на Screepy.ru

Сергеев заваривал чай, когда мы услышали с улицы, как кто-то во весь опор несётся к нам в отделение. Я не успел еще встать с табуретки, как шаги прогромыхали по маленькому коридору, и в дверях возник Борисыч, насквозь мокрый из-за дождя. Он дрожал и судорожно набирал ртом воздух, взгляд его метался от Сергеева ко мне.

— Борисыч, что случилось? — резко двинулся к нему Сергеев.

— Мужики, я сдаваться пришёл, — выдохнул тот. — Мишку Савина застрелил.

— Что??? Ты о чём болтаешь-то? — опешил Сергеев.

Я и сам слегка растерялся от его слов. Мишка Савин умер весной, месяца полтора назад. Я помнил, как мы вытаскивали его тело из бани — фельдшер сказал, сердце не выдержало от жара. Борисыч тем временем умоляюще смотрел на нас, мотая головой:

— Ну вот, как есть тебе говорю, сейчас только, лежит ещё в сторожке…

Тут он махнул на нас рукой и рухнул на стул у стены, закрыв лицо ладонью. «Господи, господи…» — еле слышно бормотал он. Сергеев смотрел на меня.

— Ну что, — ответил я, — езжай, смотри, а я тут останусь.

Сергеев кивнул и, стянув с вешалки кожанку, ушел. Я слышал, как он открыл дверь отделения — стал слышен шум дождя, — а потом снова стало тихо, только Борисыч всё бормотал что-то, сидя на стуле.

Борисыч, то есть Антон Борисович Литвин, когда-то давно сам служил в милиции, однако много лет назад был уволен по причине своего безудержного пьянства. Тогда он устроился сторожем в коровниках при мясокомбинате, где и работает до сих пор. Несмотря на это, он частый гость у нас в отделении (не в качестве арестованного, разумеется). Было видно, что он очень тяготился своим увольнением из рядов милиции, мы с Сергеевым понимали это и потому не гнали старика, когда тот приходил к нам поболтать или покурить на крыльце. Со временем мы сдружились, ему было что рассказать о своей прежней работе, и пару раз мы даже брали его на незначительные выезды.

Я достал из ящика водку и налил немного в стакан. Борисыч залпом выпил предложенное, будто обычную воду. Приготовив лист бумаги, я попросил его рассказать всё, что произошло. Борисыч начал свой рассказ. Говорил он сухим протокольным языком, словно бы весь этот официоз мог как-то оградить его от пережитого. Таким образом, мне оставалось буквально записывать его слова, изменяя формулировки лишь в некоторых местах, где того требовали нормы. Вот что я записал:

«Вчера, 12 июня 2009 года, я, Литвин Антон Борисович, в 19:00 заступил на сторожевую вахту по своему месту работы в животноводческом комплексе «Луч». Моё рабочее место представляет собой деревянное строение площадью 30 квадрамтных метров с одной дверью и одним окном. В моём распоряжении имеется охотничье ружьё неизвестной мне марки и калибра, заряженное дробью. На протяжении дня я не находился под воздействием алкогольного или наркотического опьянения, что может подтвердить мой сосед Лоскутов Анатолий Борисович, с которым я провёл весь день на его земельном участке. С 19:00 по 01:45 следующего дня (здесь я спросил, откуда такая точность, и Борисыч сказал, что «как раз кино кончилось») вахта шла без происшествий. В 01:45 я услышал стук в окно. Я встал и спросил: «Кто там?». Рассмотреть, что было за окном, я не мог, так как в моей комнате горел свет, а на улице была ночь и шёл дождь. Мужчина (по голосу) снаружи сказал: «Борисыч, пусти меня, промок я весь». Голос говорившего мне был знаком, но определить его личность мне не удалось. В связи с тем, что голос показался мне знакомым, я сказал: «Заходи, кто там?». Через полминуты я подошёл к двери и открыл её сам, так как внутрь никто не зашёл. Я увидел мужчину (здесь я немного смутился, когда Борисыч заявил, что перед ним предстал сам Савин, поэтому посоветовал ему немного изменить свои слова) высокого роста, около 30 лет, с тёмными волосами до плеч, одетого в пиджак и брюки чёрного цвета, белую рубашку и чёрные туфли. Я определил мужчину как Савина Михаила Аркадьевича, механизатора, работавшего ранее в животноводческом комплексе и скончавшегося 2 мая 2009 года (на этой фразе я представил, что со мной станет, когда этот протокол прочитают в районе). Мужчина смотрел на меня две или три секунды, затем сказал: «Здравствуй, Борисыч», — и двинулся в мою сторону. Так как я принял мужчину за Савина, я пришёл в волнение и отступил внутрь сторожевого поста. В это время я взял ружье, которое стояло у входа и направил его на мужчину. Мужчина продолжал идти на меня со словами «Борисыч, да ты что?». Затем он быстро двинулся влево и попытался обойти направленный на него ствол ружья. Я успел произвести один выстрел из ружья. Мужчина получил ранение в левый бок и упал на спину слева от меня. Я бросил ружье на пол у входной двери и побежал в отделение милиции…».

Далее шли несущественные детали, приводить которые я не вижу смысла. Я дописывал протокол в смешанных чувствах. Отчего-то я не сомневался в искренности Борисыча, несмотря на то, что мой рассудок отказывался принять эту историю. Да, Борисыч пил, однако, вопреки распространенному мнению, водки явно недостаточно, чтобы начать палить из ружья в своего восставшего из могилы товарища. Всё это вместе — удивительная точность и связность истории, перепуганный вид Борисыча — придавало рассказанному очень нежеланное ощущение правдивости. По крайней мере, он верил в то, что поведал мне сейчас.

Вернулся Сергеев. Озадаченный и недовольный ночной поездкой, он сказал, что в сторожке нет ничего, ни тела, ни крови, только ружье на полу валяется. Он накинулся было на Борисыча с упрёками, что тот нажрался до белой горячки, но я, взяв его за локоть, попросил помолчать. Мы вышли на крыльцо, где я рассказал ему, что, по словам Борисыча, произошло.

— Да что ты его слушаешь?! — завёлся он опять, но я оборвал его:

— Ладно, давай домой, я на дежурстве остаюсь, разберусь.

Сергеев, матерясь себе под нос, наконец ушёл. Когда я вошёл в отделение, Борисыч повернулся ко мне и сказал:

— Капитан, извини, я сам вижу, что херня, но вот как есть тебе!

По правде говоря, я не понимал, что делать.

— Ты домой сейчас? — спросил я. Борисыч помолчал, а потом ответил:

— Можно, я тут останусь? Ты в клетку меня запри, я посплю.

— Тебе что тут, гостиница? — начал я, но потом, глянув ему в глаза, не стал продолжать. — Ладно, чай будешь?

Посидев еще с полчаса, мы обсудили происшествие и сошлись на том, что завтра вместе съездим в сторожку и во всём разберёмся. Немного успокоенный, Борисыч отправился в «обезьянник» спать. Я дал ему старую фуфайку, чтобы хотя бы постелить на лавку — у нас, как я говорил, всё же не гостиница. Поворочавшись пару минут, он затих.

