на Screepy.ru

Забава была нехитрой, но увлекательной: зайти в заброшенный дом, повернувшись спиной к его пугающему полумраку, и стоять, зажмурившись, пока приятели смотрят на тебя, затаив дыхание от восторга. Потом, конечно, кто-то всё равно вскрикивал, якобы заметив шевеление в окне, и все бросались с воплями бежать прочь от покинутого дома и его почерневших стен. Но это тоже была часть игры. Смельчак потом целых несколько дней ходил в героях, и слава его была тем выше, чем больше шагов он сделал вглубь дома. Среди мальчишек ходила легенда о Витьке-Атамане, который когда-то заглянул во все комнаты заброшенного дома, высунулся из всех окон и махал рукой, нисколько не страшась чудовищ, которые могли таиться в просторах дома. Но Витька такой был один — повторить его подвиг пока никому не удавалось.

Дом находился в одном из старых крайних кварталов города, где деревянные строения преобладали над бетонными. Самый обычный домишко с крышей из шифера и покосившимся дымоходом; он был необитаем уже много лет. Окна зияли пустотой — стёкла выбиты, ставни держатся чудом, на двери и стенах неприличные надписи. Жители города предпочитали делать вид, что дома не существует, и ждали, когда его пустят под снос. Но пока заброшенный дом стоял. В его комнатах копилась нежилая пыль, затемняющая воздух. В отличие от мальчишек, взрослые знали, почему в доме никто не живёт, но вести разговоры об этом было не принято. Вот дети и строили разные фантастичные предположения по поводу того, откуда дом взялся в их городе, кто его построил.

А настоящая причина была простой и жуткой. Туберкулёз. Болезнь стала причиной того, что когда-то семья, жившая здесь, перестала существовать — буквально за пару лет, один за другим, хозяева особняка умирали, пока дом не остался без владельцев. Маленьких детей, оставшихся после них, забрали в детдом. Первые несколько лет после трагедии люди обходили пустой дом стороной, боясь подхватить заразу, которая витала в деревянных стенах. Потом печальная история стала забываться, и вот уже выросло поколение ребятишек, которым был нипочём ужас, произошедший в доме, и они с удовольствием щекотали себе нервы в прихожей или даже в гостиной. Никто из них туберкулёзом не заболел.

Днём мимо дома проносились машины, люди ходили на работу, но ночью движение угасало. Всё-таки место трагедии выглядело достаточно зловеще в лунном свете, и ни у кого не было желания оказаться близко к этим окнам и отсыревшей кладке, когда царит ночь. Иногда жены шёпотом пересказывали друг другу истории о том, как кто-то из знакомых во время ночной поездки увидел мелькающий в окне заброшенного дома огонёк. Ночью в это поверить было несложно, но утром, когда светлело, все в очередной раз понимали: дом — всего лишь старая развалина, памятник печальной участи своих хозяев, и когда мир сделает вперёд ещё один шаг, он пойдёт под снос. В один прекрасный день. Потому что памятники не вечны, а быстрый мир не терпит нашествия прошлого.

А пока дом стоял. И толпы навещающих его мальчишек не редели.

Сегодня в роли бесстрашного героя, отправляющегося на покорение дома, выступал новичок в бравой компании. Парень недавно приехал из соседней деревни. Он с честью прошёл все уготованные для него испытания: отчуждение ровесников, насмешки и поддразнивания в школе, ежедневные драки. Постепенно новенький всё же влился в ряды местных детей, но для полного признания «своим» оставалось преодолеть последнюю веху, которая требовала незаурядного мужества.

Они собрались возле заброшенного дома на закате, когда свет почти угас, и сумрак стал пугающим. Обычно ходили днём, и даже тогда действо было захватывающим, но для испытания новичка, безусловно, требовались особые условия. Чуть побледневший мальчик смотрел на дом, громоздящийся чёрным монолитом на сливовом фоне неба, но ни словом, ни жестом не выдавал своего страха. Остальные тоже были немногословны, кроме атамана.

— Заходишь, — небрежно втолковывал он новичку. — Идёшь в гостиную. Видишь вон то окно? Появляешься там, махаешь нам рукой, потом можешь выметаться. Всё понял?

Новенький кивнул и нервно сплюнул на землю. Наверное, хотел этим показать своё бесстрашие, но добился прямо противоположного: все поняли, что он не в своей тарелке. Впрочем, это было к лучшему — какой смысл в этой игре, если входящий в дом не знает страха? Атаман покровительственно положил руку ему на плечо и подтолкнул в спину: мол, иди. Другие стояли очень тихо, чтобы не нарушить дух таинства и напряжения, который должен был чувствовать испытуемый.

Мальчик шёл в сторону двери медленно, переставляя ноги с осторожностью. Засыхающая трава у лестницы издавала громкий неприятный хруст. Дверь была распахнута настежь, будто приглашала незваного гостя зайти. Он, сжав кулаки, смотрел на черноту, которая простиралась за порогом: всё ли спокойно? не движется ли что?.. Темнота внутри была обманчиво неподвижной и безмолвной. Мальчик чувствовал, как из-за порога веет холодным воздухом, но на его лбу выступил горячий пот.

Он хотел оглянуться, посмотреть на товарищей, которые следили за каждым его движением, стоя у забора. Это бы придало уверенности. Но такое непростительное проявление слабости резко уронит его в их глазах. Нет, подумал мальчик, лучше не оглядываться. И вообще ни о чём не думать… просто зайти и найти это чёртово окно. В конце концов, это всего лишь дом — четыре стены.

Наконец, порог. Мальчик вобрал в грудь воздуха и ступил внутрь.

— Он сделал это, — восхищённо прошептал один из парней.

— Погоди, — усмехнулся другой. — Даю зуб, сейчас заорёт и выскочит, как Сенька в тот раз.

— Замолчите, — велел атаман, прислушивающийся к звукам внутри дома. Стало тихо. Те, у кого слух был острее, могли различить поскрипывание старых половиц. Шаги внутри становились реже и короче. Окно гостиной с полуприкрытыми ставнями оставалось тёмным, в нём никто не появлялся, не махал рукой.

Потом шаги прекратились вовсе.

— Что он там делает? — недовольно буркнул атаман. — Чай, что ли, пьёт?

— Парализовало, наверное, — предположил кто-то. — От страха.

Несколько мальчишек прыснули.

— А ну-ка, Гера, — атаман повернулся к низкорослому белобрысому мальчику, который на свою беду оказался рядом с ним. — Прошвырнись, проверь, что у него там?

Гера широко раскрыл глаза:

— Я?!

— Ты, — кивнул атаман.

Бедняга весь побелел, но не посмел перечить грозному владыке. Сцепив трясущиеся руки перед собой, он стал повторять путь новенького — но, в отличие от него, Гера не проходил испытание, так что мог свободно оглядываться на «своих». Коим правом он с готовностью пользовался каждую секунду.

— Ну что ты ползёшь, как черепаха? — недовольно прикрикнул один из товарищей.

— Иди, Гера!

— Посмотри, что там!

Когда до страшного порога оставалась пара шагов, удача улыбнулась Гере: прикрытые ставни распахнулись, и в окне, наконец, мелькнул силуэт посланника и резво помахал рукой. Мальчишки вздохнули с облегчением. Гера резиновым мячиком бросился обратно. Никто на него не пшикнул. Губы атамана тронула презрительная ухмылка. Конечно, он тоже был рад, но не должен был подавать виду — звание обязывало.

— Всё-таки молодец новенький, — прошептал он.

