это не сон. Мир отказывался признавать моё существование. Как воспоминание не может позвонить кому-то, так и вымышленный персонаж не может примять подушки своим весом.

Я просидел в кресле, наверное, несколько часов, бездумно уставясь в одну точку. Впрочем, за фазами отрицания и страха наступила фаза принятия, как ей и положено. Слегка успокоившись, я прошел в ванную. Я же принимал душ. Поворачивал ручки кранов, вытирался полотенцем. Быть может, я смогу с чем-то взаимодействовать, думал я тогда. Подойдя к крану, я повернул ручку, всем сердцем надеясь, что сейчас всё будет нормально, из смесителя хлынет вода, и кошмар развеется. Но нет. Опять легкая слабость и больше ничего. Нервно хихикнув, я сделал шаг к выходу и покачнулся, едва не упав. Возможно, в этом вина нервного истощения, а возможно, постоянные попытки вымотали меня.

Но я не собирался сдаваться так просто. Теперь мой путь лежал к входной двери. Я даже не стал пробовать повернуть ручку, всё равно бесполезно. Лишь прислонился спиной к стене и стал ждать. Через некоторое время за дверью послышались тихие шаги. Я встрепенулся и закричал, молотя обеими руками по двери. Я кричал, чтобы вызвали милицию, пожарных, скорую, кого угодно. Кричал, что у меня пожар, бандиты, умирающий человек. Кричал, что выход заблокирован. В общем и целом нес я полнейший бред, на который только был способен мой измотанный разум. Шаги слегка замедлились, затем затихли, будто человек остановился, раздумывая. Затем шаги стали удаляться, хлопнула дверь подъезда и настала тишина. Но я орал так, что своими криками должен был перебудить весь дом, они не могли меня не слышать! Со злости я громко выругался и тут же ужаснулся. Мой голос звучал как шепот, даже скорее шелест. Будто игривый ветер пронесся сквозь опавшую сухую листву. Меня никто не услышит. Никто не придет. Полностью опустошенный, я опустился на пол, обхватил колени руками и, кажется, заплакал.

Очнулся от полубреда-полудремы я уже вечером. Кряхтя, поднялся с пола и принялся мерить квартиру шагами. Попытавшись повертеть ручку двери, я направился к телефону, затем в душ, потом обратно к двери. И так раз за разом. Вдруг по спине пробежал неприятный холодок. Я понял, что проголодался. Очень проголодался. На ватных ногах я прошел на кухню. На столе лежал кусок хлеба, из которого я собирался утром приготовить тосты. Господи, пожалуйста! Я молил бога, чтобы у меня получилось. Положив обе руки на стол, я аккуратно постарался сдвинуть хлеб с места. Хотя бы сдвинуть! Головокружение, на этот раз отдавшееся острой головной болью, заставило меня жалобно вскрикнуть.

Мой разум помутился, и я с диким воплем бросился к окну и рванулся наружу, словно желая взлететь, не имея крыльев. Разбивая стекло своим телом, чувствуя, как осколки врезаются в кожу, я устремился наружу. Секунда полета, приближающийся асфальт. Я зажмурился, готовясь к превращению в комок сломанных костей и разорванных сухожилий, как вдруг почувствовал столь знакомое головокружение. Открыв глаза, я обнаружил себя стоящим у целехонького окна.

Снаружи наступила ночь, и на темное небо выполз серп месяца. Он заглядывал в окно и будто дразнил меня своей ехидной улыбкой. К этому времени на меня накатила странная апатия. В горле пересохло, резь в желудке была невыносимой, но мне было всё равно. Я был готов промучиться неделю и умереть от обезвоживания. Я действительно был к этому готов. Наивный.