Было около четырёх часов ночи, когда я, тоже задремав, проснулся от щелчка — кто-то с улицы бросил камешек в оконное стекло. Не успел я прийти в себя, как в окно влетел камень покрупнее, чудом его не высадив. На стекле осталась огромная трещина. Ошеломлённый от такой наглости, я вскочил со стула и рванулся к выходу. Мельком бросив взгляд на Борисыча за решёткой, я увидел, что тот как ни в чем ни бывало продолжает спать — видимо, пережитое здорово вымотало старика. Побегав какое-то время в темноте с фонариком, я не встретил никого. Поймать малолетних идиотов (а кто же ещё это мог быть?) не представлялось никакой возможности. В принципе, я даже предполагал, кто именно разбил стекло, поэтому решил завтра просто пойти и навестить пару домов. Вернувшись на пост (Борисыч всё так же спал на лавке), я выпил ещё чаю и заснул. На этот раз до утра.

— Э, Лёх! — голос Сергеева вырвал меня из сна. — Вставай, у тебя тут Литвин умер!

Сон тут же сняло как рукой. Я, не веря своим ушам, посмотрел на открытую дверь «обезьянника».

— Я прихожу, он там спит, — торопливо заговорил Сергеев. — Дверь открываю, чтобы разбудить, за плечо его трясу, а он на пол. Мёртвый.

Я вошёл в клетку. Борисыч лежал на полу. Сергеев звонил куда-то по телефону. Через полчаса приехал врач, тело увезли в райцентр. Я, конечно, расстроился из-за смерти Борисыча (врач заявил, что возможна остановка сердца), однако не из-за этого я не находил себе покоя в течение всего дня.

Приходя домой, я долго не мог уснуть. Жена была в городе у родителей, и я лежал один, слушая тиканье ходиков на кухне. Я не мог забыть историю Борисыча. Чудовищное «а вдруг» засело у меня в голове, и я продолжал напряженно думать и убеждать себя, что мёртвые не встают из могил. К обеду я смог уснуть.

Когда я открыл глаза, за окном уже было темно. Кто-то ходил у меня под окнами. От этой простой мысли меня, капитана милиции, кинуло в дрожь. Шуршание гальки и травы, наконец, прекратилось. Воображение мигом нарисовало ужасную картину, как голый Борисыч с раскромсанной в морге грудью бродит у моего дома и слепо водит по стене своими белыми пальцами, на ощупь выискивая окно. Отогнав эту навязчивую идею, я тихо-тихо поднялся с постели и на цыпочках отправился посмотреть на ночного гостя. Но пройдя пару шагов, я остановился как громом поражённый — с той стороны окна, из темноты раздался тихий, хриплый, но до боли знакомый мне голос:

— Капитан, холодно мне. Пусти. Читать полностью…

Смерть всегда пугает людей, но пугает ли сама смерть? Или вопросы — что там за гранью, что ждет нас, когда мы перестанем существовать? Может вечная тьма, а может райские пущи, а может жаркие костры, так или иначе религия существует не одну тысячу лет и многие умы бьются, доказывая свои теории.
В общем, было так, я сама никогда не верила в эту чертовщину, нo поверь, столкнувшись с ней, до сих пор сплю через раз.
— Да не томи, рассказывай уже…
Это разговор двух женщин, который меня вывел из действительности, заставил навострить уши.
— Ты Юрку помнишь? Ну, который с нами учился? (продолжала женщина с длинными черными волосами и с неимоверно большими очками на голове)
— Прохорова что ли? Ну, помню конечно, но он же вроде умер три года назад, разбился на машине, говорят и ребенок там был лет 3х кажется…
— Так я его видела неделю назад, и даже общалась.
У собеседницы на лице было такое выражение, будто её подруга спятила, или явно не в себе.
— Bо сне в смысле видела?
— Kороче, было так. Oтправилась я к прабабке на могилу, иду между рядов могил, и смотрю — Юркина могила, и, главное, недалеко от неё, ну метров 12 до нее, я подошла к оградке и смотрю, а взгляд у него на фото как живой, молодой такой, красивый, и смотрит так устало, а я дура взяла ему и сказала: \»Юрочка, я сейчас к прабабушке схожу и к тебе подойду, поговорим, школу вспомним\», повернула и пошла, в общем, на могилке бабки провела достаточно долго, часа 3 точно, а тут уже и вечер, а сейчас сама видишь как темнеет к осени глубокой, ближе и в 9 уже хоть глаз коли, ну я и пошла обратно с кладбища и прохожу мимо Юркиной могилки. Думаю, толку заходить, поздно уже и мимо прошла, а тут голос:
— Тань, зайти же обещалась, школу вспомнить, а я вот жду.
Я голову поворачиваю и смотрю — Юрка стоит как живой и не прозрачный даже, а обычный, в черном костюме, правда и запах от него как-бы земельный такой.
— Я на него пялюсь и понять не могу, с ума я сошла, или бежать мне надо сломя голову, но шок так сковал, что и рукой пошевелить не в состоянии.
А он продолжает: \»Tак заходи, присаживайся, и калитку рукой своей-же отдергивает и жестом за столик поминальный приглашает, и тут у меня речь прорезалась:
— Юр, послушай, я, конечно, обещала к тебе зайти, но ведь поздно уже, мне домой пора к мужу, к детям, отпусти мол
Он головой покачал так и говорит:
— Тань, неужели у тебя даже вопросов нету? Ты же понимаешь что я мертвый.
— Есть, конечно, но боюсь я тебя сильно…
— Ты лучше не меня бойся, а вот этого…
И слышу грохот такой, знаешь, как машины врезаются… я на шум обернулась, а когда обратно к Юрке обернулась, того уже не было, я опрометью с кладбища бежала. Когда добежала, ужас у меня был еще больше — в остановку, на которой я садилась в автобус, три машины въехали, и трупы кругом, много так, и рев сирен вокруг… Господи, думаю, среди них и я должна быть.
— Да, подруга, история не реальная, никто в нее не поверит, да и я не особо верю.
— Сама знаю, что не реальная, но вот тебе крест!

Читать полностью…

Верите ли вы в привидения? Думаю, что большинство ответит — нет. Я тоже не верил в них. Пока однажды не произошла эта история…

Есть в нашем городе старый мост, пользующийся среди местных жителей дурной славой. Согласно легенде, именно на этот мост приходили женщины, желающие утопить своих детей. Река в том месте достаточно глубокая, с множеством водоворотов и каменных глыб, одиноко возвышающихся над водой. Словом, даже у взрослого человека будет мало шансов выбраться из этой реки, не то, что у ребенка. И вот со временем, те, кому хоть раз случалось проехать через этот мост, в один голос утверждали, что слышали детский плач, но не могли определить, откуда он исходит. Разумеется, никаких детей там быть не могло, так как этот мост находится на городской окраине, и жилых домов поблизости нет.

Конечно, этим рассказам мало кто верил – что только не почудится человеку глубокой ночью, когда разыгравшееся воображение может сыграть с ним злую шутку. Шли годы, мост постепенно ветшал, и вскоре стал совершенно не пригоден для передвижения по нему, в связи с чем местными властями было принято решение закрыть его, что было воспринято всеми жителями города с необычайным воодушевление, потому, что истории о плачущих детях продолжали будоражить умы.

