Я проснулся в холодном поту,на дворе была ночь но меня не покидало странное чуство но только к чему оно? Я не знаю но наверно это к чему то нехорошему,наступив утро мне надо было итди собираться на работу,я по привычке встал собрался и уже был готов выйти как вдруг на столе заметил записку,мне показалось странным ведь я всегда жил один,родители давно умерли,взяв листок,там было написано: \»Остерегайся того что незнаешь,и бойся того что знаешь…\» я лишь ухмыльнулся и выбросил листок думая что это всего лишь бред… Читать полностью…
Это началось несколько недель назад. Каждое утро, как я просыпался, я видел, как тюки сена, которые стояли в нескольких сотнях метров, медленно двигались в сторону моей уединённой фермы, расположенной в сотне километров от ближайшей деревни. Я не придал этому значения, решив, что это работа местных шутников. В течении нескольких дней тюки почти вплотную приблизились к ограде моей фермы. Я устал от таких шуток и решил вернуть их на место. Я потратил несколько часов и порядком устал перетаскивать их.
На следующее утро меня разбудил жуткий запах. Я зашел в конюшню и остолбенел. Каждая из моих лошадей была обезглавлена. Причем я не обнаружил головы на всей ферме. Я провел весь день, убирая беспорядок и закапывая останки. И только вечером заметил, что тюки сена вернулись обратно на свои места. Я был слишком напуган: понимая, что лошади и тюки как-то связаны, решил оставить и больше не трогать это сено.
В ту ночь я сидел на крыльце с кофейником рядом. Я просидел несколько часов, глядя в сторону поля, чтобы выяснить, кто же двигает моё сено. Наконец, я начал клевать носом и отрубился.
Меня разбудил шум и шорох деревьев в лесу за полем. Я привстал, собираясь поймать эту сволочь. Но меня тревожил звук — обычный человек не мог так гнуть деревья и издавать шум, слышимый на полкилометра, пусть даже и стояла тихая ночь. Наконец, в свете луны я увидел силуэт, который выполз из леса. Он был похож на человека двух с половиной метров ростом, который встал на четвереньки и передвигался на четырех длинных худых конечностях. Я застыл, не смея двигаться. Все мое тело остолбенело, по коже пробежал неприятный холодок. Это существо, будто не замечая меня, схватило один из тюков и с легкостью понесло к моему забору. Я решил убежать и запереться в доме, но не смог сдвинуться с места. Существо подошло к забору, поставило тюк вплотную к нему и пошло за следующим. Когда оно брало тюк, то вставало на две ноги и шло, чуть сгорбившись. Его силуэт выглядел просто кошмарно — худые конечности, круглый живот, будто надутый, голова похожа на человеческую, но детали были не видны. Оно, должно быть, видело меня, но делало вид, будто я его не интересую — и слава богу. Я вспомнил, как были обезглавлены лошади — их голова была просто оторвана.
Прежде чем уйти в лес, «гость» повернул голову в сторону дома и несколько секунд пристально смотрел в мою сторону. Затем молча скрылся в темноте леса. Я еще час сидел и смотрел в сторону леса, потом вошел в дом, но так не смог уснуть. Как взошло солнце, я осмелился выйти и посмотреть. Тюки были раставлены таким образом, что образовывали почти идеальный полукруг возле моей фермы. Будто это существо обозначило свою границу. В ту ночь я уснул, но мне снились кошмары, и я так и не смог нормально выспаться.
На следующие утро тюки были там, где он их оставил. Я попытался разобраться в ситуации: существо обозначило свою границу, я её нарушил и перетащил сено, оно обезглавило моих лошадей, сделав предупреждение. Оно прекрасно понимало, что я это пойму, и оно знало, что это меня напугает. Я решил, что не буду ходить на его сторону, и все будет спокойно. Так и было в течении нескольких недель.
Одним утром я решил, что мне нужно купить новых лошадей. Я уже заправил свой грузовик, чтобы ехать в соседнею деревню, когда заметил столбы пыли на дороге — это ехала машина. Я вышел на улицу, чтобы повстречать приезжих. Машина уже начала подъезжать, как вдруг из леса выбежало это чудовище. Оно мчалось галопом на четырёх конечностях и настигало машину. Я начал махать водителю, чтобы он увидел его и повернул обратно, но тот меня не понял. Машина была уже метрах в ста от меня, когда оно настигло её. Запрыгнув на крышу, оно разбивало стекла. Машину бросило в сторону, и она заглохла. Чудовище своими длинными руками вытащило водителя, подняло над собой и скрутило человека, будто это была сырая тряпка, которую надо выжать. Брызнула кровь, человек затих.