Новый мальчик вышел из дома спотыкаясь, весь какой-то поникший. Впрочем, в первую секунду это не заметили: его встречали приветственными криками и улюлюканьем. Смотрели на хмурое лицо посланника с любопытством — ведь соприкосновение с необъяснимым, страшным и таинственным всегда вызывает интерес.

— Ну, молодца, — одобрительно сказал атаман и протянул ему руку. Новенький должен был по достоинству оценить этот жест и с готовностью схватиться за его ладонь, но вместо этого смотрел на атамана с замешательством и обидой. Губы что-то прошептали, но только атаман услышал эти два слова: «Хорош издеваться».

— Ты чего? — подозрительно спросил он, почуяв неладное, и новенький сорвался:

— Чего, чего!.. Хороши насмехаться! Сами бы туда ходили, к тому же в темноте! Да все повыскакивали бы ещё в прихожей! А я что — я ещё дошёл до входа в гостиную… Не смог я, испугался — ну и что? Дурацкое испытание! Каждый бы на моём месте…

— Ты… — атаман непроизвольно сделал шаг назад, прочь от новичка, что выглядело совсем уже непотребно, но на его трусость никто из поражённой ужасом «банды» не обратил внимания. — Ты не дошёл… до окна гостиной? Ты не махал рукой?

— Нет, — насупился новичок, не отошедший от своей злости.

Все, как один, перевели взгляд на заброшенный дом, который начал растворяться в чернилах ночи. Окно гостиной было пусто — лишь шевелились на лёгком ветру открытые ставни, издавая тонкий скрип, как чьё-то насмешливое хихиканье. Читать полностью…

Солнечный день. Хоть и всего лишь вторник, но настроение почему-то хорошее. Я иду на работу. Жена ушла раньше, приготовив мне вкуснейшую яичницу с беконом. Неожиданно встречаю её по пути на работу. Мы тепло улыбаемся друг другу и даже целуем друг друга в щёчку: даже спустя 15 лет мы боготворим друг друга. Я иду дальше и вижу знакомый силуэт в голубой ветровке. Удивляюсь: как жена успела за пару минут обежать квартал и, главное, зачем? Она уже менее приветлива, выглядит намного худее и бледнее. Но главное не это… Её взгляд, обычно нежный и спокойный, выглядит пугающим и напуганным одновременно. Это совершенно удивительно сочетание эмоций, я вам его не передам. Тем не менее, я такой же весёлый топаю на работу. Смотрю: идёт на встречу откровенная анорексичка: ноги — спички, впалый подбородок, глаза тоже не очень. Голубая ветровка… Я сдержанно здороваюсь с женой, стараясь смотреть в сторону, потому что начинаю что-то понимать. Иду дальше, уже не столь весёлый. Думаю, что получу нагоняй от шефа за опоздание на прошлой неделе, но не это меня тревожит. Навстречу идёт девушка. В ветровке. Когда я разглядел цвет ветровки, я понимаю, что (не кого, а именно что!) я сейчас встречу, и, плюнув на опоздание, выговоры, увольнение, бегу подальше, расталкиваю какую-то толпу. Краем уха слышу от одного из оттолкнутых \»Слышь, э\», а мгновение спустя слышу визг тормозов.
Привычным движением нахожу возле кровати стакан с холодным сладким чаем с каплей рома, опустошаю его. Сижу пол-минуты, как я сижу обычно после кошмара, ложусь на кровать и обнимаю любимую жену, такую тёплую и живую. Сейчас её полнота меня успокаивает, хотя раньше такого не было. Клянусь, больше никогда не буду намекать моей благоверной на фитнес. Обнимаю любимую жену и думаю: какая чепуха, ведь у меня завтра куча дел: нужно восстановить карту, забрать фокус из автосервиса, приготовить романтический ужин для любимой жены, которая возвращается из Казани. ЛЮБИМАЯ ЖЕНА В КАЗАНИ. Читать полностью…

Улыбающееся Лицо находилось на потолке детской комнаты в нашем доме, аккурат над моей кроватью. Каждый вечер, стоило мне надеть пижамку и опустить голову на подушку, я видел его — безобразно кривое, рассечённое морщинами, и вроде бы игриво подмигивающее. А уж улыбка у него была — шире некуда. Мне не хотелось смотреть на лицо, поэтому я приучился спать на животе или на боку. Привычка эта сохранилась потом на всю жизнь.

Взрослые слышать не хотели моё нытьё о том, что на потолке нашего дома таилось чудище. «Это просто трещины на потолочной балке, — твердила мать. — Понимаешь, потолок дома тяжёлый, он давит на балку, и по ней идут трещины. Да и непохоже нисколько на лицо. Будь смелым — ты же мальчик, в конце концов». И действительно, днём, когда я смотрел на чёрные зазоры, они мне не казались похожими на человеческое лицо. Но стоило воцариться в комнате полумраку, они тут же будто оживали, и Улыбающееся Лицо снова заглядывало в мои глаза. Я всхлипывал и ложился на живот.

Для меня Улыбающееся Лицо в моей комнате было не просто ночным пугалом. Детям свойственно живо придумывать своё объяснение всему вокруг, а воображением я обделён не был. Хотя родители мне никогда об этом не говорили, я знал, что Дед Мороз успевает разносить подарки всем детям за одну ночь по той причине, что время для него замирает, пока он не отдаст последний подарок — и поэтому мне было его немного жалко: попробуй всю долгую-долгую зимнюю ночь скитаться по всей земле с огроменным мешком. Кроме того, я был твёрдо убеждён, что детей делают на специальной фабрике — штампуют на длинном конвейере, как конфеты (мне довелось увидеть конфетный конвейер однажды по телевизору).

Вот и у Улыбающегося Лица была целая история. Я знал, что на самом деле это очень злой дух, который не любит детей — похищает их, уносит в ночь, и больше никто никогда их не видит. А улыбается он, чтобы обмануть своих жертв фальшивой добротой. Дух натворил так много плохого, что другие духи не выдержали и навечно заточили его в дереве далеко в лесу. Потом из этого дерева люди сделали потолочную балку для нашего дома — так он попал на мой потолок. Важно было долго не смотреть в его чёрные глаза-провалы в древесине — иначе он мог околдовать тебя и вырваться из своего плена.

Чудище пугало меня с малых лет до третьего класса, потом родители развелись, и мне пришлось переехать в другой дом вместе с матерью. Впрочем, к тому времени я начал подрастать, и замысловатые трещины, образующие лицо, больше не казались мне живыми. Больше я его не видел — до тридцати пяти лет. Это случилось месяц назад, когда я вернулся в дом отца.

Обычно мы встречались три или четыре раза в год, но непременно в доме матери, а когда я вырос — в моём собственном доме. Но в тот раз отец пригласил меня к себе, и я не смог отказать, тем более что мне не чужда была ностальгия по родному гнёздышку. Дом остался почти таким же, как раньше: отец так и не женился во второй раз, поэтому больших перестановок не было. Но было видно, что он ветшает, ведь ещё когда мои родители покупали его несколько десятилетий назад, он уже считался старым. Я с удовольствием прошёлся по комнатам. То, что в памяти отпечаталось как огромное, оказалось до смешного маленьким. Зайдя в пыльную детскую, я вспомнил свой былой страх, не удержался и посмотрел на потолок. Трещины остались на месте. Я даже залез с ногами на осиротевшую детскую кроватку (та жалобно заскрипела под моим весом), чтобы рассмотреть своего давнего врага. Нет — ничего отдалённо похожего на лицо, хотя в комнате уже было сумеречно. Похоже, в отсутствие испуганного малыша, наблюдающего за его ужимками, у Улыбающегося Лица иссякли силы, и оно развеялось.

