на Screepy.ru

Это произошло возле Лос-Анжелеса. Около ста лет назад большая группа шахтеров двигалась через тоннель, но как раз в тот момент он рухнул, и люди оказались погребенными в подземных пещерах. Людям пришлось бороться за свою жизнь, чтобы выжить: они пили воду, которая просачивалась сквозь грунт, ели крыс, которых удавалось поймать, а когда крысы закончились (а может, поумнели), погребенным заживо пришлось есть трупы умерших товарищей.

Люди верили, что помощь придет, но не сидели сложа руки, а копали выход, надеясь, что и спасатели тоже откапывают их. Прошло много лет, прежде чем им удалось выбраться наружу. Здесь несчастных ожидало два неприятных сюрприза. Во-первых, они так долго пробыли в темноте, что глаза их стали совершенно белыми и уже не могли выносить солнце, а во-вторых, люди узнали, что никто и не пытался их спасти — шахта была давно заброшена, поселок покинут. Им пришлось и дальше жить под землей и выходить наружу лишь по ночам. В полной темноте они бродили по шахтерскому поселку и прилегающим лесам.

Вскоре среди жителей близлежащих поселений началась паника: в лесу начали находить мёртвых жителей. И все эти трупы были полусъеденными.

Было и несколько счастливчиков, которым повезло убежать от людоедов. Эти чудом спасшиеся потом рассказали, что видели у людоедов белые глаза, которые светились в темноте. Читать полностью…

Дом, где Славику удалось купить квартиру, был старым, еще довоенным. Двухэтажный, с эркером и арочными окнами, со стенами в метр толщиной на яичной сцепке — так уже не строят. Первые пару месяцев Славка только выгребал старый хлам на помойку — горы религиозной литературы, какие-то обереги, кресты. Говорят, прежний владелец был какой-то псих и его нашли в середине февраля окоченевшим от холода, в комнате с распахнутыми на улицу окнами. Должно быть, многим потенциальным покупателям это не нравилось, и цена все падала и падала. А Славику-то что — он в призраков не верил, и вообще к мистической ерунде относился с большим недоверием.

Ну вот, наконец, голые стены и минимум мебели — поклеил обои, купил диван — можно перебираться, и уже на месте доделками заниматься. Перевез Славка свои пожитки и справил новоселье. Первые несколько ночей спал как убитый, ничего не слышал, а где-то спустя неделю проснулся от пищания домофона. Посмотрел на часы — три часа ночи. Что за ерунда?

Надо сказать, домофон — одна из немногих вещей, удививших Славку в этом доме. Новенький аппарат, с внешней камерой и маленьким экраном, дорогой. Сказали, его поставил прежний хозяин квартиры, страшный параноик, опасавшийся каких-то гостей.

Так вот, смотрит Славик на экран — и не видит ничего. Мошки летают в свете фонаря, мотыльки — и только. На всякий случай нажал кнопку разговора, спросил, кто там, но ответа не было. В трубке что-то потрескивало, издалека доносился собачий лай и шум поезда. Обычная летняя ночь. Славка плюнул и лег досыпать.

Днем происшествие забылось за кучей дел и беготней, просто не было времени думать, поэтому ночью он не понял сразу, что именно его разбудило.

Пищал домофон.

Славка дернул трубку, еще не совсем проснувшись:

— Да кого там носит-то ночами?!

Но в ответ снова было лишь стрекотание ночных сверчков и тихие потрескивания в трубке.

С тех пор звонки в домофон были почти каждую ночь, иногда по нескольку раз. Всегда в промежуток с двух до четырех часов ночи. Славка уже и орал, и выбегал на улицу, и мастера по домофонам вызывал — безрезультатно.

Подошло к концу лето, наступила осень. Ночи стали холодными и долгими. Вот уже несколько ночей подряд Славка спал спокойно, никто не звонил ему в домофон, и он уже подумал, что все, надоело хулиганам. Однако не тут-то было.

Очередной звонок раздался очень не вовремя — у Славика была его подружка Лика.

— Чертовы дети, — ругнулся он, подойдя к прибору. В этот раз потрескивания были как будто ближе, и по экранчику бежала легкая рябь. Славка прислушивался — ему показалось, что он различает чей-то шепот среди помех.

— Прекратите хулиганить, уроды! — зарычал он в трубку и вернулся на диван.

Теперь звонки снова случались каждую ночь, и помех становилось больше. Днем и вечером домофон работал исправно, да и мастер подтверждал, что прибор не сломан и нигде не замыкает. Несколько раз звонки случались при посторонних — Лика их слышала, но не различала ничего, кроме помех, однажды чертовщину видел Миха, оставшийся ночевать у Славки из-за ссоры с женой.

Первый снег выпал в начале ноября. Славка вернулся домой поздно, когда все жильцы уже были дома. Дорожку к подъезду замело, и его следы были единственными, нарушавшими белизну. Хотя… у входа Славка остановился и едва не выронил пакет с продуктами. Возле самой двери следы были, несколько. Маленькие следы детских босых ножек на снегу. Прямо под домофоном.

Осмотревшись, он убедился, что следы никуда не ведут — словно бы босой ребенок появился из ниоткуда, потоптался и исчез.

Славка в три прыжка влетел на второй этаж, заперся в квартире и залпом выпил полстакана водки. По спине бежал противный холодок, хоть парень он был не из робких. Хорошенько подумав, Славка даже успокоился. Ну, следы. Наверное, тоже дурацкая шутка. Может, ему кто-то мстит? Например, бывшая. На всякий случай выключив домофон, Славка лег спать.

Но в половине третьего ночи он проснулся от сигнала домофона. Славка опасался подойти и посмотреть, но сделал над собой усилие. На экране были сплошные помехи, но ему казалось, что там кто-то движется. В трубку шептали неразборчиво, а потом запели песенку, тоненьким детским голоском, подернутым потрескиванием помех. Волосы зашевелились у него на голове. Славка бросил трубку и дернул провод домофона, однако прежде чем тот пискнул и погас, на экране явно показалось на секунду лицо ребенка, очень бледное, с ввалившимися глазами и тяжелыми тенями вокруг них.

Славка кубарем кинулся на кухню, он хлестал водку из горла и не чувствовал жжения алкоголя. Ему было так жутко, как никогда в жизни. С трудом дождавшись утра, Славка помчался в поликлинику на прием к психиатру. Доктор выслушал его, прописал какие-то лекарства, и посоветовал больше спать, бывать на свежем воздухе и не есть тяжелой пищи на ночь. А если домофон так раздражает — его можно просто демонтировать.

Воодушевленный этой идеей, Славка поскакал домой. Он взял молоток и лупил по ненавистному прибору, пока не разбил прочный корпус. Оторвать ящик от стены не получалось, но Славка перерезал все провода — даже тот, что вел к трубке, и часть деталей теперь валялась на полу.

К вечеру начался снегопад и потеплело. Славик не спал, ожидая звонка, но разбитый прибор молчал. Под утро сон сморил хозяина квартиры, и проснулся он днем вполне спокойный. Оттепель продержалась несколько дней, нападало много снега, потом снова стало холодать. В город пришла зима.

Морозным утром Славка встретил на лестнице соседку из тех, религиозных фанатиков. Она торжественно вручила ему церковную свечку, бумажную иконку и крестик.

— Молитесь, молодой человек. Бог милостив, он услышит. Молитесь!

Спорить с фанатичкой Славка не стал, взял предложенное и поблагодарил. Кинул все в машине, да так и забыл там.

Вечером, возвращаясь домой, он увидел ребенка у подъезда. Кажется, это была девочка — длинные спутанные волосы стояли замерзшим колом, она вся была синяя от холода и почти совсем голая, только неряшливо повязанная грязная пеленка немного скрывала ее тело. Девочка медленно нажимала на кнопки домофона, но тот звонил, а никто не отвечал. Должно быть, хозяев не было дома.

Рядом залилась лаем собака, Славка дернулся на звук, а когда обернулся, жуткого ребенка уже не было.

На негнущихся ногах Славка влетел в подъезд, долго не мог попасть в замок ключом, ему все казалось, что ребенок стоит за его спиной. Соседская дверь приоткрылась, выглянула соседка, что утром давала ему свечку.

— Что, видел ее?

— К-кого? — дал петуха от страха Славик.

— Катю. Видел ее? — должно быть, вид трясущегося Славки не оставлял сомнений, потому что она распахнула дверь шире, приглашая. — Заходи.

Славка послушно прошел на кухню, увешанную детскими вещами; там пахло супом и кошкой.

— Не шуми, детей разбудишь, — соседка плюхнула на плиту чайник и замерла, глядя на гостя, — расскажу тебе.

— Кто такая Катя?