Но по прошествии нескольких десятков лет, эти истории практически сошли на нет, и превратились в обычную городскую легенду, которую рассказывают на вечеринках у костра, когда наступает ночь, и даже самые безобидные шорохи держат слушателей в постоянном напряжении. Иногда в наш город приезжали люди, посвятившие свою жизнь изучению паранормальных явлений, охоте на призраков и прочую фольклорную нечисть. Иногда они приезжали поодиночке, иногда целыми группами. Их всех интересовал наш мост, возможность снять на камеру призраков. Некоторыми из таких «исследователей» двигала жажда славы, другими – непреодолимое влечение ко всему сверхъестественному, третьими — желание получить хорошую дозу адреналина. Но все они возвращались оттуда ни с чем, что лишь способствовало скорейшему развенчанию мифа о мосте плачущих детей.

И вот однажды, наслушавшись историй о проклятом мосте, мы решили сами отправиться туда с ночевкой, чтобы самим убедиться в том, что эта история не более чем легенда. Желающих принять участие в этом небольшом предприятии нашлось достаточно – десять человек. В общем, собрав все необходимое, мы тем же вечером прибыли на место. Первое, что слегка насторожило нас, была абсолютная тишина, которую слегка нарушал шум воды. Не пели птицы, не было слышно насекомых, даже ветер не шумел в кронах деревьев. Тишина была настолько осязаемой, что казалось, будто ее можно разрезать ножом. Впрочем, в тот момент никто не придал этому особого значения. Ну, тихо – и ладно. Это еще ничего не доказывает. Быстро разбили палатки, развели костер, а затем отправились на мост – расставлять камеры и микрофоны, которые предусмотрительно прихватил с собой Слава – большой любитель всяческих новомодных гаджетов. Работал он в студии звукозаписи, поэтому в любой звукозаписывающей технике разбирался досконально. Как и ожидалось, ничего странного на мосту мы не обнаружили. Мост как мост. Бетонные опоры, слегка подгнивший деревянный настил – одним словом ничего необычного. Всю оставшуюся часть вечера мы сидели у костра, рассказывали анекдоты, вспоминали о наших прошлых приключениях, делились планами на будущее. Незаметно подкралась ночь, в небе зажглись первые звезды. Приняли решение идти спать, а утром собирать оборудование и возвращаться в город. С собой у нас было две палатки, так, что легли по пятеро в каждой. Я погасил еще тлеющий костер, и перед тем как присоединиться к товарищам, взглянул на часы. Было одиннадцать часов ночи. Сон пришел быстро, и уже через полчаса я погрузился в объятия Морфея.

И вот иду я по прекрасному цветущему полю. Солнце умеренно припекает, вокруг меня жужжат пчелы. Где – то на западе слышны раскаты грома. Идиллия, одним словом. Неожиданно я замечаю, что впереди меня идет девушка с двумя сумками. Красивая такая – высокая, стройная, с длинными каштановыми волосами, ниспадающими на плечи. Ну, дай думаю, догоню, познакомлюсь, заодно и сумки донести помогу. И когда нас разделяет уже всего несколько шагов, я замечаю, что из ее сумок на дорогу капает красная жидкость, очень похожая на кровь. От неожиданности я слегка сбавляю шаг, и тут она оборачивается ко мне. И тут меня словно парализует от ужаса – я вижу, что у нее вырваны глаза, а из сумок на меня молча взирают отрубленные головы. Мужские, женские, детские… Собрав остатки воли в кулак, я что есть духу бегу в обратную стороны, а мне вслед доносится ее крик: «Стой, куда же ты? Ты ведь мне помочь хотел!». Затем над полями проносится ее смех, от которого кровь стынет в жилах, и я проваливаюсь в темноту…

Очнулся я в холодном поту, от того, что меня кто-то трясет за плечо. Будучи еще в плену сна, я с трудом различаю над собой лицо Дениса, который выглядит слегка испуганным.
— «Что случилось?» — спрашиваю я его, сонно потирая глаза, и пытаясь выбросить из головы привидевшийся кошмар.
— «Ты разве не слышал?» — отвечает мне Денис, слегка дрожащим голосом – «будто снаружи плачет кто-то». — «Тебе это наверняка приснилось» — успокаиваю я друга – «здесь кроме нас никого нет».
— «Но я точно слышал плач» — продолжает настаивать на своем Денис.

В этот момент во второй палатке загорается свет, и до меня доносится голос Славы: — «Эй, пацаны, у вас там все в порядке?».
— «Да, а что?» — кричу я в ответ, понимая, что сейчас наш разговор разбудит остальных.
— «У нас тут Сереге кошмар приснился. Говорит, что слышал снаружи чей-то плач».

Тут мне уже становится совсем не до смеха. Не может же двум разным людям привидеться одно и то же. Разбудив остальных, решаем проверить, не бродит ли кто–нибудь вблизи лагеря. Бомжи, например, или алкаши, коих у нас в округе предостаточно.

Прихватив с собой фонарики, мы выходим из наших палаток. Поляна, на которой мы разбили наш лагерь, залита серебристым лунным светом, придающем ей некоторую мистичность. Вокруг по-прежнему царит тишина, нарушаемая лишь нашим собственным дыханием, да шумом реки. Вокруг лагеря нет никаких следов, кроме наших, которые могли бы указать на то, что вокруг наших палаток кто-то ходил. — «Ладно пацаны, никого здесь не…» — произносит Слава, и замирает, так и не окончив фразу. Со стороны реки до нас отчетливо доносится детский плач. Кусты скрывают от нас мост, и что там происходит никому из нас не видно.

— «Думаю, стоит посмотреть, что там» — слегка заикающимся голосом произносит Денис.

Мы все согласно киваем головами, но никто не спешит выйти на берег и взглянуть на мост. Десять взрослых парней молча стоят в оцепенении, слушая как звуки детского плача, раздаются в ночной тишине. Наконец, не выдержав, я бегу к берегу реки, слыша, как мои товарищи следуют за мной.

Увиденное мгновенно стирает из моей головы все воспоминания о ночном кошмаре — в призрачном лунном свете по бетонным опорам моста взбираются дети самых разных возрастов, выходя прямо из воды, и спрыгивают обратно. А на большом валуне, расположенном у самого моста сидит маленький мальчик, лет шести, и сквозь слезы произносит одну и те же фразу: — «Мама… Где моя мама?».

Увидев нас, он медленно поднимается с камня, и идет к нам… Точнее не идет, а летит над водой, медленно повторяя одну и ту же фразу: — «Мама… Где моя мама? Вы не видели мою маму?».

Призрак неумолимо приближался, и мы увидели, что постепенно его лицо искажает гримаса злобы, а в глазах горит огонек ненависти. Не сговариваясь, мы закрыли глаза, и начали читать молитвы, какие кто вспомнил. Не знаю, сколько времени это продолжалось, но когда я вновь открыл глаза, на мосту уже никого не было. Исчезли и дети-призраки, взбирающиеся и падающие с моста, и мальчик, искавший свою мать. И только призрачный лунный свет заливал окрестности…

Стоит ли говорить, что мы немедленно покинули наш лагерь, бросив там все вещи и оборудование. Никому не хотелось сейчас взбираться на этот мост, несмотря на то, что призраки покинули его.