— Видать, дружище, ты навечно там и останешься, — торжествующе сказал я и стукнул кулаком по трещинам. Последовала острая боль, вспышка — и я потерял сознание.

Пришёл в себя уже в больнице, весь в гипсе. Оказалось, чёртова балка прогнила изнутри, и сотрясение от удара стало для неё роковым. Потолок обвалился, и бревно ударило меня по затылку. Мне сказали, что мне очень повезло — в девяти случаях из десяти я гарантированно сломал бы себе шею, а так отделался сломанной при падении ногой и лёгким сотрясением мозга. Меня выписали через три недели. Отцу пришлось купить новый дом.

Я заново учусь ходить. Знаете, это чертовски нудно. Сейчас стою с костылями перед зеркалом в комнате и смотрю на своё отражение. Там видно Улыбающееся Лицо. После травмы у меня часто бывают неконтролируемые приступы улыбчивости. Не думаю, что о них стоит сообщать врачам, тем более что улыбка получается такая приветливая, добрая, обезоруживающая. Я никогда раньше не умел так хорошо улыбаться.

Только бы быстрее залечить ногу. Ох, детишки, держитесь. Читать полностью…

Дорогой друг!

Пишет тебе твой давний приятель. Надеюсь, ты меня ещё помнишь? Не забыл лихие мальчишечьи годы, когда мы вместе творили разные пакости?.. Я уверен, что те солнечные дни не стёрлись из твоей памяти — у меня воспоминания как-то сохранились, а твоя голова всегда варила гораздо лучше, чем моя. Как подумаю, сколько лет минуло с той поры, как мы потеряли друг друга, становится прямо-таки страшно. Нам нужно встретиться, дружище; посидеть за столиком в хорошем баре, погрустить по ушедшей молодости.

Но ты, конечно, не ждал моего письма. И ты удивишься, что заставило меня написать тебе письмо именно сейчас, а не раньше или позже. Что ж, у нас между собой раньше не было никаких тайн, пусть не будет и сейчас. Я расскажу тебе правду, как есть, не пытаясь витийствовать.

Дело в том, что мне буквально на днях приснился сон. Да, всего лишь сон, но очень яркий и выразительный. Ты, должно быть, помнишь, что мне сны вообще снились редко — обычно я сплю как убитый. Наступающая старость не изменила расклад: сны для меня до сих пор являются большим дефицитом. Тем более тревожно мне стало, когда я увидел этот сон. Прямо скажу, приятного в нём мало, и я никому об этом сне не рассказывал. Не хочется писать о нём и сейчас, но я должен описать то, что чувствовал, чтобы ты понял мотивы, побудившие меня срочно выяснить твой настоящий адрес и взяться за перо.

Мне снилось, что я — это ты. Во снах такое бывает. Мне снилось, что у меня (или у тебя, тут как смотреть) черноволосая жена немного младше меня самого, и две дочери — одна совсем взрослая, другая только начала ходить в школу. Во сне я очень любил их…

Затем мне стало сниться, что я (или ты) сильно заболел, и меня поместили в больницу. Я лежал в больнице с капельницей, и всё вокруг было расплывчатым. Конечно, во сне окружение обычно бывает не очень чётким, но в этом случае всё было даже как-то более размазано, чем в других снах. Я чувствовал, как приходит и уходит медсестра, которая ставит уколы и меняет судно. Приходили жена и дочери, приносили еду и книги, чтобы я не скучал. Я пообещал им, что скоро поправлюсь. Они очень обрадовались.

А дальше пошло самое неприятное. Друг мой, когда ты будешь читать, не воспринимай всё излишне близко к сердцу: в конце концов, это всего-то ночной кошмар старого больного человека. В общем, мне показалось, что настала ночь, и все огни в палате погасли. Я лежал на койке и спал (спал во сне, представь себе!). Потом раздался звон стекла. Я открыл глаза и увидел, что окно разбито, и в него с улицы лезет какой-то человек. Поначалу я не испугался, но потом он выпрямился, и в свете уличного фонаря я увидел, что у него нет головы. Шея торчала над плечами, но на ней ничего не было. Тут мне стало очень страшно, и я начал кричать. Опять же, как это бывает во снах, крик не выходил из груди. Человек без головы медленно подошёл ко мне, наклонился над койкой, а я не был в силах даже пошевелить пальцами ног. Несмотря на полумрак, я увидел, как из обрубка шеи у него торчат вены и артерии, но кровь из них не шла. Он положил свою холодную, как лёд, руку мне на лоб, и этот холод проник во всё моё тело, замораживая и делая неподвижным. Потом он ушёл — не в окно, а через дверь, а я так и остался лежать, не в состоянии шевельнуться или сделать вдох. Время шло, а странный паралич не проходил. Уже настало утро, пришла моя медсестра. Сначала она обратила внимание на разбитое окно, потом обнаружила, что я не дышу, и вызвала врача. Врач поставил мне какие-то уколы, делал массаж сердца, после чего сказал, что уже поздно, и меня повезли в морг.

Друг мой! Я и так написал больше, чем следовало, поэтому не буду расписывать дальнейшие мерзкие подробности моего ночного видения. Говоря кратко, в продолжение сна мне казалось, что я (или ты) лежу в холодильнике морга, потом мне делают вскрытие, и, наконец, везут домой. Там я пролежал ещё пару дней, слыша тихий плач своих родных, после чего меня положили в гроб, принесли цветы, организовали похороны и повезли — да, да, именно так — прямо на кладбище. У меня по-прежнему не было возможности как-то сказать им, что я жив. Они закрыли крышку гроба, опустили в могилу, закидали землёй — и тут, наконец, ко мне вернулись все силы! Я стал неистово царапать ногтями крышку гроба, кричать, но вокруг была только холодная темень: все ушли, закопав меня. Воздух в тесном гробу стал заканчиваться… Я пришёл в неописуемый ужас, и вполне мог бы сойти с ума, если бы в самый пронзительный миг своего кошмара не проснулся, обливаясь холодным потом. Больше я в эту ночь спать не мог — думал о тебе, где ты сейчас, всё ли с тобой в порядке. Сколь бы я ни убеждал себя, что это бред, полёт больной фантазии, уверенности в этом у меня не было — ни в ту страшную ночь, ни позже при свете дня. Меня не покидало ощущение, будто пережитое мною есть нечто большее, чем просто сон. Слишком острым был испытанный мной ужас, слишком яркими были ощущения и чувство реальности сна.

Вот почему, мой милый друг, я выяснил твой нынешний адрес, хотя это и стоило изрядных усилий, и написал тебе. С рационализмом и чувством юмора у тебя с молодости было всё в порядке. Поэтому, если у тебя всё хорошо, ты поймёшь меня и не станешь питать какую-то неприязнь. И письмо будет тогда отличным поводом снова выйти на связь друг с другом. Как только получишь его, пожалуйста, тотчас черкни мне ответ — любой, сколь угодно короткий, чтобы успокоить глупого суеверного старика. С нетерпением жду ответного послания. Крепкого тебе здоровья и долгих лет жизни.

Твой N.