— Вот слушай. Раньше, в советское время, квартиры эти строили для академиков. Мой отец ее получил тогда. А в твоей квартире жила семья ученых с маленькой дочкой. Света ее звали. Балованная девка была, ой! Все у нее было, и одежда импортная, и игрушки, и Барби эта, прости Господи. Так и росла, не зная горя, красивая, да только о жизни не знала ничего. Ей только стукнуло восемнадцать, когда родителей Бог прибрал — разбились на машине, насмерть. Света сперва плакала и грустила, а потом волю-то почуяла, и закружило ее — гулянки, компашки, пьянки. Институт бросила, все сбережения родительские спустила, вещи из дома продавать начала. Мы и говорить с ней пытались, и заставлять — а у нее один ответ, мол, совершеннолетняя, делаю что хочу.

Вот и догулялась, забеременела от кого-то. Сперва даже вроде исправилась, поутихла, уборщицей в садике подрабатывала, ну и мы ей помогали чем могли. Родила она девочку в ноябре, назвала Катей. А после Нового Года появился у Светки дружок какой-то. Вроде не пьют, не шумят. А потом встретили Свету на лестнице — глаза ввалились, руки в синяках, ломка. На наркотики ее подсадил дружок-то. Опять у них веселье началось, все ходили люди какие-то, тихие, прятались. А я тогда санитаркой в больнице работала, сутками. Иду я с работы — а у подъезда сверток лежит странный. Я ткнула его — а там Катя трехмесячная, ледяная совсем. Орала она им, мешала. Вынесли на минутку и забыли забрать, — соседкин равномерный голос дрогнул.

Чайник на плите свистел, женщина плеснула кипятка в чашку Славика. Тикали часы, показывая половину первого ночи.

— Забрали их обоих, уж не знаю, лечили или в тюрьму. Не видели мы больше ни Светы, ни хахаля ее. Квартиру продали, только не очень скоро. А зимой стали слышать ночами детский плач под дверью подъезда. Думали, кажется нам, потом весна пришла и вроде стихло. А на следующую зиму снова ребенок плакал, но постарше уже. И соседка моя снизу, баба Зина, видела, как ползает там, у двери, ребенок, лет двух. Через год ее увидела я.

— Вы думаете это мертвый младенец? Бред какой-то, — Славка не мог заставить себя проглотить чай.

— Да знаю я, что бред. Но это точно она, Катя. Я ее на руках держала, кормила сама. Каждый год возвращается чуть старше и смышленее, и все домой просится. Сперва не могла двери открывать, а в прошлые годы уже по лестнице бродила. Потом кодовые замки поставили, и потише стало, плакала только под дверью и скреблась, пока не выучилась дверь открывать, — соседка вздохнула, — Уж мы и батюшку приглашали, и дом святили, все равно ходит морок. В этом году ей стукнуло семь. Предшественник твой ее боялся, даже домофон поставил себе лично, у нас-то только ключи есть. А Кате, должно быть, понравилась игрушка, ночами теперь часто пищит им.

Славик не помнил, как дошел к себе. Соседка вроде говорила, чтоб осторожнее был, чтоб не открывал двери, он точно не мог воспроизвести. Он сидел в комнате с зажженным светом и смотрел на разбитый домофон. Звонок раздался в начале четвертого.

Славка подошел — на разбитом экране бегали помехи, сплошная рябь, и явственно двигался какой-то силуэт. В отрезанной трубке слышались тихие потрескивания, звук далекой сирены, собачий лай. Потом звуки как бы заглохли, стали слышаться как сквозь густую пелену, остались только помехи и сбивчивый шепот.

— Впусти меня, — разобрал Славик, холодея. — Впусти меня домой, мне холодно.

— Уходи! — внезапно осипшим голосом рыкнул он, надеясь избавиться от видения или просто прогнать страх.

Треск затих, экран погас. Славик выдохнул и собрался было пойти сунуть голову под душ, но не успел дойти до ванной, как вновь раздался писк домофона.

Он просидел в ванной до утра, соображая, как ему быть. Друзьям не расскажешь, девушке тем более. Еще в психушку отправят…

Славка решил сам стал пытаться отвязаться от Кати. В ход пошли священники, свечи, обереги, народная магия и придвинутая к двери тумбочка. Тогда же он выставил квартиру на продажу.

И почти каждую ночь из разломанного домофона доносился дрожащий шепот, пробирающий до самых костей:

— Впусти меня, мне очень холодно!

Осада продолжалась до февраля, до больших метелей. В тот день мел снег, насыпало огромные сугробы, машины еле пробирались сквозь завалы — скоро придет весна, мир оттает. Славик торопился домой, чтобы пораньше забаррикадироваться, сделать телевизор погромче — и пусть Катя хоть обзвонится в домофон, раз ей нравится. Но он не заметил, что снег забился в пазы подъездной двери, и она неплотно прилегала к косяку.

Около трех часов ночи Славик проснулся и рывком сел. Ему показалось, что домофон пискнул — но не так, как обычно, если кто-то звонит, а как если бы его открыл кто-то, знающий код. Славка посмотрел на дверь, задвинутую тумбочкой, потом на телевизор — там шел какой-то фильм.

Экран домофона замигал и показал привычные помехи, которые внезапно пропали, уступая место воспаленным глазам девочки. Славик почувствовал, что кто-то скребется в дверь, а потом раздался тихий ноющий шепот:

— Впусти меня! Я прямо за дверью, мне холодно, впусти меня!

Он заметался по квартире в панике, крича, чтобы она убиралась прочь и оставила его в покое. Славка уже думал выбраться в окно, распахнул его, но скрип за спиной заставил замереть. Словно в замедленной съемке он смотрел, как медленно отъезжает в сторону дверь вместе с тумбочкой, как в проеме появляются обмороженные руки девочки, как тянутся они к нему.

— Согрей меня! Мне так холодно, — слабым голосом шептала она, подходя ближе.

Утром Славика наши мертвым, с тяжелыми обморожениями. Окно в комнате было распахнуто, и за ночь в него намело целый снежный сугроб. Лика подтвердила, что в последнее время Славик вел себя очень странно, к тому же визит к психиатру подтверждал помешательство.

Говорят, квартира та снова продается, там сделали ремонт и починили домофон. Вроде бы какие-то смешные деньги за нее просят… Читать полностью…

Всю свою сознательную жизнь я мечтала похудеть. Сидела на самых разных диетах, голодала, занималась йогой, бегала по утрам и ходила в тренажерный зал по вечерам. Родные и близкие как-то весьма неубедительно настаивали на том, что с весом у меня, в отличие от головы, все в порядке. Но кто же им поверит, если в наличии имеется зеркало, отражающее упитанную коротконогую тушку с мышиного цвета волосами и печальными коровьими глазами?

Полуголодное существование вводило в состояние перманентной депрессии. Бег по утрам не приносил морального удовлетворения, заставляя просыпаться на час раньше положенного, так что весь оставшийся день я напоминала бодрого зомби. А регулярно мотаться после работы на йогу и фитнес было банально лень. Вот так и жила: в вечной борьбе сама с собой и лишним весом.

Окружающие, естественно, были в курсе боевых действий, ведущихся с переменным успехом, а потому периодически подбадривали меня новыми диетами и методиками. Одним прекрасным утром, когда я уютно расположилась за рабочим столом, вскрыв плошку с замоченным сырым рисом, стараясь не смотреть на Марию Павловну — нашего главбуха, — степенно завтракающую пирожками с повидлом, ко мне подошла Ирочка. Ирочка — это краса и гордость экономического отдела, в котором я имею честь трудиться: высокая, стройная, гордо потрясающая своим четвертым номером, щеголяющая ослепительно ровным загаром, полученным ею в результате длительного копчения под знойным солнцем одной из почти развитых стран. Страна была бедная, гордая и практически не освоенная туристами, а потому могла предоставить огромный выбор подлинного народного творчества. Вот им-то Ирочка и готова была поделиться со мной за чисто символическую плату. Оказывается, тамошние знахари изобрели чудодейственное средство для похудения. Помимо того, что спустя месяц оно гарантированно избавляло от десяти килограммов лишнего веса, так еще и делало кожу гладкой и шелковистой. Нет, ну я вообще-то сразу подумала, что гид, проводивший для «руссо-туристо» экскурсию по местному базару, ошибся — гладкими и шелковистыми должны были, в конце концов, оказаться волосы, но Ирочка была непоколебима.

Не могла я не проникнуться такой заботой и вниманием со стороны коллеги. Благо, во время приема препарата употреблять в пищу можно было все, что угодно. «Ешь и худей! Чем больше ты ешь, тем больше худеешь!» — гласил фирменный лозунг неизвестного шамана из далекого дикого, но очень симпатичного племени.