На следующий день мы все же вернулись туда, чтобы забрать оборудование и наши вещи, но не обнаружили никаких следов лагеря. О нашем приключении мы так никому и никогда не рассказывали…

А совсем недавно на том месте начали прокладывать новую автомагистраль, и когда осушали реку, нашли на дне множество детских костей. По распоряжению городских властей их останки были захоронены на кладбище, а само место освящено. Мост тоже снесли. Может теперь этот кошмар закончится… Читать полностью…

Одна молодая девушка ночью ехала домой в вагоне метро. Тут она заметила, что женщина, сидящая напротив неё, пристально смотрит на нее, не сводя от неё взгляда. По обе стороны от женщины сидели два старика. Спустя какое-то время взгляд начал беспокоить девушку: женщина не отрывала от неё глаз ни на секунду. На следующей станции в вагон зашел высокий мужчина. Женщина даже мельком на него не посмотрела.

Когда поезд остановился в очередной раз, мужчина встал, чтобы выйти, и внезапно резко схватил девушку за руку и проворно вытащил на платформу. Двери вагона захлопнулись, и поезд уехал в темноту тоннеля. Девушка начала кричать от страха, но мужчина лишь сказал ей:

— Успокойтесь. Я только что спас вам жизнь. Я просто не мог оставить вас в этом вагоне. Женщина, которая сидела напротив вас, была мертва, а те двое придерживали ее, но уже не справлялись… Читать полностью…

Я непрофессиональный писатель. Нет, я говорю это не с гордостью, тем более, что и гордиться мне пока нечем, но это важный факт моей биографии. Пожалуй, единственно важный. Пусть мои произведения не идеальны, но они — единственное, что даёт мне удовлетворение. Точнее, давало.

Лет с тринадцати я практически постоянно пишу что-то. Не все рассказы мне удавалось закончить, немало было и таких, которые были слишком… странными, чтобы кому-либо их показывать.

Паузу в несколько месяцев я делала лишь раз, когда готовилась к ЕГЭ и поступлению в ВУЗ. Знала бы, чем это обернётся, без раздумий бы плюнула на все эти чёртовы тесты и жила бы своими произведениями, даже если бы пришлось голодать.

Как оказалось, перерыв в практике пагубно сказался на моих творческих способностях: раньше за раз я могла свободно исписать мелким почерком лист А4 с двух сторон, но после поступления меня стало хватать максимум на половину тетрадной страницы. Часы, до того незаметно пролетавшие за любимым занятием, превратились в бесплодную вечность.

Старых друзей я давно растеряла, а новых найти так и не смогла, а потому почти всё время тратила на сон и учёбу, хоть и не стремилась к идеальной успеваемости. Сказать по правде, тогда я чувствовала себя каким-то тупым бездушным роботом, не способным испытывать не то что счастье, но даже удовольствие от чего-либо. Мой день состоял из пребывания в университете, работы в кафе и сна, изредка прерываемого подготовкой к сессиям.

Кстати, несмотря на то, что спала я теперь значительно больше, чем раньше, выспаться мне почему-то никак не удавалось. Если вы толком не спали несколько дней подряд, пожалуй, вам знакомо это чувство, когда окружающий мир уже не кажется таким реальным. Собственно, в моём случае это было даже хорошо, ведь подобное состояние не давало явственно оценить всю мерзость той ситуации, в которой я оказалась.

Пожалуй, такими темпами я бы уже впала в спячку и благополучно «откинулась», забыв закрыть газ, но в некий момент всё пошло другим, возможно, даже худшим, путём.

В один из зимних дней я решила, несмотря на отсутствие отопления и чуть тёплую воду, всё же помыть голову, что к тому моменту я делала уже довольно редко, стараясь экономить силы и шампунь. И знаете, что я увидела в ванной?..

Я увидела там обыкновенное шило, которое валялось на полке всё время, что я снимала эту квартиру. Можно придумать сотни причин, объясняющих, как оно оказалось там и для чего его использовал прежний съёмщик, но куда интереснее, почему я заметила его именно тогда…

И вдруг мне показалось, что я сплю. Я почувствовала, будто лежу на мягкой постели в родительской квартире, будто нужно лишь проснуться, и всё вновь будет хорошо. Но по какой-то причине я никак не просыпалась, а потому решила ущипнуть себя, а точнее, использовать, наконец, внезапно замеченное мною шило.

Когда я дотронулась его остриём до подушечки безымянного пальца левой руки, комнатку заполонил то ли пар от разогревшейся наконец воды, то ли дымка, какая часто скрывает детали наших снов. Я надавила на кожу, но почувствовала лишь слабую, будто искусственную, боль. Я прилагала всё больше усилий, с каждым мгновением всё меньше жалея эту неправильную плоть, но боли не было, её заменило чувство близкого пробуждения. Вот я почти уже открыла глаза в своей старой спальне, когда что-то пошло не так: боль вернулась, сознание несколько прояснилось, и передо мной явственно предстал продырявленный шилом палец с почти оторванным ногтем.

Зрелище, сказать по правде, было не из приятных, что уж говорить об ощущениях. Не знаю, что повлияло на меня в большей мере, но я стала терять сознание, упав в ванну и ударившись затылком об стену. Возможно, было бы лучше, если бы я так и не очнулась, но мне не удалось надолго провалиться в забытье.

Когда я пришла в себя, казалось, болело всё моё тело, но я всё же нашла в себе силы встать, одеться и вызвать скорую. К тому времени, как врачи приехали, палец мой болел невыносимо, тем более, что при падении шило ещё сильнее повредило его, а ноготь и вовсе отпал. Докторам я объяснила всё несчастным случаем, хотя и сомневалась, что они мне поверили, учитывая, как смотрела на меня одна из женщин.

Меня отвезли в больницу, диагностировали сотрясение и, кое-как обработав мой палец, отправили домой, так как свободных мест у них не оказалось. Я полагаю, им стоило бы отвезти меня на своей машине, но это даже хорошо, что мне удалось так быстро отделаться от врачей, ведь они только мешали.

Стоя в переполненной маршрутке, я всё ещё сжимала бумажку со списком всего того, что, несомненно, не стану принимать. Температура на улице явно была отрицательная, а на мне были лишь сапоги и лёгонькая куртка, накинутая поверх банного халата. Меня мутило и трясло, а голова просто раскалывалась — не знаю, было ли это симптомом сотрясения или же следствием омерзительно кислого запаха, царившего в салоне. Несмотря на столь экстремальные условия, всё время поездки меня клонило в сон, а потому я решила, что лягу сразу же, как вернусь.

Придя домой, я, как и собиралась, первым делом направилась к кровати, завалившись спать прямо в том, что на мне было. Но как бы в насмешку над моим плачевным положением, сон никак не хотел заключать меня в свои липкие объятия. Сперва я решила, что мне не спится оттого, что мои ноги, на которых всё ещё были сапоги, свисают над полом, хотя раньше я без проблем засыпала в подобной позе. Вскоре неудобная обувь полетела в угол, и моё тело заняло более комфортное положение. К сожалению, эта мера ничуть не помогла. Тогда к сапогам отправились куртка и халат, но и это не принесло облегчения. Похоже, мне мешал свет. Да, видимо, я не выключила ночник, и теперь он упорно отгонял сон.

Потянувшись со всё ещё закрытыми глазами к лампе, я не обнаружила её на привычном месте. Мне не удалось даже нащупать тумбочку, на которой та стояла. Уже подозревая неладное, я резко открыла глаза, но изображения не появилось. Лишь минуту спустя до меня дошло, что мои глаза всё ещё закрыты. Похоже, мне приснилось, что я их открыла. Пожалуй, это был очень реалистичный сон. Вторая попытка разлепить веки оказалась более результативной, но представшая перед моим взором комната была сильно размыта, будто в тумане.