* * *

ВЕРНУТЬ ОТПРАВИТЕЛЮ. ПРИЧИНА: CМЕРТЬ АДРЕСАТА. Читать полностью…

Бен Утопленник (также известный как Призрак маски Маджоры)- крипипаста (а позже- альтернативная реалити-игра), вращающаяся вокруг катриджа с Маской Мэджоры, которая преследует призрак (если это призрак) на уровне \’Ben\’. Это не следует путать с крипипастой о маске Маджоры. Читать полностью…

29 МАРТА 2011

Сегодня мне позвонили с незнакомого номера, явно с какого-то городского — (4499) *-**-**. На другом конце провода оказался молодой человек с очень приятным, каким-то завораживающим голосом. Сказал, что звонил другу и ошибся в одной цифре. Болтали полчаса. Его зовут С.

30 МАРТА 2011

С. снова звонил. Сказал, что соскучился. Странно, но я тоже, кажется, скучала. А еще я ничего не сказала Андрею о его вчерашнем звонке…

12 АПРЕЛЯ 2011

Это что-то невероятное! Общаемся с С. почти каждый день, я жду его звонков, как праздника! Просто удивительно, что нас свела такая случайность, как неправильная цифра. Я все время хожу, не выспавшись, потому что по ночам мы несколько часов болтаем по телефону или по аське. Телефон ему нравится больше — говорит, что у меня красивый голос. Андрюшка обижается на меня, потому что мы редко видимся и уже две недели не занимались сексом — я «отмазываюсь» проблемами на работе. Мне стыдно перед ним, но я ничего не могу с собой поделать, С. — это просто нечто! Это человек на моей волне.

15 АПРЕЛЯ 2011

С. прислал в аську фотографии своего города, такие красивые! Сказала, что хочу к нему в гости. Он прислал кучу смайликов и ответил: «Ну, приезжай». Кстати, он до сих пор так и не сказал, где живет. Черт-черт-черт, я могла бы и сама найти, код-то знаю. Но… не хочу. Хочу, чтобы сам сказал, вот.

23 АПРЕЛЯ 2011

С. приезжает в наш город!!! Сказал, что через пару дней будет здесь, предложил встретиться. Конечно, я согласилась!

26 АПРЕЛЯ 2011

С. здесь!!! Ура-ура-ура! Написал в аську с телефона, сказал, что около 5 часов вечера будет ждать меня в парке. А-а-а, я так волнуюсь! Андрей, прости меня, но мне кажется, это моя судьба. Все, побежала наводить марафет!

* * *

Я дочитал последнюю фразу и оглянулся на Андрея. Мой друг стоял возле окна, прислонившись к стене и скрестив на груди руки. На меня он не смотрел, казался полностью поглощенным тем, что происходит на улице.

— Это ее… дневник?

— Да, — Андрей, наконец, оторвался от созерцания пейзажа. — Она вела его пару лет, а я даже ничего не знал… Мне прислали ссылку на него с электронной почты Светы. Через день после ее похорон.

Я пожал плечами:

— Что за бред? Наверное, это сестра. Разбиралась в ее документах, ну и…

Андрей не ответил. А я задумался, вспоминая Светку. Симпатичная блондинка, веселая и жизнерадостная… Андрюху я знал еще со школы, а с ней познакомился в институте, мы все учились в одной группе. А после окончания университета они с моим лучшим другом начали встречаться. Три года встречались. Андрюха сильно ее любил, и она его вроде бы тоже. И очень странно было читать чуть ли не признание в измене, особенно теперь, через две недели после ее смерти.

Светку нашли в одном из городских парков. Она сидела на лавочке, такая спокойная и безмятежная, словно спала. В руке был стиснут мобильник. Ее пальцы потом еле разжали…

Голос Андрея прозвучал так неожиданно и громко, что я вздрогнул.

— Ты фотографии-то рассмотрел? Что скажешь?

— Э-э-э… Ну, обычный город, дома, деревья…

— Угу. Сохрани какую-нибудь фотографию на жёсткий диск и открой.

Я послушно прокрутил страничку вверх и сохранил первую же картинку на рабочий стол. Но на открывшемся изображении была вовсе не залитая светом площадь. И где-то я это фото уже видел…

— Что за?… Это же…

— Угу, — Андрей кивнул. — Это Припять. И там все фотографии такие: просто посмотришь — город как город, а на сохраненных — разруха и запустение. А ведь Света явно этого не видела. Может, просто не должна была видеть?

— В смысле — не должна?

— Не знаю, Дима. Ты же в курсе, что я не верю во всю эту муть — письма с того света и прочее. Но, если честно, уже готов поверить. Потому что звонили ей тоже оттуда, с городского номера. Я посмотрел в Интернете: 4499 — это код Припяти.

По моей спине поползли мурашки, а друг продолжал:

— За эти дни я многое прочитал и об аварии, и о городе. И на одном форуме наткнулся то ли на легенду, то ли на пророчество… В общем, там было написано, что ровно через четверть века покинутый город вновь обретет жителей. Вместо погибших и уехавших в 86-м году его заселят те, кто в 86-м родился. Только оживить город-призрак все равно не выйдет, он просто их заберет.

Я внимательно посмотрел на Андрея, и от его абсолютно серьезного выражения лица мне стало еще больше не по себе.

— Андрюха, ё-моё! Ты что, правда в это веришь?! Да мы с тобой тоже 86-го года рождения, и что теперь?

— Она звонила мне вчера, Дима, — друг нервно засмеялся. — Света звонила. Оттуда. Плакала, просила прощения, говорила, что очень скучает. Умоляла не бросать ее.

Я молча встал и вышел из квартиры, вернувшись через 15 минут с ящиком пива. Благо, была суббота, и родители Андрея, у которых он жил после похорон, уехали на дачу до завтрашнего вечера. В общем, в этот день мы разошлись далеко за полночь, сильно пьяные.

Все воскресенье я мучился похмельем и позвонить Андрюхе не нашел сил. Но в понедельник после работы все-таки решил позвонить. Как только я взял телефон в руки, он внезапно ожил. Входящий звонок… На автомате я нажал «Ответить» и поднес трубку к уху, даже не взглянув на номер, просто отметив про себя, что в списке контактов тот не записан. Голос Андрея звучал на удивление бодро:

— Привет, дружище! Не хочешь встретиться?

— Конечно! Сам только что хотел тебе позвонить.

— Отлично, давай ко мне!

— Ага, уже собираюсь. Это… Андрюха, а что за номер-то у тебя? Новый, что ли?

Но, видимо, последнего вопроса друг уже не слышал, потому что вместо ответа раздались короткие гудки. Я полез в историю звонков, чтобы записать номер, и почувствовал, как земля буквально уходит из-под ног, хотя всегда считал это просто красивым выражением. Рухнув в кресло, я долго рассматривал цифры на экране: код города 4499.

Чуть позже я позвонил матери Андрея и услышал то, о чем и так уже знал: вчера вечером она нашла сына мертвым. Мой друг лежал в своей постели, на его лице застыла улыбка, а в руке был зажат мобильник. Похороны будут завтра.

Но я на них не приду. Потому что за последний час он звонил мне двеять раз. На третьем я не выдержал, схватил трубку и заорал:

— Это не смешно, ты, упоротый придурок!

На пятом я вытащил сим-карту и смыл ее в унитаз. И все же это не помешало звонкам из несуществующего города проходить на мой уже несуществующий номер. Телефон по-прежнему продолжает звонить, а мне очень страшно. Я знаю, что будет дальше. И пишу все это с единственной целью: предупредить всех молодых людей, кто будет это читать.