Дома я внимательно изучила белые гранулы и инструкцию по применению, нацарапанную на клочке старой газеты явно экзотического происхождения. У меня уже имелся опыт употребления внутрь всяких разных чаев, коктейлей, растираний и таблеток. Если от них и был какой-то видимый эффект, то для меня лично он выражался лишь в частоте посещения туалета.

Одним словом, замочила я гранулы в теплой воде на час, посолила и съела. Никаких особых изменений в состоянии организма я не отметила, но решила, что вполне могу себе позволить слопать после шести одну печенюшку. Или две. Нет — три печенюшки, бутерброд и банку скумбрии в собственном соку. И все. Сытая и довольная, я отправилась спать.

Наутро весы показали минус сто грамм. В последующие дни я летала и порхала, вовсю наслаждаясь давно забытой свободой — свободой есть все, что угодно, не подсчитывая калории, не вызывая в уме таблицу совместимости продуктов и не поглядывая нервно на часы. Я лопала булочки, поглощала тортики с совершенно неприличным количеством крема. Трескала лазанью, запивая ее молочными коктейлями. А мясо! А шоколад! А вареники с картошкой и грибами! А расстегайчики с форелью!

С антресолей были извлечены пылившиеся там кастрюльки и сковородки, а с книжной полки — мамина поваренная книга. Я засыпала без привычного аккомпанемента бурчащего живота. Каждое утро, вставая на весы, я мысленно возносила молитвы неведомым заморским чародеям: показатели стремительно приближались к вожделенной отметке «50».

А какой радостью было пойти в магазин и купить-таки ТУ САМУЮ юбку, самый большой размер которой не налезал мне раньше даже до середины бедра! Впервые за долгие годы я почувствовала себя человеком: стройным, сытым и в новой юбке.

* * *

С чего все началось? А с того, что я перестала наедаться. Я набивала живот всякими вкусностями, успокаивалась, а через некоторое время желудок вновь напоминал о себе. Все меньше времени занимал период сытости и довольства, а голод вновь начинал свою грызню, и я была вынуждена снова мчаться к холодильнику.

Взяла в привычку носить с собой пакет с печеньем, чтобы можно было перекусить прямо в дороге. Я все время что-то жевала. И худела. Худела. И худела. Коллеги со священным ужасом наблюдали за тем, как я в течении рабочего дня методично уничтожала немыслимое количество разнообразной пищи. Они уже перестали задавать вопросы и только перешептывались за спиной.

Спустя две недели новая юбка стала мне велика. Я стояла перед зеркалом, разглядывая выпирающие ребра, острые тазовые косточки и впалый живот. Где-то я такое уже видела. Вспомнила — документальный фильм об узниках Освенцима. Черт… и с гладкой и шелковистой кожей тоже на… надули. Я почесала руку. Уже неделю как мое тело покрылось мелкими прыщиками. Они жутко зудели, окончательно отравляя мое и без того печальное вечноголодное существование.

* * *

Врач весьма подозрительно косилась на меня поверх очков. Медсестра отводила взгляд, пытаясь скрыть любопытство. А, может, и отвращение: я пошла в поликлинику только после истерики, которую вызвала у соседского мальчишки, когда столкнулась с ним вечером в подъезде. Полночи просидела перед зеркалом, разглядывая черные круги вокруг лихорадочно блестевших глаз. Узловатыми пальцами ощупывала кожу, покрытую гнойничками, от которых меня так не смогли избавить ни лосьоны, ни маски… В свете ночника мое лицо напоминало череп, обтянутый кожей. Открыла рот и высунула язык: на деснах и щеках тоже желтели крошечные язвочки. Представила себе, как эта дрянь пунктиром отметила горло, легкие, пищевод, желудок и… потянулась за очередным бутербродом.

Теперь же я сидела на краешке стула, зажав в руке пачку рецептов и направлений на анализы, и слушала врача.

— Обязательно, слышите? Вам обязательно нужно еще показаться стоматологу, иммунологу, эндокринологу и невропатологу, — доктор старательно строчила что-то в истории болезни. — И кушайте. Что ж вы себя совсем уморили-то? Такая молодая девушка.

Она осуждающе покачала головой.

Я покинула кабинет и медленно побрела к выходу, провожаемая шепотком бабулек, ожидающих приема. Выйдя на порог поликлиники, я выбросила в урну бумажки, достала из сумки булочку и с жадностью впилась в нее зубами. Торопливо запихивала ее себе в глотку, давясь и кашляя, словно боясь не успеть… потом вторую. Кто-то толкнул меня в спину дверью. Я обернулась. Изо рта у меня вываливались непрожеванные куски булки. Попыталась сглотнуть, но лишь замычала, бешено вращая глазами, сопя через нос…

— Свят, свят, свят! — закрестилась пожилая регистраторша. Меня вырвало прямо к ее ногам. Она завизжала, а я, шатаясь, побрела в сторону дома.

* * *

Я хотела есть. Боже, как же я хотела есть! Я смела все, что было съедобного в доме, но голод не отпускал, спазмами выкручивая внутренности. Я передвигалась по квартире на дрожащих ногах, покрытая холодным потом. Сил дойти до магазина у меня уже не было. Зудящая кожа болталась на костях, собираясь в противные воспаленные складки. Хотелось содрать ее и выкинуть на помойку.

Кое-как доковыляла до кровати. Выключила свет и замерла, прислушиваясь к громкому бурчанию в животе. Боль в желудке нарастала, пульсирующими волнами распространяясь по организму, сжигая внутренности. Все чесалось. Я вяло елозила по постели, пытаясь хоть немного облегчить свои страдания. Всхлипывая, когтями скребла горящую кожу. Тошнота тугим комом подкатила к горлу. Меня выворачивало наизнанку. Казалось, сотни, тысячи, миллионы раскаленных игл пронзают меня насквозь.

Внезапно все кончилось. Я лежала в темноте, глотая слезы. Судороги отпускали мышцы одну за другой, создавая иллюзию легкости, лишая ощущения собственного тела. Звенящая темнота полностью поглотила меня, растворяя, забивая уши ватной тишиной. Трясущейся рукой я потянулась к выключателю. Ночник наполнил спальню мягким светом.

Я смотрела на себя, и увиденное казалось мне бредом. Одним из моих голодных ночных кошмаров. Я поднесла руку к лицу. И закричала. Кричала надсадно и сипло, вкладывая в свой последний выдох все оставшиеся силы. Я лежала на простынях, пропитанных потом и кровью, а по мне ползали крошечные белые личинки. Они выползали из вскрывшихся гнойников и жрали. Они пожирали мою плоть, покрывая тело сплошной шевелящейся массой. Они копошились в глазницах, впиваясь в склеры. Они вылетали изо рта вместе с хрипом и сгустками крови. Я скатилась на пол, извиваясь как угорь, выброшенный на берег, пытаясь избавиться от этой гадости.

А потом затихла огромным протухшим куском мяса. Я больше ничего не чувствовала. И не хотела. Какие могут быть желания у еды? Читать полностью…

Я выросла в южной Аризоне, подростком сбежала из дома. Уехала далеко на юг вглубь Мексики. Молодая и без денег, я стала торговать телом, чтоб заработать себе на еду. Дальше я начала принимать наркотики, в основном это был героин. В течении нескольких лет я привыкла к такому образу жизни и даже завела нескольких друзей.

Один из моих друзей, Алехандро, был, пожалуй, единственным человеком, кто не воспользовался мной в то время. Вроде бы он вырос в богобоязненной семье, но потом связался не с той компанией и тоже начал принимать наркотики. Мы познакомились, когда брали товар у одного дилера, а вскоре мы стали лучшими друзьями.

Когда у нас двоих кончались деньги на еду и наркотики, мы любили проводить время под крышей церкви, что была в небольшой миссии в пустыне. В летние ночи мы выходили из церкви и наблюдали оранжевый закат за горами.

Одним вечером мы встретили человека, который был одет во все черное. Он очень спокойно шел в нашем направлении. Когда он был уже близко, я заметила, что у него была странная походка: он ковылял, покачиваясь из стороны в сторону. Это нельзя было назвать нормальной ходьбой, и я тогда подумала, что, возможно, он калека. Несмотря на его походку, человек был одет в дорогую одежду. Его черные, как смоль, волосы были красиво уложены назад. Одет он был в темно-черный костюм и галстук, его глаза были тоже черные: в безлунную ночь они казались пустыми.

Как только он подошел, у меня холодок пробежал по спине. Я посмотрела на Алехандро — у него на лице было выражение сильного ужаса.

«Вы хотите есть?» — спросил человек. Это было странно — начинать разговор не с приветствия. В его руках были деньги, которые он протягивал мне.

Я быстро потянулась к банкнотам и засунула деньги в карман. Алехандро, однако, этого даже не заметил: он не сводил глаз с ног человека. «Не бери ничего», — прошептал мне Алехандро и сделал мне предупредительный сигнал жестом. Я проигнорировала его, хотя почувствовала холодок, который опять пробежал у меня по спине.