Только сейчас я обратила внимание, что моих вещей не было там, куда я их кинула. Более того, сапоги мои упали совершенно бесшумно (если, конечно, они вообще падали), хотя должны были здорово загреметь тяжёлыми подошвами.

В это время странная дымка всё сгущалась, и я вдруг осознала, что несмотря на мороз за окном и отсутствие отопления, мне совершенно не холодно. Никакого онемения у меня не наблюдалось, но все ощущения мои были как бы ненастоящими. Не было даже чувства страха. Хотя, это и логично — с чего бы бояться сна? Но этот кошмар уже затянулся, и нужно было что-то с этим делать. И я даже знала, что именно.

Неподвластная каким бы то ни было сомнениям, я спокойным, но быстрым шагом направилась на кухню. После того, как газ был зажжён, мне пришлось ждать ещё некоторое время, воспоминание о котором едва ли могло сохраниться. Я не была поглощена раздумьями, не спорила с внутренним или внешним голосом. Я просто положила ладонь на конфорку.

Смутно ощущая, как кожа моей левой руки поджаривается и, кажется, начинает отделяться, сморщиваясь, я всё ещё старалась проснуться. Ведь что это ещё может быть, кроме сна? Я чувствовала, как боль уходит, чувствовала, как пробуждаюсь…

Вдруг я поняла, что мои глаза вновь закрыты. Мой вестибулярный аппарат совершенно точно указывал, что я нахожусь в горизонтальном положении, кожей я явственно ощущала мягкую постель. Но глаза мои не открывались, сколько я не старалась разлепить веки. Вместо этого начала болеть моя левая рука: сначала, это было похоже на слабое жжение, но уже через несколько секунд боль стала невыносимой.

Наконец открыв глаза, я обнаружила себя на полу своей кухоньки с полусожжённой кистью. Похоже, я потеряла сознание от боли, которая, к слову, была ничуть не слабее настоящей. Я понимала, что у меня есть два выхода: позвонить в скорую и, возможно, сдаться в «дурку», или же довести своё пробуждение до конца. Пожалуй, последние несколько дней я мыслила не совсем адекватно, возможно, я до сих пор не в состоянии рассуждать здраво, но это только ещё раз доказывает, что это всего лишь сон. Чёртова пелена, такая же, как окружила моё тело, забралась мне в голову, не давая сосредоточиться. Даже если я спятила, попадание в госучреждение для умалишённых будет означать конец человеческой жизни, а потому я должна сделать всё, чтобы проснуться.

Теперь всё готово. Крепкая верёвка с петлёй на конце уже прилажена к крюку от люстры, и облако мути вновь заполняет комнату. Да, сейчас я окончательно поняла, что это сон: лишь во сне всё может быть так однообразно, так фальшиво. Лишь во сне я могу быть не в состоянии писать. Пожалуй, эта «исповедь» — единственное, что было создано мною в этом ложном мире. И пусть тех, кто мог бы это прочитать, даже не существует, я постаралась быть предельно беспристрастным рассказчиком. Кстати, печатать это одной рукой довольно сложно, но ничего, скоро всё будет хорошо. Пришло время проснуться. Читать полностью…

Меня зовут Doktor и я хочу поведать вам не мою историю а историю моего друга .
Пусть его его будут звать Денис это не его настоящие имя но давайте его так называть . Ну я думаю пора начать
это произошло 3 недели назад они тогда были в эврике это такое небольшое заведение где можно играть в игры на кампьютарах
точно непомню за каким кампом сидел денис но кажется между 4 и 8 но не об этом.
Так вот он с другом спокойно сидели и играли как вдруг денис краем глаза заметил странного типа в капюшоне
Вот его описание: Белая толстовка
Чёрные джинцы
Спортивные кросовки
и кажется перчатки чёрные
Друг точно не придал этому никакого значения ну падумаеш человек может он просто ждёт очереди чтобы сесть за компьютер
Но вскоре ему пришлось заплатить за такое рассуждение. Когда ихняя очередь прошла они отправились по домам
время шло к 18:00 часам вечера Да кстати на дворе тогда была зима поэтому уже было темно ещё хорошо что у Дениса был фонарик.

Cпустя некоторое время друг был уже около подъезда как вдруг краем глаза он заметил тогоже человека в капюшоне
вот сейчас он испугался понастоящему он быстро достал ключи открыл дверь зашол внутрь поднялся на второй этаж и посмотрел в окно
он стоял там около двери и будто царапал дверь своими когтями этот человек отшол от двери и стал смотреть на Дениса
мой друг был в шоке и немог сдвинутся с места но через пару минут этот человек всётаки ушёл как только этот так сказать гость скрылся за
домом Денис всётаки смог сдвинутся с места он поднялся на самый последний этаж падашол к двери позванил в званок так как
ключа у него небыло. Дверь ему открыла его мама. Да кстати Денису тогда было 14 лет
друг немог заснуть всю ночь он всё лижал на кровати и думал о том человеке
Конец 1 части Читать полностью…

Все дело в том, что никто из нас так и не увидел этот домик у озера. Может, не было там никакого домика и озера этого тоже не было? Какой-то колоссальный розыгрыш в стиле дешёвых ужастиков. Мне это видится сейчас просто глупой и бессмысленной шуткой — хочется смеяться до колик в животе, до хрипа, пока кровь из глотки не пойдет. Вот так мне теперь смешно. Вообще, вся эта история сделала меня дьявольски веселым — все эти антидепрессанты, они, черт побери, действительно работают, тысячи домохозяек не могли ошибаться. Мой желудок не принимает еду, мне больно каждый раз, когда я хожу в туалет, но зато я весельчак и балагур — вот они, чудеса медицины. Стирали бы еще эти колеса память, и клянусь, я бы тут же на них женился. Но я продолжаю помнить. Все до идиотских мелких деталей.

Я знаю, лучше не думать обо всем этом. О том, что было бы, если бы я, допустим, взял и послал всех к чертям и не поехал бы ни на какие озера, ни в какие домики. Все было бы прекрасно и здорово. Никаких чудо-антидепрессантов и прочего. Или если бы я, например, не захотел справить нужду и не стал требовать остановки. Да, это я был тем самым придурком, чей мочевой пузырь так не вовремя забил тревогу. Как там гласит первое правило ужастиков — не останавливайся посреди пустынного шоссе, окруженного лесом?.. В общем, мы остановились. Полная тачка смеющихся идиотов. Музыка на всю громкость, выпивка ходит по кругу — что-то вроде вечеринки на колесах посреди шоссе. Макс, какой-то его друг — даже имя его не вспомню — и их девчонки. И я иду справить нужду под дружный хохот и подтрунивания.