Может, подобное творится уже везде, а может, это будет происходить постепенно — я не знаю. Но если ты вдруг услышишь в новостях о волне внезапных смертей, уносящих только молодых… Если ты родился в 86-м году… И если на экране твоего мобильника однажды высветится номер с кодом города 4499… Не бери трубку. Слышишь? Не бери эту чертову трубку. Читать полностью…

Он проснулся посреди ночи от глухого звука, донесшегося из коридора. Глаза мгновенно сфокусировались на двери. Что произвело этот звук? Тяжело дыша, чувствуя поднимающуюся из глубины сознания волну страха, он с содроганием заметил, что скинул во сне одеяло с себя. Быстро подняв его, он укутал свое тело, стараясь не оставлять открытым ни одного участка кожи. Так он чувствовал себя безопаснее. Остался лишь небольшой просвет между одеялом и матрасом, через который он наблюдал за происходящим снаружи; подушка стала его щитом. Это напоминало о детстве, когда он спасался от выдуманных монстров. Однако то, что происходило сейчас, казалось гораздо более опасным и ощутимым.

Снова этот звук… Идущий снаружи, он кажется громче и глубже. Стараясь сохранять спокойствие, он перебрал в уме вещи, которые могут издавать этот звук. Например, водосточные трубы, которые стонут уже несколько недель со все возрастающей частотой (но они не смогли бы издать такой глубокий низкий звук). Жалюзи в ванной, висящие на открытом окне (вот только он всегда закрывал все окна и двери на ночь). Может быть, это родители, вернувшиеся домой поздно ночью слегка навеселе (но они должны были быть в отпуске на островах еще неделю). Кот, бродящий по дому (но он закрыл кота в гараже еще вечером). Несмотря на все попытки найти логическое объяснение этим звукам, он чувствовал нарастающую панику и старался подоткнуть одеяло под себя, тем самым устранив «смотровую» щель.

Опять. Еще громче, всего в нескольких сантиметрах от двери в комнату. Мозг услужливо поднял из глубины памяти кошмарные образы страхов детства — психопаты в масках, гигантские пауки, ужасные существа: скелеты с хрящевыми наростами, дергающейся походкой идущие через квартиру, тянущие сгнившими пальцами ручку двери, а после — терзающие и глодающие куски его тела.

Опять. Он хрипло и мелко дышал — почти задыхался. В горле пересохло, легкие отказались дышать, желудок то падал вниз, то подкатывал к горлу. Глаза были широко открыты и смотрели в одну точку. Одеяло по-прежнему окутывало его, тело неподвижно лежало под его бесполезной защитой. Только три сантиметра ваты были между ним и тем, что вот-вот ворвется в комнату с горящими глазами и тускло блестящими когтями, чтобы забрать свой приз.

Внезапно он понял, что источник звуков — старый покосившийся книжный шкаф, стоящий в коридоре. Одна из ножек у него сломалась, и книги теперь падали на пол одна за другой. Если внимательно прислушаться, можно было услышать шелест страниц перед тем, как книга упадет, издав при этом тот самый звук.

Успокоившись, прежде чем погрузиться обратно в сон, он окинул взглядом комнату, по-прежнему плотно укутавшись в одеяло. Глаза уже привыкли к темноте, поэтому он мог различить свой письменный стол, стул и телевизор. Привычная обстановка окончательно успокаивала его и вселяла уверенность.

Однако прежде, чем он закрыл глаза, он увидел нечто, что заставило его почувствовать ледяной холод внизу живота.

Там, на полу, лежало его одеяло.

Его крик почти не был слышен. Читать полностью…

Дичь досаждала мне вот уже на протяжении недели. Она безнаказанно шныряла по владениям, по ночам проникая в склады через разбитые окна и пожирая хранящуюся там еду. Сначала я терпел: земли, принадлежащие мне, настолько обширны, а леса в них столь густы, что выследить дичь представлялось трудной задачей. Но после того, как она атаковала третий по счёту склад, я объявил охоту за ней. Моей целью было найти и убить дичь во что бы то ни стало. Помимо практической пользы, это обещало удовольствие древнего охотничьего азарта, ныне почти позабытое нами. Поэтому я выделил целую неделю и прибыл на свои владения с оружием.

Я опасался, что за время моего отсутствия дичь вполне могла уйти в другое место. Но во время обхода складов я убедился, что это не так: об этом красноречиво говорил очередной испорченный склад. Как всегда — разбитое окно. Мешки с крупой были безжалостно порваны. Остатки недавнего пиршества пробудили во мне гнев. Это были мои земли, и ни одно существо не имело права так терроризировать постройки, которые принадлежали мне. Я покинул склад в раздражении и начал поиски следов, которые могли навести меня на потерявшую стыд дичь.

Надо сказать, задача была непростой: видимо, своим особым чутьём, дичь догадалась, что за ней идёт охота. Она, без сомнений, была весьма умна. Недавно в лесу выпал первый снег, поэтому мне не составило труда обнаружить оставленные дичью отпечатки на белом хрустком покрывале. Но следы были крайне запутанными. Они то и дело кружили вокруг одного и того же места; бессчётное число раз вели в небольшую речку, которая текла между деревьями, и там обрывались; а иногда и вовсе пропадали на ровном месте — видимо, дичь умела лезть на раскидистые нижние ветви деревьев. Впрочем, вряд ли трюк ей удавался очень хорошо: большей частью следы всё же были хорошо различимы на земле, и это было мне на руку.

Через пару дней блужданий по молчаливым чащобам я стал лучше узнавать устройство разума дичи, которую преследовал: я понемногу проникал в сложности тех пружин, что управляли её поведением. Больше я уже не вёлся на уловки с кругами в одном месте и намеренно крутыми углами поворотов, которые были призваны сбить меня с толку. Я начал определять места, где дичь спит — в основном под сенью высокорослых деревьев — и где она особенно любит бывать. Круг охоты сужался. На четвёртый день я впервые увидел дичь — правда, с довольно далёкого расстояния, и ей удалось быстро достичь речки. Без сомнения, теперь она стала во сто крат осторожнее, чем раньше.

Охота закончилась на шестой день, и довольно неожиданно: устав от полудневного бесплодного поиска в лесу, я решил зайти в ближайший нетронутый склад и подкрепиться. Каков же был мой гнев, когда я обнаружил, что дичь побывала и тут, причём совсем недавно — за какие-то полчаса до моего прибытия!.. Следы на снегу были чёткие и не покрытые твёрдой коростой, которая при низких температурах образуется очень быстро. Так или иначе, у меня появился реальный шанс догнать дичь, и я не собирался его упускать. Вскинув ружьё, я быстро шёл по следу, стараясь быть бесшумным и вглядываясь вперёд, в серо-чёрные заросли.

Несмотря на всю свою хитрость, на сей раз дичь не почувствовала подкрадывающейся к ней опасности: чутьё подвело её. Я нагнал её на глухой лесной прогалине, где деревья росли такими тесными рядами, что приходилось буквально протискиваться через стволы. Издали я заприметил белое пятно, отчётливо выделяющееся на невзрачном фоне веток, и стал осторожно сокращать расстояние. Поначалу это мне удавалось — дичь ничего не подозревала, — но затем я нечаянно наступил на тонкую мёрзлую ветку, которая с треском переломилась под моим весом. Дичь вскинулась, мгновенно обернувшись в мою сторону; на мгновение наши взгляды пересеклись. Потом она ринулась прочь, проламываясь через деревья. Я тоже побежал вперёд изо всех сил. После всех растраченных на охоту дней упустить такой славный шанс было бы преступлением. К счастью, деревья мешали дичи так же, как и мне, поэтому она не смогла развить большую скорость. Вскоре деревья стали реже, и я понял, что уже можно пустить в ход оружие. Я снял ружьё со спины и прицелился. Сбивчивое дыхание мешало сосредоточиться и взять цель — тем не менее, я выстрелил, и лес сотряс душераздирающий визг: я ранил дичь.