«Не бери его деньги!» — сказал Алехандро еще раз, но громче. Я повернулась к нему, недовольная тем, как он неприлично ведет себя перед таким щедрым человеком. «Заткнись!» — сказала я ему и повернулась к человеку, но его уже не было.

Я встала, чтобы посмотреть, куда он мог уйти, но во тьме ничего не было видно, кроме странных следов в грязи. «Разве ты не видела его ноги?» — спросил меня Алехандро, когда мы покинули миссию. «Конечно, ты не видела. Твой взгляд был занят его руками! Конечно, ты смотрела на деньги в его руках, ты даже не попыталась посмотреть на его ноги. Этот человек был дьяволом!».

Я не ответила ему — была все еще потрясена от этой встречи. Я просто стояла и смотрела на следы человека. Они были похожи на что-то среднее между следами от копыт и следами курицы. Читать полностью…

Пути, которыми движутся люди к своей смерти, запутанны и загадочны. Они извиваются и переплетаются, образуя лабиринт, в котором легко заблудиться. Человек, решивший пройти по этим дорогам вслед за теми, кто их проложил, должен быть готов встретиться с любыми трудностями. Путь может обрываться, заканчиваться тупиком, обрываться в пустоту — это неважно, любой путь должен закончиться, и человек, идущий по следу обязан найти настоящий конец, не обращая внимание на ложные.

Я всегда понимал свою профессию именно так.

Но есть вещи, которые создают на пути неопродолимую стену. Чтобы ее проломить, нужен ключ, но все части ключа уже сломаны, превращены в прах и рассеяны по мирозданию.

И тогда дело закрывают за полным отсутствием улик.

Именно это случилось с одним моим знакомым. Летом, около трех лет назад, он был переведен в наш отдел из соседнего города. Там у него осталась семья, дочь, мотивы перевода были никому не известны. Ходили слухи, что ему пришили «мокруху».

Так оно и оказалось на самом деле. Парень оказался не в том месте не в то время — заметил что-то подозрительное, увидел странную человекоподобную фигуру во тьме ночи, приказал ей остановиться, та издала ряд странных звуков и попыталась скрыться. После троекратного предупреждения лейтенант достал табельное и выстрелил в сторону убегающей фигуры. Стоит ли говорить, что никого человекоподобного на месте не нашли, а нашли обычного пацана, неизвестно как забредшего ночью в плохой район с пулевым ранением в плече. Баллистическая экспертиза показала, что ранение нанесено из табеля лейтенанта, но основная причина смерти оставалась неясной. Дело замяли, лейтенанта спихнули в наш маленький городок, подальше от лишних глаз.

Похоже, что он долго мучался тем, что произошло в ту роковую для него ночь. Видимо, считал, что действительно виноват в смерти паренька. Все это вылилось для лейтенанта в посещение гадалок, шаманов и прочих бабок. Тем не менее, никто из них не смог сказать ему, что произошло, ну или, во всяком случае, не смог сказать ему то, во что он бы поверил. Лишь одна бабка, прижатая к стенке, рассказала ему про Наш Маленький Клуб. Бабка и сама пыталась в него вступить, но хранитель справедливо послал старую дуру подальше. Спустя несколько дней лейтенант пришел ко мне.

— Научи меня, — потребовал он. — Я должен знать.

Я лишь вздохнул. С человеком, решившим встать на Дорогу Ножей, уже ничего не сделаешь, проще лишь открыть тайну до конца. И я рассказал ему про то, где искать ножи, как делать разрезы для проникновения в другой мир. Он ушел с изрядной долей скептицизма, но, кажется, мои слова запали ему в душу.

Через неделю я узнал, что лейтенант поднял из архивов дело Кранцова.

Кранцов — это наш местный и единственный, к счастью, маньяк. В свое время он любил приводить молодых девочек 16-18 лет к себе на квартиру и там зверски забивать до смерти мясницким тесаком. Для «казни» у него была оборудована специальная комната, выглядящая как обычная женская спальня, только со стенами, обитыми войлоком, и тяжелой железной дверью с прорезанным окошком. Как показало следствие, пленниц держали в комнате по нескольку дней. Затем маньяк заходил в комнату и наотмашь бил жертву тесаком по лицу. Если удар был смертельным — жертве очень везло, дальше он бросал тело на кровать и принимался разделывать на куски. Некоторым пришлось пережить это в «живом состоянии».

Как бы то ни было, подонка поймали и засадили в «лебедь» до конца его дней. От того дела у нас осталось две вещи: орудие преступления — тот самый тесак, которым убивали жертв, и маленькая настольная лампа с красным абажуром. Во время первого удара (по лицу) брызги крови летели во все стороны, в том числе и на эту лампу. На абажуре обнаружили кровь почти пятнадцати разных людей.

Лейтенант попробовал получить тесак, что у него не получилось (и, надо сказать, ему в этом повезло — позже я расскажу, кто получил тесак и что с ним произошло). Тогда он забрал лампу с мотивировкой «для идентификации жертв». Собирался ли лейтенант кого-либо идентифицировать или нет, мне неизвестно, ну а лампа оказалась у него дома.

О следующем легко догадаться. Лейтенант закрылся в своей квартире, выключил свет, оставив горящей одну лампу. Затем он резко ударил ножом по руке. Кровь брызнула на красный абажур. В алом свете на стенах задрожали тени, а потом, я думаю, лейтенанту стало жутко, когда тени принялись складываться в человеческие силуэты.

Он сумел пробить барьер.

— Говори, — услышал он. Голоса теней, скорее всего, были похожи на шелест ветра, но он услышал.

— Я хочу знать, — сказал лейтенант, — в кого я стрелял той ночью.

Тени начали искажаться. Свет лампы наливался, становясь рубиновым, переходя в ярко-кровавый. А тени продолжали плясать на стенах, тая, растекаясь, переходя в друг друга и смешиваясь, пока из них не родился один силуэт.

— Говори, — снова услышал он.

— Я хочу знать, — услышал лейтенант свой голос, — в кого я стрелял.

— Это был я, — прошелестела тень. — Ты ранил меня.

— Кто ты?

— Ты видел мое тело.

— Я тебя убил?

Лейтенант, конечно, не знал, что любят делать духи умерших, тем или иным способом вытащенные на эту сторону с теми, кто стал причиной их смерти. Поэтому он спросил: «Я тебя убил?».

— Нет, — сказала тень.

— Тогда кто? — спросил лейтенант, в котором вдруг взыграло любопытство.

— Тебе лучше не знать, — сказала тень, — никогда.

И, сколько бы лейтенант ни задавал вопросов, тень отказывалась отвечать.

Душа лейтенанта была успокоена, но смущена. На следующий день он зашел мне, чтобы поблагодарить.

— Пожалуйста, — сказал я, плотно закрыв дверь, чтобы нас никто не услышал. — И, если хочешь совета, больше ни при каких обстоятельствах не пытайся снова пройти этой дорогой.

Лейтенант не послушался моего совета.

Спустя пару месяцев в городе произошло убийство. Подростка, возвращавшегося из школы, ударили в висок чем-то тупым типа молотка, скинули тело в канаву и аккуратно удалили все следы. Следствие быстро зашло в тупик.

Лейтенант притащил откуда-то мальца, школьного знакомого жертвы, и через пятнадцать минут тот раскололся. Чистосердечное признание, суд. Лейтенант вмиг стал героем, ведь на месте преступления не было никаких улик, указывающих на убийцу. Все считали, что он просто нашел след, который пропустили все остальные, но я знаю, что дело было не так. Там действительно не было никаких следов. Лейтенант воспользовался лампой, чтобы пообщаться с жертвой.

Когда мы остались одни, я высказал ему, что думаю об его рискованном поступке. Он посмеялся, пожал плечами:

— Да ладно, все нормально, ничего страшного не случилось. Пошли, выйдем на улицу, что-то тут темновато.

«Темновато» с этого момента стало его любимым словом.

Коллеги перестали заходить в кабинет к лейтенанту — как-то у него сумрачно, говорили они, ни черта не разглядеть. Пару раз лейтенант чуть не попал в аварию из-за того, что что-то заслоняло ему обзор на дороге.

Я знаю, что с ним происходило. Тени — они сгущались с каждым днем. Все, на что он смотрел, быстро заслоняли тени. Даже в самую солнечную погоду, раздвинув все шторы и включив всюду свет, он был вынужден сидеть в полумраке. Тени сгущались. Я знаю. Когда-то я переживал что-то подобное. Я сумел выбраться. Он — нет.

В последнюю ночь у меня раздался звонок.