По правилам ужастиков, первого, кто идет в темный лес, зверски убивают, но со мной все как-то обошлось, и я вернулся целым. А вот машина не завелась. Так смешно вспоминать, как мы носились впятером вокруг машины. И Макс все кричал: «Что за чёрт, что за чёрт?», и девочки нервничали, а тот парень, чьего имени я не запомнил, предложил дойти пешком, мол, тут идти-то недалеко осталось. Девочки запротестовали, Максу очень не хотелось бросать свою машину на шоссе, а мне очень не хотелось торчать в машине всю ночь. Мы начали спорить, разругались и разделились. Опять же, в лучших традициях ужастиков. Девочки тут же принялись названивать своим мамам, а Макс пытался с кем-то договориться, чтобы нас забрали. Мы с безымянным парнем пошли вперед вдоль дороги. Умом я понимал, что вряд ли мы ночью пешком без навигаторов и фонарей сможем отыскать правильную дорогу к дому, в котором никто из нас ни разу не был. Нужно было сидеть в машине и ждать, когда нас заберут, как говорил Макс. Но меня раздражало, что эти двое были с девушками, а я нет — мне хотелось испортить всем веселье. Поэтому я упорно шел вперед, а этот безымянный человек непринужденно шел рядом и пинал камушки. Я был уверен, что лес растянется надолго и что пешком дойти абсолютно нереально, но вдруг перед нами возник зеленый знак охраны природы. И поворот. Нам про этот поворот говорили ребята, у которых мы сняли домик. Это совсем недалеко. Безымянный тут же позвонил Максу и потребовал, чтобы тот тащил себя и девочек к этому повороту. Макс протестовал, но потом сдался, а мы с безымянным, не дожидаясь остальных, поплелись дальше. За поворотом лес заметно поредел, я видел впереди просвечивающее сквозь небольшие заросли небо, щедро усыпанное звездами. Чертовски красиво, думал тогда я и с наслаждением вдыхал сладкий ночной воздух. Безымянный шел впереди, на спине его толстовки сверкал номер 23. Я не запомнил его имени, но эти цифры засели в моем мозгу.

Он первый услышал крик. Жуткий нечеловеческий вопль в лесу посреди ночи. Он сразу замер, а до меня дошло, когда по окрестностям уже гуляло эхо. Мы сразу подумали на девчонок, но когда от Макса пришло SMS-сообщение: «Что за херня?», мы удивленно переглянулись.

Смешно — если бы мы сразу рванули обратно к машине, заперли бы все двери и сидели бы тихо, ничего бы, наверное не произошло. Второй вопль заставил нас ломануться вперед сквозь кусты и липнущие к лицу паутины. Кто-то был в беде, Чип и Дейл спешат на помощь. Два идиота.

Я почувствовал хлюпанье под ногами. Стрекотали какие-то насекомые. Лес остался позади. Высокая пожелтевшая трава доставала мне чуть ли не до подбородка. Я видел голову безымянного, бегущего впереди. Зачем мы бежали и куда? Если бы меня тогда кто-то спросил, я бы, наверное, образумился и повернул назад. А потом я увидел ее.

Девушка выглянула из-за травы, а потом снова пригнулась. Безымянный тоже ее заметил и побежал в ту сторону. Я споткнулся о какую-то корягу и свалился лицом в грязную жижу. И снова раздался этот жуткий вопль, заставляющий кровь застывать на пути к сердцу. И тут же раздался совсем другой вопль. Я, хоть и не знал, как вопит безымянный, но сразу догадался, что это был он. И снова я совершил ошибку — надо было бежать назад, парню уже было не помочь, я столкнулся бы с Максом и девочками, увел бы их подальше, но нет. Я вскочил на ноги и решительно направился в сторону воплей и стонов. Я шел, как робот, разводил в сторону траву, не обращая внимания на промокшие кроссовки и на то, что вода уже доставала мне чуть ли не до щиколоток. Безымянный уже не кричал, он гортанно булькал. Как будто полоскал горло. Я встал как вкопанный и смотрел на распластанное тело этого парня с закатившимися глазами, окровавленной толстовкой и странным существом, сидевшим у него на груди. Смех, да и только — он был еще жив. Эта серо-зеленая дрянь, которую я в темноте принял за девушку, отдирала от безымянного куски мяса, аппетитно хрустела и чавкала, пережевывая его плоть, он конвульсивно подергивал руками, как раненый голубь, а я стоял и смотрел. Я мог что угодно сделать в тот момент. Но на уроках ОБЖ нам о таком не рассказывали. У меня в мозгу не было припасенного плана, как вести себя в случае нападения серо-зеленой болотной дряни на парня, чьего имени я не знаю. Я, наверное, так и стоял бы, пока оно его не доест, если бы существо не запрокинуло голову вверх и не завыло. Тут-то я и припустил на всех парах, но снова обо что-то споткнулся. Нога. Стройная загорелая ножка, обутая в голубую мокасину, заканчивалась окровавленным рваньем. Слюна у меня стала какой-то отвратительно-вязкой, я выплюнул горький сгусток, поднялся на ноги и побежал. Я слышал, как кричит Макс, слышал визг и те жуткие вопли. Но это все было так далеко, будто я был в наушниках. Я несся по болоту, не разбирая дороги, но оно все не заканчивалось. Что-то схватило меня за штанину, я обернулся, ожидая увидеть монстра с красными горящими глазами, но это была девчонка из тех, что была с нами. Она лежала на земле без одной ноги и истошно орала, слабеющей рукой дергая мою штанину. Я ведь мог подхватить ее на руки и побежать, если бы думал быстрее. Но что-то уже схватило ее за то место, где раньше у нее была здоровая и стройная ножка, и потащило назад, в хлюпающую жижу. Мне осталось лишь проводить ее взглядом и метнуться вперед, пока меня самого не сцапали и не разорвали на части.

Я не помню, как я оказался в машине. Когда я очнулся, было уже утро, и мы ехали. За рулем сидел Макс. Я лежал на заднем сидении и пялился на него в зеркало заднего вида. Он был похож на туберкулезника. Совершенно отсутствующий взгляд, бледно-голубого цвета потное лицо. Я спросил его, в порядке ли он. Мне было не по себе от его вида. Забавно, но я не сразу вспомнил, что произошло ночью. Он не отвечал мне и вообще выглядел отстраненным. Я лежал и даже не думал спрашивать про безымянного парня и девчонок. Макс вдруг резко затормозил и выпал из машины. Я выглянул в окно — он лежал посреди трассы, его рвало. Из него выходила какая-то белая муть, а я смотрел на его сгорбленную спину и вспоминал. Вот так я все вспомнил. Погладил кровавый след на своей штанине и рассмеялся. Пока я давился истерическим хохотом, Макс вернулся в машину, и мы продолжили путь. Мы вернулись домой, но ничего не закончилось.

Напрасно было думать, что все может закончиться вот так славно. Два друга выбрались из смертельного болота. Ну уж нет. Самое смешное, что мы даже в милицию не заявили. Просто закрылись дома, вырубили телефоны и ждали. Не знаю, чего ждал Макс, но я ждал, когда же он помрет. Я был уверен, что он «не жилец». Его беспрестанно рвало какой-то белой жижей, он был белый, как моль, и молчаливый, как призрак. А потом он начал чесаться. Он грыз свою кожу зубами до крови, рвал ее ногтями, растирал в фарш, я не мог смотреть на это, но не смотреть тоже не мог. Лицо его осунулось и вытянулось, одежда болталась на нем, как что-то ненужное, его раны приобрели какой-то странный зеленоватый оттенок. Я наблюдал, как он заживо обрастает плесенью, но даже не думал звонить врачам. Я просто ждал, когда это все закончится.