Смертельной рана не была, но игра была окончена. Дичь рухнула на месте, визг утих так же внезапно, как начался. Держа ружьё наперевес, я приблизился к ней с некой опаской. Дичь упала навзничь, кровь хлестала из раны на бедре. До этого я мало где видел ручьи крови, и меня немного замутило. Я прислонился к дереву и закрыл глаза. Дичь что-то залопотала на своём тарабарском — и в её голосе мне отчётливо почудились интонации. Друзья, увлекающиеся регулярной охотой, говорили об этом, но здесь и сейчас… такое явное сходство с нами застало меня врасплох. Ружьё задрожало в руке, и мне отчаянно захотелось поднять на руки это раненое, смертельно перепуганное существо и унести к себе, перевязать рану, оставить жить. Но потом я вспомнил о разграбленных складах, о том, что дичь творила на моих землях — и наваждение отхлынуло. Я поднял руку с ружьём, направил ствол на голову дичи. Её лопотание прервалось; тяжело дыша, она смотрела на меня такими разумными блестящими глазами. Под длинные чёрные волосы затекла багровая кровь, льющаяся из раны; грудь под грязной тканью одежды тяжело вздымалась и опадала. На долю секунды я опять ужаснулся собственной жестокости, но…

«Всего лишь дичь, — сказал я себе твёрдо. — Всего лишь человек».

И я спустил курок. Выстрел громом расколотил чистый воздух зимы, но, в отличие от первого выстрела, за ним не последовало ни единого звука. Читать полностью…

Четыре года назад я, как и большинство современных молодых людей, училась в ВУЗе. Филологическом. В том самом, где, если и затешется случайно студент мужского пола, будет он единственным на группу, а то и на поток. Миша был как раз таким — единственный парень на все русское отделение (а оно, на минуточку, включало в себя 63 студентки). Сначала он жил в общаге, а потом нашел работу, появились деньги, и он быстренько переехал на съемную квартиру.

Первое время он безумно этому радовался, рассказывал истории о том, как по вечерам изучает хлам, оставшийся от прошлых жильцов, и там попадаются забавные штуки, он таких и не видел никогда, даже на картинках, да и вообще ловил кайф. Еще бы, от комнаты, которую он нашел, до основного здания института идти всего на пять минут дольше, чем от общежития, но жить в собственном доме куда комфортнее. Мы всей группой по-белому завидовали ему — особенно утром, когда стояли в очереди в душ. Само собой вспоминалось, что Мишке-то в таких очередях стоять не надо, он спокойно может позволить себе поспать лишних полчаса.

Пару месяцев он действительно выглядел так, будто спит даже не половину, а целых три-четыре лишних часа, на пары всегда приходил вовремя и выспавшимся. В отличие от всех нас. Потом он стал частенько игнорировать занятия, опаздывать, не готовиться к семинарам и не писать лекции. Однажды, когда он все же явился на «зарубежку» и сел со мной рядом, я заглянула в его тетрадь — не успела записать последний преподавательский тезис и хотела списать его у Мишки, благо скорость письма у него всегда была выше, чем у меня. И что вы думаете? В его тетради не было ни слова о поэтах Озерной школы. Вместо того, чтобы конспектировать, Мишка рисовал в тетради огромную, на 2 листа, женскую фигуру. То есть, я так думаю, что женскую — на самом деле ее лицо, тщательно выведенное синей пастой, было словно скрыто вуалью. Рисунок производил неприятное впечатление, и я постаралась как можно скорее о нем забыть. Подумала, это ребячество, что-то вроде того, как мой одноклассник Максим когда-то рисовал на уроках танцующих скелетов в различных позах.

Потом пришла сессия. Троих девчонок отчислили. Мишка тоже был на грани отчисления — помогло то, что в зимнюю сессию он произвел очень хорошее впечатление. Поэтому ему разрешили перенести все его «хвосты» на осень — дали возможность летом подготовиться… Однако, когда он явился в институт в начале сентября, Мишка меньше всего походил на прилежного студента. Он как будто даже постарел — еще в прошлом году казался нашим ровесником, а в этом был словно на пять лет старше. Мы — да и преподаватели тоже — решили, что все дело в наркотиках, но, когда задали ему вопрос в лоб, он стал все отрицать: «Это другое», «Вы не поймете». Экзамены он, тем не менее, пересдал, видимо, летом правда что-то учил.

Однако можно сказать, что проблемы Миши только начались. Он все чаще приходил на пары, совершенно явно не понимая, на каком он свете, несколько раз мы ловили его на том, что он не знает, какой сегодня день, пару раз он приходил в институт в воскресенье, а в будни не являлся, потому что «думал, что выходные». У него возникли серьезные проблемы с деньгами — работу он, конечно, потерял, но от предложения отказаться от квартиры и вернуться в общагу просто впадал в истерику. Связался с какими-то бандюганами — как я теперь понимаю, он занимал у них в долг, чтобы платить особенно принципиальным преподавателям, которые говорили, что за его знания могут поставить только «неуд», и хозяевам квартиры, выселяться из которой Мишка не хотел ни в какую. В конце концов они начали за ним охотиться, требуя назад свои деньги. Мы предлагали другу помощь, даже деньги в группе начали собирать — без толку. Миша отказался. Заявил, что разберется со своими проблемами сам.

Странно, но он успешно ускользал от кредиторов аж до зимы — если тем не удавалось выловить его на парах и между пар (в универ Мишка являлся редко, так что людей, которым он задолжал, мы видели куда чаще его самого), то дома его тем более застать не получалось. То ли он выходил из квартиры через какой-то черный ход, то ли оставался дома, но игнорировал любые звонки — хоть по телефону, хоть в дверь. Как там было в рекламе? «Пусть весь мир подождет»? Сама помню, что если Мишка зашел к себе в квартиру, то выудить его оттуда не удавалось никогда. Хоть час стой у двери. Хоть обзвонись. Мы долго удивлялись этому, но думали, что он просто никогда не открывает дверь. Из принципа…

После Нового года терпение у его кредиторов лопнуло. Я как раз заглянула к Мишке, занести билеты к экзамену, который должен был состояться через три дня. К тому времени Мишка стал выглядеть еще старше, и теперь был похож скорее на отца кого-то из нас. Было видно, что и учеба его не интересует, и на экзамен он может не явиться, но билеты он попросил, и я не могла не ответить на его просьбу. Подходя к его дому, я заметила Мишку в нескольких сотнях метров впереди — я громко позвала его и побежала, пытаясь его настичь. Видимо, не услышав зов, он вошел в подъезд. Следом за ним вошли двое мужчин, лиц которых я не разглядела… Поднявшись до Мишкиного третьего этажа, я увидела, что это как раз те люди, кому он был должен, и они настроены серьезно — раз они не успели поймать его прежде, чем он вошел в квартиру, они стали выламывать дверь. Что и произошло. Мужчины сломали дверь Мишкиной съемной квартиры и зашли туда. Только там уже не было никакого Мишки, что странно — я же сама видела, что несколько минут назад он пришел домой…