— Помоги мне, пожалуйста, прошу, — раздался всхлипывающий голос лейтенанта. Он, кажется, был на грани истерики. — Я почти что ослеп. Ничего не вижу. Умоляю, помоги. Перед глазами сплошная чернота. Свет не работает. Боже, что я наделал, ты должен знать, как с этим справиться, пожалуйста…

Я немедленно оделся и выехал к лейтенанту домой. Через полчаса я уже стучался в его двери. Никто не открыл, пришлось выламывать. Лейтенант лежал на своей кровати. Широко раскрытые глаза уставились незрячим взором в потолок. На шее виднелся толстый синий след. Я немедленно позвонил коллегам.

— Темно как-то, — сказал криминалист, входя в квартиру убитого. Я лишь посмотрел на потолок, где ярко горела лампочка, и промолчал. Было установлено, что лейтенант задушен чем-то, напоминающим канат, и затем уложен в кровать. Я думаю, дело было не так. В ту последнюю ночь он лежал, вглядываясь в окружающую темноту и дрожа от страха, и не видел, как что-то из-под кровати скользнуло сначала на тумбочку, затем на подушку, а потом придавило его шею. Он лежал, не в силах разглядеть сквозь тьму, лежащую на глазах, тьму, душащую его.

Скоро приехала дочь, организовала похороны, пыталась продать квартиру. Покупателей почему-то не нашлось.

— Темно у вас как-то, — говорили они обычно, заходя в квартиру.

А лампу я забрал к себе. Она заняла очередное место в моей коллекции Вещей, Которые Лучше Не Трогать.

Иногда я скучаю по… одному рано ушедшему очень дорогому мне человеку. Тогда я кладу на лампу капельку крови.

Потом мы сидим целый вечер — я, наполовину разлегшись на диване, и что-то смутное, неосязаемое в кресле напротив. Читать полностью…

\»Тринадцать короткометражных мультфильмов про Тома и Джерри, сделанных чешским директором Гин Деичом позорны для их низкого качества и довольно нарушающей природы, показывая ужасно сделанные звуковые эффекты и мультипликацию и имея более реалистическое чувство к насилию. Некоторые размышляли, что Деич не любил понятие позади Тома и Джерри и оказывался давление в создание их, и требовал, чтобы сделать людей, которые наблюдали, что его взял на этом, плохо себя чувствуют чтобы любить понятие. То, что не знают много людей, — то, что Деич был первоначально нанят, чтобы сделать больше чем эти тринадцать эпизодов, к которым общественность имеет доступ. Отчаянный выходить из его контракта, Деич сделал еще одного Тома и Джерри коротким, который немногие когда-либо видели. Читать полностью…

Начнём с того, что Питер Терри сидел на героине.

Мы дружили в колледже и продолжали дружить после того, как я выпустился. Заметьте, именно я выпустился, потому что он бросил его, после того как два года просто прогуливал. После того, как я переехал в небольшую квартиру, я особо не видел его, но мы много разговаривали в онлайне и тогда, и сейчас. Однажды его не было в онлайне пять недель подряд. Я не переживал — ведь он был наркоман, так что я подумал, что он просто забывает выходить в Интернет. Но однажды ночью я увидел, как он появился в Сети. И не успел я завязать разговор, как получил от него сообщение:

«Дэвид, есть разговор».

В тот раз он рассказал мне о Доме без конца. Я так его назвал, потому что ни один человек ещё не находил оттуда окончательного выхода. Правила были предельно простыми, даже банальными: выйди из дома и получи 500 баксов. Там было девять комнат. Дом находился за городом за четыре мили от моей квартиры. Питер уже попытался выйти и потерпел неудачу. Он сидел на героине и чёрт знает на чём ещё, так что я подумал, что он просто испугался галлюцинаций или какой-нибудь ещё ерунды. Он сказал, что это слишком для любого человека — что дом был непростой…

Я ему, конечно, не поверил. Сказал, что поеду и проверю следующей же ночью, и неважно, как настоятельно он тогда пытался заставить меня передумать— 500 баксов звучало слишком уж хорошо, чтобы оказаться правдой. Надо было идти. Я выдвинулся следующей же ночью.

Как только я приехал, я сразу ощутил, что здание какое-то странное. Вы когда-нибудь видели или читали что-нибудь такое, что вообще не подразумевает испуг, но мурашки по спине так и ползут? Я направился к зданию. Чувство это только усилилось, когда я открыл дверь.

Сердце замедлило бег. Холл выглядел как обычный отельный, украшенный для Хэллоуина. Посреди неё стояла табличка, которая гласила: «Комната 1 — сюда. Осталось 8 комнат. Дойди до конца и выиграй!». Я направился к первой комнате.

Первая комната была смешна. Повсюду стояли глупые хэллоуиновые декорации из «KMart\’a». Полиэтиленовые привидения, нелепые роботы-зомби, которые издавали одинаковые звуки, когда ты проходил мимо. Далеко в конце была дверь, единственная, кроме той, в которую я вошёл. Продираясь сквозь искусственную паутину, я двинулся прямиком к ней, ко второй комнате.

Я был встречен туманом. Вторая комната явно была оборудована более технически продвинуто. Мало того, что тут была дымовая машина, так ещё и заводная летучая мышь летала по комнате. Откуда-то играла музыка, как раз подходящая для Хэллоуина. Было страшновато. Магнитофона я не увидел. «Динамики, скорее всего, спрятаны за стенами», — подумал я. Переступив через пару игрушечных крыс и пройдя мимо пыльного сундука, я направился в следующую комнату.

Как только я дошёл до двери, сердце ушло в пятки. Я понял, что совершенно не желаю открывать эту дверь. Меня охватило настолько сильное чувство ужаса, что я с трудом мог думать. Наконец, я пересилил страх рассудком и всё же открыл дверь.

Третья комната. Место, где всё стало меняться.

На первый взгляд — обычная комната. Посредине стоял стул, а в углу висела лампочка, еле-еле выполнявшая свои обязанности по освещению комнаты. Она создавала тени на стенах. Вот что было не так — тени. Несколько. Если исключить стул, который мог отбросить тень, их было ещё штуки три. Стул так не мог. Я, не осознавая, что делаю, направился назад — туда, откуда пришёл. Вот тут я уже испугался. Дверь была заперта с другой стороны.

Это меня добило. Неужели кто-то закрывал двери по мере моего продвижения? Да нет, я бы точно услышал…

Может, автоматический замок? Больше походило на правду, но я был слишком напуган, чтобы думать. Я снова оглянулся на комнату и обнаружил, что теней больше нет. Тень от стула осталась, но остальные исчезли.

Постепенно успокоившись, я медленно направился вперёд. Достигнув середины комнаты, я посмотрел на ноги, и тогда увидел это..

Или не увидел. Моей тени не было. Я рванулся к двери и бездумно ворвался внутрь, в следующую комнату.

Четвёртая комната была, пожалуй, самой страшной. Свет оттуда будто высосали. Я не видел абсолютно ничего. Совершенно. Я вытянул руку вперёд. Знаете, я бы никогда не смог бы описать это, если бы сам не ощутил. Но там также не было ни звука. Гробовая тишина. Мертвая. Я никогда не боялся темноты и не боюсь сейчас, но тогда я был в ужасе. Когда находишься в звуконепроницаемой комнате, ты хотя бы слышишь своё дыхание… слышишь, что жив…

Я не мог. Через некоторое время я всё же двинулся вперёд. Бешено колотящееся сердце — вот всё, что я ещё мог чувствовать. В поле зрения не было двери. Я не был уверен, есть ли она вообще. Немного погодя, тишина была разорвана низким гулом.

Я почувствовал, что кто-то находится сзади меня. Лихорадочно развернулся, но не смог разглядеть даже собственного носа. Но я знал, что оно там. А гул нарастал, становился ближе, будто окружал меня. Я знал: что бы ни издавало этот звук, оно приближалось. Я отступил назад. Не могу описать тот страх — дикий, животный, безумный. Мне не было страшно умереть, но я был в ужасе от того, что эта тварь могла для меня приготовить, что ждало меня при встрече с ней. На секунду блеснул свет, и я увидел…

Ничего. Пусто. Я ничего не увидел — и уверен, что там ничего и не было. Комната опять погрузилась во мрак, и гул перестал быть гулом, превратившись в животный ор. Я закричал, бросился прочь от звука бегом, и, когда наткнулся на ручку двери, забежал без промедлений в комнату номер пять.

Но перед тем, как я опишу то, куда я попал, вам следует кое-что понять. Я не наркоман, никогда не наблюдался в наркодиспансерах, никогда не был пойман с наркотиками или любыми иными психостимуляторами. У меня никогда в жизни не было психических отклонений или фобий. В Дом без конца я вошёл с абсолютно светлой головой и ясным разумом.