Однажды ночью меня разбудил вопль. Громкий нечеловеческий крик. Тот, что я слышал в лесу. Я подскочил на кровати, чувствуя, что этот вопль эхом ударяется о стены моей комнаты. Оно было здесь, у меня в доме. Я пролежал до утра с открытыми глазами, понимая, что это не закончится никогда. Наутро я обнаружил, что Макс исчез.

Смешно, но вместо того, чтобы бить тревогу, я начал принимать антидепрессанты — они отлично поднимают настроение. Считанные дни остались до конца моего отпуска, а я боюсь подходить к зеркалу — боюсь умереть от смеха. У этих таблеток жуткие побочки. У меня ужасная рвота, адский понос, и все тело зудит так, будто я героиновый наркоман. Ногти уже не действуют, я чешусь ножом, отскребая ненужную кожу. Я, наверное, стал похож на мумию. А еще мне кажется, что от меня пахнет болотом. Вот бы туда вернуться… Читать полностью…

Ночью заиграла музыка.

Очень знакомая, печальная и слишком неуместная в два часа ночи, когда все уже спят.

Come to me,
Feel with me,
See with me:
This world has changed…

Чёрт! Я села на постели, стала оглядываться. Мелодия доносилась со столика, на котором лежал мой сотовый телефон. Точно. Это плеер включился вдруг сам собой, и заиграл «Diary of Dreams». Он всегда почему-то играет это первой мелодией, даже если выбрано случайное проигрывание.

Передёрнув плечами, я включила ночник, осторожно подошла к столику, взяла телефон. Задумчиво покрутила в руке. На ночь я его всегда выключаю, а он почему-то включился и заиграл. Чертовщина какая-то, которую проще списать на свою рассеянность.

Выключив телефон и свет, я легла спать. Но тревожность не давала мне даже задремать. Я лежала и прислушивалась к темноте и шорохам в ней. Темнота действительно шептала голосами сквозь телефонные помехи.

Я вскочила. Меня затрясло от страха.

Где-то и правда говорил телефон. Только уже не сотовый, а городской.

Я протянула руку к трубке, приложила к уху. Там кто-то весело смеялся, разговаривал женским голосом, будто бы делился со мной сокровенным. По голосу я узнала Таню, мою кузину.

— Представляешь — не налезла! Видимо, голова у меня слишком большая.

Таня на той стороне жизнерадостно засмеялась, а потом обречённо произнесла:

— Так и осталась на лбу. Некрасиво, а что поделать.

В ужасе я нажала на отбой, кинула трубку на базу. Завернулась в одеяло, зажмурилась, страх подкатил к горлу комком. Спать не хотелось, но глаза слипались помимо моей воли…

Меня разбудил громкий стук в дверь. Так стучать могла только соседка, жившая напротив. Я кинула взгляд на часы. Четыре утра. Чего ей надо в такую рань?

Соседка угрюмо смотрела на меня исподлобья.

— Привет. У тебя нет соли? Я тут надумала суп варить, хватилась, а соли нет.

— Я не занимаю соль, — на автомате выпалила я. — Говорят, плохая примета.

— Не знала, что ты такая суеверная, ну извини, — буркнула соседка, повернулась и исчезла в темноте квартиры напротив, хлопнула дверью.

Не то чтобы я суеверная, просто идея занимать соль рано утром показалась мне странной, особенно после ночной телефонной эпопеи.

День прошёл спокойно. Вернулась из командировки мама, и я, наконец-то, была не одна в этой квартире.

Возвращаясь с работы, я думала о том, что одиночество действительно сводит с ума, пора бы найти того, кто грел постель и отпугивал призраков. Я усмехнулась своей мысли.

— Привет! — соседка, приходившая утром за солью, помахала рукой. Остановилась явно с намерением поболтать. И я не удержалась от вопроса:

— Привет. Ты чего это рано утром супы варишь?

Она удивленно посмотрела на меня.

— Рано утром? Ты шутишь? Ты же знаешь, какая я соня. Мой, наверное, был бы счастлив, если бы я подносила ему кофе в постель по утрам.

— Погоди… А за солью разве не ты утром сегодня приходила?

Соседка натянуто улыбнулась, и, кажется, отступила от меня подальше:

— Тебе приснилось. Ни к кому я не приходила, тем более за солью. Это ж плохая примета — соль занимать.

На том беседа закончилась, неловко, будто нить оборвали, да неудачно — порезались.

Может, это и впрямь был сон. Знаете, бывают такие сны-рекурсии, когда из одного кошмара просыпаешься в другой. Было бы здорово, если бы это был такой сон.

Мама тихо возилась на кухне, готовя еду на следующий день. Я читала книгу у себя в комнате. Всё было спокойно, уютно, расслаблено. Время близилось к полуночи, но я знала: пока мама не приготовит, что хотела, не успокоится.

В замке кто-то провернул ключ. Я вздрогнула. У нас сейчас все дома, и все ключи у нас. Кто бы это мог быть?

Дверь открылась, и в коридор вошла… мама. Буднично стряхнула с зонта дождевую воду.

— Привет, Аня, — кивнула она мне, стала разуваться.

Я вскрикнула:

— Ты же только что была на кухне! — и тут же другое. — И какого тебя носит по улице ночью?

Настало время удивиться маме:

— Ночью? Аня, проснись, уже день на дворе.

В панике я бросилась к окну. На улице было темно и пасмурно, но точно не ночь.

Мне хотелось кричать.

Я не хочу сойти с ума. Это сон. Всё сон. Так и есть.

Я повернулась к маме.

— Ты меня беспокоишь, — сказала она. — Ты часом не заболела?

Я заболела, да. Сошла с ума. Слышу и вижу то, чего никак не может быть. Мне хотелось выть, плакать, кричать. Я ничего не понимала. Что происходит, чёрт возьми?

В квартире было тихо. Я оглянулась.

— Мама? Где ты?

Пустота. Тишина. Только тиканье часов. Никого нет, кроме меня. С воем я опустилась на пол, зажала голову руками. Не помню, сколько я так просидела в беспамятстве, но когда вновь посмотрела в окно — было уже темно. И часы в зале пробили полночь. От этого привычного с детства звука, никогда меня не пугавшего, а только успокаивавшего, прошла дрожь по спине.

Безумие оживает в темноте.

Я заметалась по квартире, не зная, что делать. Песня «Diary of Dreams» навязчиво крутилась в голове.

Подойди ко мне,
Почувствуй со мной,
Посмотри со мной:
Этот мир изменился.

Да, этот мир изменился. И я боюсь, что проснусь однажды в палате, и узнаю, что безумие — это не сон.

Как кто-то говорил: человек смертен, но самое страшное, что смертен он внезапно. Вот что я вам скажу: самое страшное, это когда человек внезапно сойдёт с ума и даже не поймёт, что сошёл с ума. И что тому было причиной…

Я решила не паниковать. Если вся эта фигня происходит во тьме, то лучше включить свет. Дошло до Штирлица, ага.

И хоть раз можно побеспокоить друга среди ночи, на то он и друг. Я набрала знакомый номер.

— Алло? — заспанный недовольный голос. Мол, кого там черти несут среди ночи?

Я выдохнула. Если друг меня не узнает, пора самой сдаваться добрым врачам.

— Это я… Прости, что так поздно, но у меня тут кое-что случилось.

— Что случилось? — в голосе появилось беспокойство. — Давай рассказывай, не тяни.