Я сбился со счета через полтора месяца. На протяжении сорока трех дней я сидел в кресле, словно впав в некий транс. Иногда я поднимался и бесцельно кружил по квартире. Голод и жажда были невыносимы. Моя кожа свисала с костей, как парадный костюм со скелета. Но я не умирал. Моё сердце продолжало биться в груди, отмеряя удар за ударом время моего существования. Я был неким извращенным подобием мумии, запертой в своём саркофаге в ожидании несчастного, который откроет её темницу и выпустит древнее зло на свободу. В моей душе крепла ненависть, да-да, именно ненависть к людям, которые копошились снаружи, как муравьи. Изредка я подходил к окну и наблюдал за людьми в парке — за детьми и стариками, за мужчинами и женщинами. Наблюдал и ненавидел их. Их свободу, их жизнь. А еще я ждал. Ждал, когда же кто-нибудь придет и вскроет мой саркофаг.

ЧАСТЬ 2. РЕАЛЬНОСТЬ

В хорошую, почти новую квартиру в центре города, из окна которой был виден парк, где мамаши выгуливали своих чад, а молодежь собиралась вокруг одной из скамеек и живо общалась, въехала семья. Дружная, почти идеальная молодая семья. Отец, мать и их пятилетний сын.

Квартира была в отличном состоянии. Как говорил риэлтор, в ней раньше жил работник одной крупной компании, но потом съехал, никому не сказав ни слова. Год квартира простояла пустой, с мебелью, запакованной в чехлы и странным запахом средств от моли, но теперь пришло её время. Отец не мог нарадоваться: светло, тепло, отличный вид из окна и близость к центру делала её лакомым куском и отличным шансом выбраться из пригорода. Да и маленькому сынишке квартира сразу понравилась — просторно и уютно, полно места для всяческих игр. Поэтому семья, не раздумывая, въехала и принялась распаковывать вещи.

* * *

Что происходит? Кто эти люди? Почему они суетятся, радуются, снимают чехлы с вещей? Я провел в своем кресле вечность и, наверное, покрылся бы пылью да плесенью, если бы мог. Как неприятно, когда что-то проходит сквозь тебя. Я испытал это ужасное чувство вечность назад, когда пришли люди и пьяный рабочий одевал чехол на кресло, на котором я сидел. Будто нож сквозь теплое масло, его руки прошли сквозь мою грудную клетку. Я почувствовал тепло его кожи своими легкими, сердцем, сеточкой сосудов. Он же лишь неосознанно поморщился, будто случайно угодил рукой во что-то склизкое и мерзкое.

Испытал я это чувство и теперь. Маленькое существо залезло в кресло с ногами и радостно подпрыгивало на пружинах. Мальчик. Лет пяти-шести. Уйди! Уйди! Уйди!!! Дай мне просто исчезнуть, раствориться в этом кресле. Дай мне уснуть вечным сном в моём саркофаге. Не слышит. Не видит. Не понимает. Сверлю его взглядом. Точнее, пытаюсь сверлить.

За прошедшую вечность я изменился. Сильно изменился. Теперь я почти не помню, каким был раньше. Есть лишь сейчас и теперь. Глаза будто подернуты серой пеленой, и мучительно тяжело поднять веки. Уйди! Как давно я не говорил вслух… Наверное, вечность. Только мой голос беззвучен. Я пытался тогда говорить с рабочими, пытался даже дотронуться до них. Но тщетно.

Но это маленькое существо… Нет, мальчик не услышал меня, но будто почувствовал. Смешно нахмурив брови, он аккуратно слез с кресла и убежал к родителям. А что, если… Нужно попытаться встать. Разогнуть капкан костистых рук и вытолкнуть себя из проклятого кресла. Нужно предпринять еще одну попытку выбраться из своего открытого гроба, может безуспешную, но… Нужно.

* * *

Родители были на кухне, разбирали коробки с посудой, когда к ним прибежал сын. Он был слегка напуган, даже скорее удивлен. На вопрос отца, что случилось, мальчик замялся и с детской непосредственностью ответил, что в кресле что-то сидит. Впрочем, когда они прошли в комнату, кресло было пустым.

— Что там было? — спросил отец.

— Ничего, — мальчик смутился, — просто дядя не хочет, чтобы я там прыгал.