А на следующий день от него пришло письмо — и это был последний источник информации о Мишке. Письмо было длинным и было больше похоже на дневник — хронику одинокого существования нашего однокурсника. Несколько не самых важных частей, посвященных восторгам по поводу новой квартиры, я пропущу. Скажу только, что дата у письма была странной — сначала я заметила только, что отправлено оно ровно через две минуты после того, как Мишка скрылся за дверью подъезда (еще удивилась, как это он так быстро его послал, он мог не успеть его отправить, даже если оно уже лежало в черновиках). Потом подметила и другое. Год отправки не соответствовал нашему — указан был уже 2039 год… Правда, это меня не так уж и удивило — я подумала, что Мишка просто подправил дату на своем компьютере. Делают же некоторые энтузиасты Fallout так, что отсчет у них ведется с 23 октября 2077 года, а фанаты русской истории, случается, ставят на компе дату не от Рождества Христова, а от Сотворения мира. И ничего, нормально. Я подумала, и в этот раз что-то похожее. Считала так до тех пор, пока не заметила адрес электронной почты: misha@infinity.hl. Infinity? Бесконечность? Это что за почтовый сервер такой? А что случилось с его старой почтой на «Рамблере»? А «hl»… Зашифрованный «hell»?

Вот они, отрывки из мишкиного дневника. То, о чем он рассказывает, слишком невероятно, но все же объясняет все, что с ним случилось…

* * *

Только сейчас понял, как меня бесила эта общага. И стоило косить от армии, чтобы жить в одной комнате с двумя парнями со старшего курса: один вонючие носки везде разбрасывает, второй дымит своей «Примой», как паровоз. Предлагал ему нормальные сигареты, так тот отказался. Тьфу. Как же я рад оттуда уехать. Квартира прикольная — хоть обои и поклеены в 80-м лохматом году, но зато она только моя. Правда, тут по ящикам много всякой шняги валяется. Хозяева сказали ни за что это не выбрасывать. Плюшкины, блин. Я солить должен книги без обложек, написанные на не пойми каком языке, и неструганые деревяшки странной формы? Перетаскивал эту лабуду на балкон вчера, засадил себе под ноготь занозу. Fuck. Лучше бы не трогать это все, но куда мне тогда свои шмотки девать?

* * *

Мне никто не поверит, если я об этом расскажу. Когда я лег спать на новом месте, вместо обычного сна я увидел, что оказался в другой комнате. Она ярко-красного цвета — обои, мебель — и стены будто пульсируют. Там есть окно, но оно темное — если даже вглядываться, ничего не разглядишь. Одна дверь из комнаты все время закрыта, а вторая… Если распахнуть ее, можно увидеть мою съемную квартиру… И при желании вернуться туда. А самое лучшее знаете что? Если вернуться в обычную квартиру, стрелки на часах будут показывать столько же, сколько было, когда я ложился. Я могу пробыть в красной комнате СКОЛЬКО УГОДНО.

Не знаю, только ли для меня работает эффект. Одногруппницы уже намекали на то, что «надо бы устроить новоселье», но мне не хочется звать их к себе. Это раньше я с восторгом пригласил бы домой двух-трех и развел их на секс. Сейчас мне не хочется делиться с ними своей тайной — вдруг они тоже уснут и проснутся здесь? Фиг им. Эта комната — только моя!

* * *

Все больше и больше времени провожу в Убежище — так я назвал свою красную комнату. Черт, она как будто создана специально для меня. Тут САМО СОБОЙ появляется то, что я люблю. Что мне нужно. В прошлый мой визит сюда возник холодильник. Сегодня — компьютер. Тут есть Интернет и он даже работает (!), но я «шифруюсь» и в сеть не захожу. Я сам не могу понять, в каком я месте и в каком времени, так что пусть лучше Убежище так и останется местом, где я могу спокойно спать без будильника — все равно, сколько бы я ни проспал, на пары не опоздаю. Если я зашел сюда в 12 ночи и проспал хоть двое суток, по возвращении в убогую комнатку (нет, зря я про нее так — она прекрасна, она — ворота в мое Убежище) будет вся та же полночь двухдневной давности. Ха, как же здорово!

Наконец-то можно не помнить о времени. Его для меня не существует. Я могу спокойно пить и отсыпаться, читать всякую ерунду и не думать о том, что я куда-то опаздываю. Я просто не могу никуда опоздать.

* * *

Я здесь не один, я это понял. Сегодня в окно, когда я как раз был дома (да, теперь домом для меня стала моя алая комната, дико не хочется отсюда уходить. Я и не ухожу. Почти), заглянула Она. Женщина, словно сотканная из тумана. Такая красивая… Я пытался ее нарисовать, ничего не получилось — у нее такие глаза, фиолетовые, цвета сумерек, что на листе выходит только бледная пародия. Как жаль, что я никогда профессионально не учился рисованию.

Немного страшно, когда я думаю о Ней, но это страх приятный… Как будто мне опять 15 лет, и я с нетерпением жду свидания со своей первой любовью.

* * *

Не видел Ее уже несколько месяцев. Теперь мне необязательно ложиться спать в той квартире — достаточно прикрыть глаза там, и я уже здесь, дома! С горя начал лазить по местному компьютеру — ICQ, правда, не запускал, страшно стало при мысли, что все мои контакты сейчас сидят перед мониторами, повисшие во времени, которое для них не движется. И никто мне не ответит. Зато здесь есть World of Warcraft. Я ради интереса зашел — серверы какие-то незнакомые и интерфейс непривычный. Темный слишком. Сходил в рейд с народом. Наверное, больше не пойду — странные они все какие-то. Ники незнакомые и общаются в чате — о чем, я не понял.

«… Приходи сегодня ко мне. Алый цветок уже расцвел в моей гостиной — он готов для шашлыков в честь Конца года. Папа принес с охоты нескольких примитивных, они тебе понравятся. У одной такое золото на голове, как раз в твоем вкусе…».

Примерно так. Дословно их бред я не запомнил. Ко мне пытались со своими разговорами пристать, я их послал.

* * *

Уже с месяц, наверное, не выходил из дома. Не хочется идти в институт, возвращаться к серой повседневности. Родители, школа, учеба — все это было словно не со мной. Тут куда лучше. В темноте за окном стали появляться интересные вещи — то щупальца за окном появятся, тронут подоконник и исчезнут, то музыка во тьме заиграет и тут же стихнет. Завораживает. Я несколько раз пытался открыть дверь, которая, как я понял, ведет к лестнице, по которой можно спуститься и послушать музыку поближе. Закрыто. На замок. До сих пор. Она хочет, чтобы я доказал, что достоин выйти в этот мир? Я достоин. И давно.

* * *

Сегодня ко мне приходила Она. Я не уверен, что говорила вслух, но тем не менее говорила со мной. Сказала, что мои дни в том мире истекают — оказывается, когда там время стоит, здесь оно несется с бешеной скоростью, пусть я этого и не замечал. Сказала, что, пока я жил на перемотке (она выразилась именно так — заявила, что взяла это выражение из моей памяти), для меня прошло почти 40 лет местного времени и я почти стал местным — скоро я смогу открыть ту дверь. Сказала, чтобы я не боялся. Я никогда не боюсь — так я ей ответил. Ей это понравилось, и она меня поцеловала. Я не помню ничего приятнее в жизни. Честно. Из шеи до сих пор сочится кровь, а я только и мечтаю о том, что когда-нибудь она меня снова одарит поцелуем.