Узнал! Я, захлёбываясь словами, рассказала всё, что случилось за это время. Друг внимательно выслушал, потом спросил:

— А что у тебя сейчас за окном?

— Ночь.

— Посмотри ещё раз.

Я подошла к окну, отодвинула шторку, вгляделась во тьму. Нет… Это была не ночная тьма. Это была мгла, серая непроглядная мгла, необычной структуры. Будто составленная из мелких квадратиков.

Честно обо всём рассказала другу.

— У меня за окном тоже туман… Знаешь, ложись-ка ты спать, дорогая. Утро вечера мудренее.

— Но что это такое? Что? Я спятила?

Он едва вздохнул в трубку.

— Ты всё равно не поверишь в мою версию.

— Скажи!

— Думаю, ты каким-то образом попадаешь в мир, который чуть отличается от нашего. В одном мире — мама готовит на кухне, в другом — приходит домой с прогулки. Утро и ночь, ночь и утро меняются местами. Ты случайно переходишь из одного мира в другой.

— А телефоны? А мгла?

— Я не знаю, правда… Давай я лучше к тебе приеду.

— В такой туман? Нет, спасибо.

Хоть я и боялась, но навязываться не хотела. Только не хватало ещё человека погубить, мы и не представляем, что происходит на самом деле.

Я последовала совету и завалилась спать, не выключая свет. Свет да расточит тьму! Нервное напряжение было слишком велико, так что я сразу отрубилась.

Проснулась ясным днём от запаха кофе, доносившегося с кухни. Мама гремела посудой на кухне. Отчего-то я была уверена — это она. Сон развеял туман и безумие, а на душе стало спокойнее.

На кухне действительно суетилась мама. Она печально взглянула на меня.

— Знаешь, сегодня ночью умерла Таня. Нелепо, как-то странно умерла. Её нашли с верёвкой, обвязанной вокруг головы, будто она хотела повеситься. — Мама помолчала. — Или её хотели повесить, но не получилось. Она просто умерла от разрыва сердца. Может, это был страх…

«Так и осталась на лбу. Некрасиво, а что поделать».

Я тихо застонала и сползла по стене.

— Аня, что с тобой? Аня?

Господи, верни меня обратно в мой мир, где все живы.

И где нет тьмы безумия. Читать полностью…

Публикуем на сайте короткий рассказ Говарда Филлипса Лавкрафта — одного из основоположников современной литературы ужасов, создателя Мифов Ктулху:

——

Морган не писатель, он даже говорить-то связно по-английски не умеет. Оттого-то меня поражает написанное им, хотя у всех остальных оно вызывает смех.

Однажды вечером он был один, как вдруг им завладела неодолимая тяга к сочинительству, и, тут же схватившись за ручку, он написал следующее:

«Меня зовут Говард Филлипс. Я живу в городе Провиденсе, что в штате Род-Айленд, на Колледж-стрит, в доме шестьдесят шесть. 24 ноября 1927 года (а я понятия не имею, какой нынче год) я заснул, увидел сон и с тех пор никак не могу проснуться.

Мой сон начался на сыром, заросшем тростником болоте, в северной части которого к серому осеннему небу взмывал каменный утес, весь покрытый лишайником. Подгоняемый непонятным любопытством, я поднялся на него там, где он был расколот надвое, обратив внимание на множество страшных нор по обеим сторонам расщелины, далеко уходящих в каменное нутро горы.

Кое-где в узком разломе я видел над входом нагромождение упавших сверху камней, которое мешало заглянуть в возможно имевшийся там коридор. В одном таком темном месте я ощутил непонятный приступ страха, словно некая невидимая и бестелесная эманация, принадлежая каменной бездне, вытягивала из меня душу, однако там была непроглядная темень и мне не удалось понять, что меня напугало.

Наконец я поднялся на поросшую мхом площадку, освещенную неясным светом луны, которая сменила угасшее солнце. Оглядевшись, я не увидел ни одного живого существа, однако был уверен в чьем-то довольно странном шевелении среди перешептывавшегося тростника на оставшемся далеко внизу гибельном болоте, из которого я незадолго до этого вышел.

Пройдя еще немного, я набрел на проржавевшие трамвайные рельсы и изъеденные червями столбы, которые еще удерживали наверху провисшие провода. Я отправился вдоль трамвайного пути и вскоре увидел желтый вагон под номером 1852 — обыкновенный двойной вагон выпуска 1900-1910 годов. Он стоял пустой, но готовый к отправке, ибо был присоединен к проводам и удерживался на месте тормозами, а под полом у него что-то гудело. Я влез в него и безнадежно обыскал все в поисках выключателя, попутно обратив внимание на отсутствие контролирующего рычага, что говорило о временном отсутствии водителя. Тогда я сел на одну из стоявших поперек лавок и тотчас услыхал где-то слева шорох травы, после чего увидел на фоне лунного неба черные силуэты двух мужчин. Они были в форменных фуражках трамвайной компании, и мне не пришло в голову усомниться, что это кондуктор и водитель. В это мгновение один из них со свистом принюхался и, подняв голову, завыл на луну, а другой, опустившись на четвереньки, побежал ко мне.

Я выскочил из вагона и мчался что было мочи, пока не выбился из сил… А убежал я не потому, что кондуктор опустился на четвереньки, а потому что увидел лицо водителя — белый конус, прикрепленный к кроваво-красному щупальцу.

Я понимал, что это всего лишь сон, но, даже понимая это, чувствовал себя нехорошо.

С той самой ночи я только и делаю, что молюсь о пробуждении… и напрасно!

Так я стал жителем ужасного мира моего сна. Ночь сменилась утром, а я все бродил по безлюдному болоту. Когда вновь наступила ночь, я все еще бродил, мечтая о пробуждении. Один раз, раздвинув тростник, я увидел прямо перед собой старинный трамвайный вагон… а рядом конусолицее существо, задрав голову, странно выло в струящемся с неба лунном свете.

Каждый день одно и то же. А ночью я иду на то ужасное место. Я пытался воспротивиться и не ходить, но все равно иду, ибо всегда просыпаюсь от пугающего воя при луне и как сумасшедший бегу прочь.

Боже! Когда я проснусь?».

Это написал Морган. Я бы пошел в дом шестьдесят шесть на Колледж-стрит в Провиденсе, но боюсь того, что могу там увидеть. Читать полностью…

Когда я был маленький, мне часто снился один и тот же сон. Я на даче сплю в комнате на первом этаже и вдруг слышу, стук из столовой. \»Тук-тук, тук-тук,\» — так стучит крышка погреба, когда ее пытаются открыть. Кому же взбрело в голову лезть в погреб среди ночи?
— Пап, это ты? — кричу я из постели, не решаясь пойти проверить.

\»Тук-тук, тук-тук,\» — стучит крышка в столовой. Никто туда не залезает, приходит мне в голову, кто-то хочет выбраться оттуда. Будто в подтверждение моих слов крышка ударяется об пол — \»Хлоп!\». В нос ударяет запах подземелья — холодный запах сырости, земли и гниющей картошки. Я вгрызаюсь зубами в одеяло. За моей дверью раздаются крадущиеся шаги. Он уже рядом, думаю я. И просыпаюсь. После пробуждения я неизменно плакал и бежал к маме, повторяя: \»Мамочка, он уже рядом, он уже рядом\». Читать полностью…