Переходя из предыдущей комнаты, я сразу же обратил внимание на невероятно высокие деревья, которые возвышались над моей головой. Высоко. Потолки были тоже высокие, из-за чего я подумал, что нахожусь в центре дома. Я не испугался тогда — просто очень удивился. Я стал оглядываться. Определённо, это была самая большая комната из всех. Я даже не видел двери, откуда вышел. Множественные ветки и кусты, должно быть, скрыли от меня выход…

До этого момента я был уверен, что по мере продвижения комнаты становились страшнее. Эта же была раем по сравнению с четвёртой комнатой. И я уверился: как бы то ни было, четвёртая комната позади, и можно немного расслабиться. Ох, как же я ошибался…

Я продвигался вглубь комнаты. Были слышны обычные звуки, как если бы я был в лесу. Скреблись жуки, иногда взлетали птицы, кричали животные. Это-то меня и обеспокоило. Я всё это слышал, но ничего не видел. Ни одного животного, которое могло бы издать эти звуки. Звуки, кажется, были моими единственными спутниками. Смотря наверх, я обнаружил, что потолок скрылся за кронами. Тогда-то я задумался, насколько большой этот дом. Снаружи он казался обычным по размеру, но внутри был определённо сокрыт целый лес. И насколько бы высокими не были потолки, я был уверен, что я всё ещё в доме, потому что покрытие, по которому я шёл, представляло из себя всего лишь паркет — обычный домашний паркет.

Я продолжал идти, надеясь, что за следующим деревом покажется выход. Немного походив, я почувствовал, как комар сел мне на руку. Я потряс рукой и пошёл дальше. Через секунду я почувствовал ещё как минимум десять жучков, севших мне на руки, на ноги, на лицо. Я бешено задёргался, пытаясь снять их, но они продолжали ползти по моему телу. Тогда я бросил взгляд на свои руки и ноги и закричал. Завизжал, как женщина. Ни одного жука не было! Я их не видел. В отчаянии я упал на землю и принялся бешенно кататься, пытаясь стряхнуть их. Бр-р-р — ненавижу жуков, особенно таких, которых я не могу увидеть или потрогать. Они же ползали везде, щекоча меня.

Я пополз вперёд. Казалось, минули часы, прежде чем я увидел дверь. Схватившись за ближайшее дерево, я попытался встать и побежать к двери. Какое там! Я был настолько измучен ползаньем и борьбой с тем (чем бы это ни было), что было на мне. Кожа горела от укусов множества жучков-фантомов. Я встал и, трясясь, с подгибающимися коленами, направился к двери, молотя воздух руками, хватаясь за каждое дерево, иначе бы просто упал.

И тогда я услышал. Тот гул из четвёртой комнаты. Он становился громче, а жучки отлипали по мере того, как я приближался к двери. Гул. Он был невыносимым, очень глубоким — я мог почти ощущать его, как если бы стоял на рок-концерте прямо у динамика. Я коснулся ручки двери и жуки исчезли, но я не мог заставить себя открыть дверь. Я знал, что если уйду, то жуки опять нападут, и тогда я точно не смогу добраться ни до четвёртой комнаты, ни до шестой. Но и гула я очень боялся. Я просто стоял там, дрожащей рукой теребя ручку двери, оперевшись головой о табличку с надписью «6». Гул за дверью заглушал мои мысли. Я не мог сделать ничего, кроме как двинуться вперёд за дверь номер шесть, синоним ада…

Гул оглушил меня. С закрытыми глазами и звенящими ушами я вошёл в дверь и как только щёлкнул затвор, гул исчез. Открыв глаза, я замер в изумлении. Эта комната была точной копией третьей. Тот же стул, та же лампа, только теней было верное количество. Дверь, в которую я вошёл, к моему изумлению, пропала. Там теперь была просто стена. Более того, двери на другой стороне комнаты тоже не было. Как я уже говорил, у меня до этого никогда не было никаких психических отклонений или признаков эмоциональной нестабильности, но тогда я впал в состояние (теперь-то я знаю), которое называется безумием. Нет, я не закричал. Не издал ни звука.

Сначала я слегка поскрёб по стене там, где была дверь. Я знал — она там. Просто знал. Повернувшись, я стал скрести обеими руками — бешено, отчаянно. Ногти отрывались от пальцев, обнажая нервы. Я беззвучно упал на колени. Единственным звуком в комнате был бешеный скрежет моих ещё оставшихся ногтей по стене. Если бы мне только пробраться через эту стену, ведь там есть дверь, да есть же, есть, есть…

— Ты в порядке?

Я резко вскочил, обернувшись одним движением. И тогда я увидел то, что говорило со мной. Как же я жалею, что обернулся тогда…

Маленькая девочка. Да, одетая в белое мягкое платьице до пят, с длинными белыми волосами, белой кожей и голубыми глазами. До конца своих дней я не увижу ничего более страшного, чем то, что я тогда увидел в ней. Оно было там же, где стояла она. Тело, как у человека, но больше раза в два. И всё волосатое, голое, на ногах когти, а морда волчья. Это был не дьявол, хотя и выглядел подобающе.

Они были вместе. Нет, не так. Они были едины. В одно и то же время, когда я смотрел на неё, я смотрел на это. Как будто, глядя на них, я видел их обоих сразу… или же нет. Голова отказывалась в это верить, это понимать. Мне никогда не было так страшно до этого и не будет никогда. Я уверен в этом. В материальном мире просто нет такого, что я увидел тогда в них, в той комнате. Выхода не было, была лишь ловушка, в которой я был заперт с ним. С ней. И тогда оно снова заговорило:

— Лучше бы ты послушал, Дэвид…

Я слышал, как говорит эта девочка, но у меня в голове было нечто другое — голос, который невозможно описать. Не получится. Я одновременно видел, как говорит она, и слышал тот голос в голове. Она повторяла это предложение снова и снова, и я соглашался с ней. Я стоял там и слушал, не в силах оторвать взгляда от девочки. Скатываясь в сумасшествие, я просто рухнул на пол. Я хотел, чтобы всё кончилось. Я лежал там с широко открытыми глазами, а ЭТО пялилось на меня сверху. Ко мне подползала заводная крыса из второй комнаты…

Не знаю, что такого было в этой крысе, но это «что-то» вернуло меня из глубин, в которых плавало сознание. Я знал, что эта комната — ад, и не был намерен обосновываться тут. Комната была не такой уж большой, так что я принялся оглядываться в поисках выхода. Я смотрел по сторонам, выискивая дверь, а этот демон всё смотрел на меня и смотрел, а голос в голове становился громче с каждой секундой. Я повернулся, чтобы осмотреть стену за спиной.

В то, что я увидел, я не смог тогда поверить. За спиной я чувствовал того демона — как он нашёптывает мне в мозг. А перед моим взором, прямо в стене, стала прорисовываться дверь. Я увидел громадный деревянный прямоугольник с гигантской цифрой семь прямо под носом. Дверь в седьмую комнату была там, где только что была дверь из пятой.

Не знаю, что я тогда сделал, но я уверен, что эту дверь я материализовал. Сделал сам. Где-то из глубин моего сумасшествия вырвалось то, что позволило мне построить её. Я изо всех сил упёрся руками в цифру семь. Демон уже визжал мне на ухо, что это конец, что я буду жить вечно в комнате номер 6, страдая. Но я знал, что не буду. Я закричал, отчаянно и громко, и демон пропал. Не веря самому себе, я обернулся и увидел комнату такой, какой она была, когда я вошёл. Просто стул и лампочка. Повернувшись к стене, я обнаружил дверь с цифрой семь. Я не знал, что ждёт меня там. Если такой ужас я испытал в комнате номер 6… но я просто не хотел оставаться в шестой. Не мог и не хотел. Поэтому я просто стоял и смотрел на седьмую дверь с час… когда, наконец, у меня хватило сил повернуть ручку и войти.

Я вышел за дверь физически слабым и морально измученным. Мне хотелось плакать. Я осознал, что нахожусь на улице. Не как в пятой комнате, а действительно снаружи. Обернувшись, я понял, что дверь за моей спиной была входом, через которую я вошёл в этот зловещий дом. Мне было всё равно на приз, который мне обещали — просто было радостно, что я выбрался из этого ада. Я направился к машине, сел и поехал домой, думая о том, как прекрасно звучит слово «душ».

Как только я вышел из машины, то почувствовал себя нехорошо. Облегчение оттого, что я покинул Дом без конца, пропало, сменившись тревогой. Я потряс головой, списывая всё на осадок от его посещения, и, не раздумывая, двинулся в дом. Поднявшись сразу в свою комнату, я увидел на кровати своего кота Баскервиля. Он был первым живым существом, что я увидел за сегодняшнюю ночь, и я захотел приласкать его. Но он зашипел и, поцарапав меня когтями, шмыгнул под кровать. Я был несолько шокирован, потому что он никогда себя раньше так не вёл. Но, в конце концов, это же кот, мало ли что ему вздумается. Я пошёл в душ, чтобы завершить бессонную ночь.