* * *

Я решился. Сегодня я последний раз побывал в том мире, где институт и странные люди с их деньгами. Тот мир — уже не мой. Я прожил жизнь здесь. 40 лет — это куда больше моих 18-ти, проведенных за учебой. Я стал частью этого места.

Дверь, которая могла бы вернуть меня назад в комнату с отстающими обоями, пропала. Теперь есть только дверь в мой новый мир. Дверь к Ней. Вот сейчас допишу это предложение и пойду.

Не знаю, для чего я пишу все это. Мне все это давно не нужно, но просто так стирать записи жалко. Посылаю их тебе, Марина.

Не ищите меня, хорошо?

И не пытайтесь идти за мной. Она сказала, никто больше не сможет последовать этим путем. Моя алая комната закрыта от чужих глаз — дверь, которая вела сюда через старый фолиант и каплю крови, уже захлопнулась.

Я счастлив. Наконец. Читать полностью…

В моей истории не будет духов или монстров. Мне просто необходимо поведать о произошедшем.

Все началось довольно безобидно. Тогда я был диггером или сталкером — любил ходить по заброшенным местам, каких в Москве тысячи. В жизни мне все поднадоело — к моменту, о котором идёт речь, все надоело настолько, что я перестал ночевать дома, порой по нескольку суток шляясь по заброшенным объектам. И однажды повстречал ее — девушку, которая сильно разочаровалась в жизни. Когда я ее обнаружил, она собиралась броситься под машину — мне удалось остановить ее. И с тех пор мы гуляли вместе — лазили по крышам, несколько раз были в Ховринке, часто — в «Синем зубе». Она стала кем-то вроде моей ученицы. Мы стали лучшими друзьями. Но это — лишь небольшое лирическое отступление. Может, она прочитает и поймет. Потому что она не должна так попасться, как я.

Однажды я без нее решил забраться в здание старой котельной — небольшой с виду. Внутри меня ожидала лишь грязь и пыль, и я уже стал жалеть о потраченном времени, как случайно натнулся на небольших размеров каморку. Уже не надеясь найти что-то стоящее, ткнул ее кулаком — и дверь меленно распахнулась, открыв моему взору винтовую лестницу, уходящую вниз. Тогда меня пронзила мысль — черт, да похоже, я напоролся на один из входов на военную ветку метро! От открывшихся перспектив перехватило дыхание. Ведь найти свой, собственный путь в секретный объект — уже достижение. Достав фонарик, я начал спускаться вниз — ступеньки были насквозь проржавевшими, и в любой момент одна из них могла переломиться. Но любопытство было сильнее чувства самосохранения, и потому уже через несколько минут пятно света выхватило из темноты старый замшелый каменный тоннель. Видимо, когда-то тут был ход — судя по виду, еще в дореволюционных временах. Что же, тоже неплохо. «Того и гляди, найду библиотеку Ивана Грозного», — с усмешкой размышлял я.

Достав из кармана кусочек мела, я двинулся вперед, на каждом повороте ставя небольшую метку. Ничего интересного не было видно — простой ход с низким сводом. Три часа шляясь по ходам, я убедился, что тут все «чисто», и решил вернуться. Тут-то и началось странное — на перекрестке я не увидел своей метки. Свернув по памяти, прошел в сторону выхода — и вновь на разветвлении не было отметины. В отчаянии я стал бежать, стараясь восстановить в памяти маршрут — но нет. Ни одного следа моего присутствия. Будто и не было тут никого лет сто. Паника охватила мое сознание — вытащив сигарету, я закурил, стараясь привести мысли в порядок. Скинув окурок в небольшую лужицу и убрав пачку в карман, я двинулся дальше. Выход для меня был один — двигаться по прямой в надежде, что выбреду куда-нибудь. Но оказалось, что вокруг — истинный лабиринт. Кучи тупиков, ответвлений… Сначала я ставил отметки, но, не находя их, стал рисовать карту. Но это лишь добило меня — по карте ходы перекрещивались, хотя на месте предполагаемого перекрестка была глухая стена вместо прохода. Потом вспомнил о компасе, припрятанном на такой случай, старался продвигаться в одном направлении — но не выходило.

Два дня бесцельно шлялся по коридорам — небольшой запас еды быстро закончился, мобильник не ловил, да и сигарет только две осталось. Отчаявшись, я уселся на пол и просто закрыл глаза. Просидел так на холодном каменном полу часа два — а потом началось.

В тишине раздался шорох — как ошпаренный, я подскочил и начал озираться, но ничего и никого рядом не было. Но стоило мне усесться на место, как шорох послышался отчетливей. Но на сей раз я решил плюнуть на это — скорее всего, сумасшествие подбиралось к моему сознанию. Через час после появления шороха характер звуков начал меняться и превратился в едва слышимый шепот. «Замечательно, — подумал я, — вот и галлюцинации». Голос потихоньку становился громче, и уже можно было различить отдельные слова. Плюнув на все, я улегся на бок и заснул: двое суток без сна сделали свое дело.

Я очнулся несколько часов спустя, содрогаясь от озноба. Шепота больше не было. Встав, я закурил последнюю оставшуюся сигарету и, бросив рюкзак, пошел, не задумываясь, сворачивая. И на одном из перекрестков вдруг раздался голос — будто кто-то шепнул в голове: «Налево». Повинуясь голосу, я свернул и двинулся дальше. И на каждом перекрестке голос подсказывал, куда идти, куда сворачивать. Уже полчаса спустя я стоял у той самой винтовой лестницы, ведущей в котельную. Выбравшись под ночное небо, я упал на колени и разрыдался от счастья — а внутри раздался едва различимый смешок.

Час спустя я пил горячий кофе у себя дома, пытаясь отойти от произошедшего. Родители умерли несколько лет назад, в университете я не учился, поэтому никто не заметил моего отсутствия. Никто, кроме той девушки, о которой я рассказал в начале. Она искала меня и в интернете, и по телефону. Я позвонил ей и объяснил, что был на одной из «закрытых» игр диггеров, на которую ее бы не взяли. Она успокоилась и спросила, когда пойдем в заброшенные места вновь. Не ответив, я отправился в комнату и завалился спать — несмотря на выпитый кофе, заснул я мгновенно. И во сне услышал тот же шепот, что и в тоннеле.

Проснувшись поутру, я с облегчением осознал, что никакого шепота нет. Но облегчение сменилось страхом, когда внутри снова раздался голос. Он объяснил, что из подземелья выбрался я не случайно. И что в оплату за спасение он должен будет забрать самого дорогого мне человека или же меня самого. А из дорогих людей у меня остался один человек… она.

Сначала я пытался не слушать этот голос. Заглушал его музыкой, алкоголем. Потом, на четвертый день, перешел на наркотики. Но каждый раз голос умолкал ненадолго, вскоре возвращаясь и требуя у меня платы с новой силой. Ночи и дни слились в непрерывный кошмар — по улице я стал ходить исключительно в играющих на большой громости наушниках.

Он меня уже не отпустит — это очевидно. Сказать или написать девушке напрямую я не могу — иначе он поймет, кто мне дорог. Поэтому я пишу в Интернете в надежде, что когда-нибудь она будет сидеть в Интернете и наткнется на это, поймет, почему я так долго всячески избегаю контактов с ней. Как только допишу это, то пойду гулять. По дорогам, обочинам, трассам. Надеюсь, меня собьет машина, и эта тварь внутри меня не получит тела.

Прости, Настя. Прости за то, что не попрощался…

И последняя просьба обреченного… Распространите это. Помогите мне сообщить ей… Читать полностью…