— Какой дядя? — отец удивленно взглянул на сына.

— Худенький, — ответил мальчик и, кажется, забыв о произошедшем, убежал играть в другое место.

Тем временем за окном начало смеркаться. Близилась ночь, и домочадцы, поужинав, разошлись по комнатам. Мальчик был счастлив — у него будет настоящая своя комната! Небольшая, но своя. Прыгнув в кровать, он залез под одеяло и приготовился спать. Незнакомое место немного пугало, но отец учил его, что в шкафу и под кроватью монстров нет, поэтому бояться было нечего. Но всё равно…

* * *

Получилось! Я, кое-как переставляя ноги, выбрался из своего пристанища. Поздний вечер. За окном тускло горели фонари. А может, тусклыми были не они, а мой взгляд. Будто истлел. Наверное, я сейчас сам напоминаю истлевший труп. Дыхание выходило с хрипом, иссохшая гортань отказывалась принимать новую порцию воздуха. Да и нужно ли?

Что ж, нужно осмотреться. Кровать. Молодые мужчина и женщина, спящие в обнимку. Дальше… В другую комнату. Прохожу сквозь неразобранные коробки. Еще кровать. В ней ребенок. Не спит. Боится. Новое место, стресс. Встаю в изголовье, наблюдаю.

Не знаю, зачем я сюда пришел — будто что-то внутри меня приказало… нет, посоветовало прийти. Будто внутренний голос, живущий своей собственной жизнью подсказал направление, в котором может быть выход. Дыхание ребенка становится чаще. Видно в темноте, что он, распахнув глаза, смотрит на меня. Не сквозь, а на меня! Впервые за вечность. Чувствую его липкий страх, вспоминаю его памятью все истории о буке из шкафа и мертвеце под кроватью.

Зрение становится четче, я уже различаю все мелкие детали: капли пота у ребенка на лбу, судорожно натянутое до подбородка одеяло. Кажется, я просыпаюсь. Спасибо.

* * *

Мальчик лежал в кровати, сонно моргая. Бояться нечего. Страшные истории — всего лишь сказки, и ничего более. Он уже был готов совершить решающий шаг — повернуться лицом к стене и отдаться в мягкие лапы сна, как увидел что-то странное. Тощий силуэт у изголовья своей кровати, будто тень очень худого человека.

Мальчика прошиб холодный пот, он натянул одеяло до подбородка и несколько раз закрыл и открыл глаза. Не помогло. Кажется, силуэт стал только четче. Если в начале он напоминал просто тень, чуть более темную, чем остальные, то теперь начал обретать объем. Черные провалы глазниц, спутанные седые волосы, цепкие длинные пальцы скелета.

С диким воплем мальчик бросился в комнату родителей…

* * *

Проводив ребенка взглядом, я тихо проследовал за ним, споткнувшись о неразобранную коробку. Споткнувшись…

Я, кажется, понял. Теперь, вечность спустя, я понял, как мне вернуть себе жизнь или подобие жизни. Ребенок, подавленный стрессом от переезда, дал мне эту возможность. Возможно, я мысль, или образ, или воспоминание. И, возможно, сильное чувство сможет дать мне сил, накормить меня. Страх. Вот то, что мне нужно. Сегодня страх темноты дал ребенку возможность увидеть. Завтра он будет бояться не темноты. А меня…

Я не знаю, жил ли я, или вся моя прошлая жизнь — лишь плод воображения. Но я знаю одно: сейчас я сам — плод воображения. И стать реальностью мне поможет единственная вещь в этом мире — чувство, что правит смятенными умами и сердцами. Страх. Возможно, когда я стану сильнее, то смогу выбраться из тюрьмы моей квартиры. Но пока…

Встретимся следующей ночью, мальчик. Когда ты своим поведением достаточно напугаешь своих родителей-скептиков, я приду и к ним. И тогда я буду достаточно материален, чтобы напугать взрослого человека. Читать полностью…