После душа я направился в кухню, чтобы приготовить себе покушать. Спустившись по лестнице, я повернул в гостиную и увидел там своих родителей. Они лежали на полу, голые и в крови, головы их были оторваны и лежали на грудях, смотря на меня. Больше всего меня поразило выражение их лиц. Они улыбались, будто были рады видеть меня. Меня вырвало, и я просто встал там, не зная, что и делать. Чёрт, они ведь даже не жили со мной в то время! Это были не мои родители, просто не могли ими быть. Выглядели, как они, но нет…

И тут я заметил дверь, которой раньше там не было. Дверь с гигантской цифрой восемь, начертанной кровью.

Я был у себя в доме, стоял у себя в комнате, но не вышел, а всё ещё находился в комнате под номером семь. Оторванные головы улыбнулись шире, как только я понял это. Меня сотрясло в ужасе и вырвало снова. Я чуть не упал в обморок. Дверь с гигантской восьмёркой была как раз за «родителями». Мне нужно было пройти мимо них, мимо тел. Мне не хотелось. Я стоял там, когда вдруг гул снова возвратился. Он был громче, чем когда-либо, сотрясал стены и заставил меня двинуться вперёд.

Я пошёл. Стены сотрясались, и я всё ближе и ближе подходил к расчленённым телам и к двери. Их глаза следили за мной, а рты улыбались. Мне было жутко. Стены тряслись так, будто сейчас рухнут. Эти проклятые трупы всё смотрели на меня, и мне ужасно не хотелось услышать их голоса, которые были бы похожи на голоса родителей. Меня окатило волной ужаса, когда я увидел, как их рты открываются, чтобы начать говорить. Нет, нет!.. Я ринулся к двери, распахнул и с треском захлопнул за спиной дверь номер восемь.

До сих пор у меня некоторые сомнения в том, что именно я увидел в комнате номер 8. Эта комната была точной копией комнат номер 3 и 6, только посредине на стуле сидел человек. После нескольких секунд я понял, что человеком на стуле был я. Не кто-то, кто выглядит как я, а я сам — Дэвид Вильямс. Я подошёл ближе, чтобы лучше рассмотреть его. Он посмотрел на меня, и я ясно заметил слёзы в его глазах.

— Нет, пожалуйста.. Не бей меня, не делай мне больно…

— О чём ты? — спросил я. — Я не причиню тебе вреда. Кто ты?

— Ты сделаешь мне больно, а я не хочу, чтобы ты это сделал, — сказал он и принялся качать ногами, сидя на стуле. Жалко было на него смотреть, особенно учитывая то, что это был я… в точности я.

— Послушай, кто ты? — спросил я. Это было очень странно — стоять и разговаривать с самим собой. Мне не было страшно.

— Почему ты…

— Ты сделаешь мне больно, сделаешь больно, если хочешь выйти отсюда…

— Почему ты говоришь такое? Успокойся, ладно? Давай просто попробуем разрешить ситуацию.

«Боже, — думал я, разглядывая его, — да он в точности я. Даже в той же одежде, разве что… на рубашке какая-то нашивка с цифрой 9».

— Ты сделаешь мне больно, сделаешь больно, пожалуйста, нет, нет, не надо…

Я не отрывал взгляд от цифры. Первые шесть комнат были ерундой, седьмую я сделал сам, восьмая помечена кровью родителей, а вот девятая.. с человеком, который выглядит в точности, как я.

— Дэвид? — сказал я.

— Да… Сделаешь мне больно, больно… — он повторял это снова и снова, трясясь и крича.

Я стал ходить по комнате, озираясь — может быть, тут что-то есть помимо стула? В итоге я заглянул под стул, надеясь, что там что-то есть. К сожалению, «что-то» было. Нож, воткнутый в сиденье с другой стороны, с бирочкой: «Дэвиду. От руководства».

Живот скрутило, как только я прочёл бирку. В голове сразу стали возникать странные вопросы. Кто положил нож? Откуда они знают моё имя? Кто они вообще? Сразу голова наполнилась мыслями о Питере. А докуда он дошёл? Встретил ли своего двойника? И что он с ним сделал?..

Я вытащил нож, и двойник на стуле мгновенно замолчал.

— Дэвид, что ты собираешься делать? — спросил он моим голосом.

— Валить отсюда.

Двойник смотрел на меня с ухмылкой. Я не мог сказать, будет ли он смеяться надо мной. Затем он встал. Он был невероятно спокоен. Манера стоять и его рост соответствовали моим. Я сжал резиновую рукоятку ножа сильнее. Я не знал, что мне с ним делать, но что-то мне подсказывало, что нож мне скоро понадобится.

Он сказал:

— Теперь ты тут останешься со мной.

Я не ответил — вместо ответа просто повалил его на землю. Он смотрел на меня в ужасе, так же, как я смотрел на него. Как в зеркале. И тут снова вернулся гул. Далёкий, но я всё ещё чувствовал его в своём теле. Он становился громче и громче, и тут я вломил нож в нашивку и рубанул вниз. И провалился в темноту…

Темнота вокруг меня была чем-то, чего я никогда ранее не испытывал. Бесконечная горесть и печаль объяли мой разум. Я уже не был уверен, падаю ли я. Образы родителей пришли в голову. Мне было одиноко. Я был в последней комнате Дома без конца. Оказывается, у него всё же был конец, и я его достиг. Я знал, что останусь тут навсегда, наедине с мыслями и темнотой, и не будет даже гула, который поддерживал бы меня в сознании.

Я сидел там. Чувства покинули меня. Я не слышал, не видел. Зрение было абсолютно бесполезно. Я поискал вкус во рту, но не нашёл ничего. Я не осязал. Просто сидел там один. Я чувствовал себя лишённым тела.

И тут случилось это. Появился свет — такой стереотипный свет в конце тоннеля. Я почувствовал, как земля приходит откуда-то снизу, возвращая меня в чувства. Я встал, несколько мгновений собирал мысли и чувства, потом медленно двинулся к свету.

Приближаясь к свету, я заметил, что он обретает форму дверного проёма. Я осторожно вышел и очутился в холле, украшенном детскими хэллоуиновыми декорациями. Я осмотрелся. На стойке лежал белый конверт с надписью от руки: «Дэвид Вильямс». Заинтригованный, но всё же с некоторой опаской, я открыл конверт. В нём было рукописное письмо:

«Дэвид Вильямс, поздравляем! Ты добрался до конца Дома без конца! Пожалуйста, прими этот приз в награду за великое достижение.

С уважением, Руководство».

Внутри были пять банкнот по сто баксов каждая.

Я не смог сдержать смех. Я смеялся и смеялся. Смеялся, пока шёл до машины, смеялся по пути домой, всё смеялся. Смеялся, когда вышел из машины и дошёл до входной двери дома, и усмехнулся, увидев маленькую десяточку, вырезанную на ней. Читать полностью…

Вам нравится осень? Листопад? Все эти красивенькие разноцветные желтые и красные листья, устилающие землю? Мне вот когда-то нравилось. Теперь-то нет, конечно. Посмотрела бы я на того, кому бы это нравилось после такого. С другой стороны, может, в этом, в красоте, их тонкий расчет?

Все начинается в конце августа, когда я иду домой и замечаю первые опавшие листья. С этого времени я начинаю свою ежегодную подготовку к самому страшному времени года. Ну, для меня самому страшному. Слежу за знаками — в этом нельзя ошибаться, чуть просмотришь, пропустишь, на день обсчитаешься — и все.

К середине сентября я уже стараюсь не выходить на улицу лишний раз — собираю запасики еды, договариваюсь с начальством о том, что буду работать удаленно… Я у них давно работаю, они привыкли к этой моей маленькой причуде.

В конце сентября я закрываюсь дома. В следующий раз я выйду на улицу только в середине ноября. Если выйду. Если выживу. Но я выживу. Я уже шестой год выживаю.

Не знаю… слушайте, я на самом деле не знаю, почему они ко мне прицепились. Понравилась я им, что ли. Я зову их листопадными детками. Хотя многие из них совсем не детки. Они живут там, в темноте и гнили, под опавшими листьями, вместе с гусеницами и червями. Особенно им нравятся листья, собранные в кучи — домики-ловушки. Я мало что о них знаю, мне достаточно того простого факта, что они пытаются меня убить. Вот уже шестой год пытаются. Но у них ничего не выйдет.

Началось все с преследования. Преследование листьев — да, я понимаю, как это звучит, но мне все равно, правда. Это было преследование листьев. Они набивались мне в карманы, в ботинки, за воротник, в рукава, в сумку, цеплялись за волосы, летели прямо в лицо. Сначала скромненько — один-два листика. Потом побольше — пять-шесть. Потом они обнаглели совершенно и облепляли меня чуть ли не с головы до ног, только успевай стряхивать. Я не обращала особого внимания, потому что — ну да, потому что «преследование листьев» — это невероятная глупость. А потом явились листопадные детки.

Я думаю, что они призраки. Или мумии. Или призраки мумий. Высохшие и шуршащие. Почти про каждого из них я нашла заметки — девочка прыгнула с гаража в кучу листьев и напоролась на арматурину, скрывавшуюся там, труп женщины, расчлененный и разложенный по мусорным мешкам, заполненным листьями для маскировки, мальчик, угорел от дыма горящих листьев… а вот один занимательный случай — женщина, умершая от удушья. Угадайте, чем была забита ее глотка?

Вечерами я сижу и перебираю, перебираю, перебираю эти заметки. Бумага старая, желтая, шуршит. Их много, листопадных деток. Про всех и не рассказать. И все время появляются новые. Заглядывают в окна, тихонько стучат по стеклу, шепчут, голоса ломкие, высохшие. И им нужна я, но меня они не получат. Пусть шепчут хоть до скончания века, я никуда не выйду, и у меня все заперто — ни один лист не проберется.

А они стараются пробраться, как они стараются! Но я всегда настороже. Ночью я выхожу в подъезд, собираю листья, занесенные туда ветром и людьми (больше всего — у моей двери, разумеется), сжигаю их. Окна не открываю, и стараюсь лишний раз не смотреть — специально повесила плотные шторы. На улицу, разумеется — ни ногой.

Иногда, правда, не выдерживаю, подхожу к окну и смотрю на них, а они на меня. Прямо все окно залепят ровным слоем, темно становится, как ночью. Вот так стою, смотрю, слушаю шепот и думаю — нет. Ни за что. Не выйду. Не действуют ваши гипнотрюки. Правда не действуют, кстати, я же не идиотка и листопадной деткой становиться не хочу.

Тут самое главное — пережить 31 октября, потому что в этот день они особенно сильные и разозленные — еще бы, опять у них ничего не вышло. Стараются пролезть как только могут — но теперь-то я наученная, все картинки-фотографии с осенними листьями, если вдруг такие попадутся, сразу рву и сжигаю, телевизор не включаю. Были прецеденты, пролезали они так — больше не пролезут. Книги на всякий случай тоже не читаю. Просто ставлю зажженные свечки на подоконники и под дверь и сижу, слежу — если вдруг хоть краешком куда-нибудь лист просунется, сразу сжигаю. Поэтому к ночи они совсем злятся и бесятся, все залепят, шуршат так, что оглохнуть можно, но мне-то что.

А потом все идет на спад, они ослабевают и засыпают, но я на всякий случай еще немножко сижу дома. Ну а потом уже можно и выходить, они уже не тронут, даже не заметят — и можно успокоиться до следующей осени.

Не знаю, для чего я это все рассказываю. Опытом поделиться разве что. Опавших листьев ведь везде полно. Следите за ними. Мало ли что. А если все-таки не уследите — то мы с вами потом встретимся. Но у вас ничего не выйдет. Ничего не выйдет, слышите? Читать полностью…

Я ждал этого дня так долго. Сегодня я поквитаюсь с ним.

Он — это причина всех моих неприятностей: ссоры с родителями, одиночество, неудачи на работе — всё его вина.

Я не знал, как ему противостоять.

Когда я был маленьким, он ломал мои игрушки и дразнил старших, всегда попадало только мне. В школе он продолжал пользоваться нашим сходством. Один жест, одно слово — и тебя ненавидят.

Месяц назад я купил нож в охотничьем магазине.

Уехав от родителей, я думал, что расстался с ним навсегда. Я вынес все зеркала, научился бриться на ощупь, лишь бы не видеть его лица лишний раз. Но он не оставил меня в покое. Выследил, появился будто бы случайно, и принялся крушить мою жизнь. Пользовался каждой случайностью, чтобы отпугнуть тех редких друзей, что я находил. Я пробовал прогнать его, но он был слишком силён.

Вчера я купил зеркало и повесил его в большой комнате. Впервые за много лет улыбнулся своему отражению и закрыл его простынёй. Пока ещё не время.

Это началось с мелочей. Родители отворачивались, он высовывал язык, крутил пальцем у виска, корчил рожи. На мой девятый день рождения он разбил окно, свалив всё на меня. Когда гости собрались, им сказали, что я заболел и не смогу выйти к столу. Я сидел, запертый в тёмной комнате, и плакал, а он сидел рядом и смеялся. Ему удалось испортить и все последующие дни рождения.

Я достал нож. Его не требовалось затачивать. До встречи оставалось полчаса.

Когда мне было пятнадцать лет, он напугал Карину так, что она стала прятаться и избегать меня. Это не добавило мне популярности в школе.

И все эти годы я не мог скрыться, чтобы он никогда не мог меня найти. Что-то держало нас вместе — стоило мне переехать в другой город, как он появлялся там.

Я встал, включил свет и скинул простыню с зеркала. Пора. Моё отражение сидело в почти пустой комнате. Стул, лампа и на диване что-то накрытое покрывалом — это мой подарок ему. Я принялся ждать.

Может, прошла минута, а может десять — сегодня это не играло никакой роли. Скучая, я почесал ножом щёку, рука неловко дёрнулась, и я порезался.

По зеркалу пробежала рябь, меня в нём больше не было. Хотя посторонний человек не заметил бы разницы, он был более худым, его глаза были светлее. Если присмотреться, то можно найти сотни отличий, но он не давал никому времени на это. Появлялся, портил мне жизнь и уходил.

Моя слабость была в том, что мы слишком похожи. Он улыбнулся, собираясь шагнуть из зеркала. Я достал нож и провёл по левой руке, надрезая кожу. В его глазах появился смех. Оружие не причиняет ему вреда, ни серебряное, ни простое, я уже испробовал. Может он решил, что я угрожаю оборвать свою жизнь. Скорее всего, он этого и добивался, подталкивая меня к краю всё время.

Но я знал, что моя смерть — не его слабое место. Левой рукой, перепачканной в крови, я стянул покрывало. Его нога уже почти коснулась пола этой комнаты, когда он замер. Я подошел к Лене — она спала. Наркотики ещё действовали, это было к лучшему: я не хотел лишний раз пугать её. Я осторожно надрезал кожу, смочил пальцы в крови и повернулся к зеркалу.

Всё просто. Чудовище, охотившееся за мной с детства, боится крови. Не моей крови. Нужна кровь людей, в чьей жизни я что-то значу — может, поэтому он так старался отогнать от меня друзей.

Я провёл пальцами по лицу, оставляя красные полосы, и шагнул к зеркалу. Это был первый шаг к моей победе.

Когда я закончил, чужак в зеркале лежал у стены и мелко дрожал. Та связь, из-за которой я не мог спрятаться, теперь работала против него. Он метался по комнате, пытался забиться в угол и отвернуться, но что-то тянуло его ко мне. Вновь и вновь он поворачивался, а мне оставалось просто быть наготове.

Ещё одна-две таких битвы, и я стану свободным.

Жаль, Лена не выдержала до конца. Мне понадобится ещё кровь. Ничего — пока тварь из зеркала будет прятаться от меня, я найду новых друзей. Всё так просто — улыбнуться незнакомому человеку, подойти и сказать: «Здравствуй».

Мне не нужно много. Один-два раза, и я стану свободным и перестану этим заниматься.

Наверное. Читать полностью…

День клонился к закату. Молодая женщина вышла из торгового центра с набитыми сумками и пошла к своей машине. Погрузив купленное в багажник, она подошла к двери водительского места и обнаружила пожилую женщину, стоящую около ее машины.

Старушка улыбнулась и спросила: «Не будете ли вы любезны подвезти меня домой? У меня нет автомобиля, а я весь день на ногах». Женщина ответила, что с удовольствием поможет.

Усадив старушку на переднее сиденье, девушка начала обходить машину, чтобы сесть на место водителя. Одновременно с этим непонятное беспокойство зародилось у нее в глубине души. Сев за руль, она открыла свою сумочку и раздосадованно сказала: «Черт, кажется, я забыла свою кредитную карту в магазине. Подождите, пожалуйста, я схожу поищу ее». Пожилая леди улыбнулась и сказала: «Я буду ждать».

Женщина нашла охранника магазина и объяснила ему ситуацию. Вместе они вернулись к машине и обнаружили, что пассажирская дверь открыта настежь. Около машины валялся пакет, который ранее был у старушки в руках. Внутри него охранник обнаружил седой парик, скотч, маленькую видеокамеру и женское платье, в которое был завернут огромный мясницкий нож. Читать полностью…