Оно посмотрело на меня, и я увидел его лицо, похожее на лицо пухлого младенца, но с черными пустыми глазами. Я стоял в шоке, не смея двигаться. Он бросил тело, повернулся и спокойно пошел в лес.
Войдя в дом, я понял всю безвыходность моей ситуации. Чудовище решило увеличить свою территорию и отрезало меня от единственной дороги, через которую можно уехать с этой фермы. Обойти его территорию нельзя, так как с другой стороны находятся непроходимые болота. На машине быстро проскочить не получится, так как он догонит все равно. Единственный способ — улететь на вертолете, но я уже устал звонить в милицию и службу спасения. Сначала мне не поверили, потом я начал им говорить, что попал в капкан и истекаю кровью, и они сказали, что могут направить ко мне автомобиль. А это бессмысленно. Конечно, когда у них пропадет автомобиль, они, может, и вышлют вертолет, а может, и вышлют еще несколько машин. Так или иначе, я не хочу быть спасенным в обмен на несколько смертей ни в чем не повинных людей.
У меня спутниковый интернет, и я пишу это сообщение в надежде, что у кого-нибудь есть личный вертолет, и он мне поверит и спасет меня.
У моего электрогенератора заканчивается топливо. Его хватит ещё где-то на неделю, потом я уйду в оффлайн. Читать полностью…
Мне 12 и я живу в деревне недалеко от города где работала моя мама,мы жили за счёт того что приносила ферма а у нас она очень бедная,растения просто немогли расти на нашей почве но некоторые всё же росли но их было настолько мало что иногда приходилось голодать,но мы с мамой не пережевали,я каждый вечер ходил подрабатывать грузчиком,в местном магазине,вы спрсоите как я могу работать грузчиком когда мне 12? Просто в деревне все мужики всегда были пьяными но удивлятся тут нечему это ж деревня,здесь каждый \»работник\» типичный алкаш.Мой отец спился и в конечном итоге умер…. Читать полностью…
Чувствую тесноту какую-то. Опять эти, новые… Читать полностью…
Около года назад умерла моя подруга.
Не буду кривить душой, смерть была довольно… глупая. Аня постоянно сидела в этом чёртовом телефоне, в этой чёртовой аське. И однажды, переходя дорогу, она как всегда с головой была погружена в «общение». Её сбила машина. Конечно, виноват и водитель. Хотя, вобщем-то уже не важно.
На похоронах была вся наша школа. Для нашего небольшого городка это была ужасная трагедия. Очень долго не могли забыть этот ужасный случай… Читать полностью…
Я никогда не любил приезжать в деревню к дедушке и бабушке. Лето, комары, от которых нет спасения, нет телевизора, деревенские пацаны, считавшие делом чести задирать городского хлюпика типа меня, да и сам дом — все это действовало на меня угнетающе. Родители, тем не менее, не считались с моими аргументами относительно иных взглядов на летние каникулы аж до 16 лет. Подозреваю, что они и потом бы продолжали отправлять меня на лето в деревню, но потом я сделал ход конем и уехал покорять столицу.
Сказать по правде, для столицы это прошло незаметно. Мне повезло, и я уцепился за эту жизнь, что так непохожа на то, что я видел в родной провинции. Отучился в университете, устроился на работу, снимал комнату, крутился и вертелся… что, в общем, принесло свои плоды. Не сразу, конечно, а годам эдак к тридацати. Свое дело, свое жилье, своя жизнь. Все текло своим чередом, и из колеи, как я считал, меня мог выбить лишь очередной экономический кризис.
Как оно всегда и бывает, я ошибался. В октябре позвонил отец. Сказал, что умерла бабка. Это, конечно, меня не сильно огорчило — прошло немало лет, да и особых симпатий я к тем людям не питал. Было жалко отца, не более. Я соврал, что не смогу приехать на похороны.
Все началось позднее, в декабре. 17-го числа. Позвонила мама, сказала, что пропал отец. Уехал проведать деда в деревню — уговорить переехать поближе к ним. И до сих пор не вернулся. Она подала заявление в милицию, звонила тамошнему участковому, и, я явственно слышал по ее голосу, держалась из последних сил.
Не знаю, на что я надеялся и чего хотел добиться. Я свернул все дела на время, сорвался в родной городишко. Вечером 18-го я был там. В родительской квартире стоял густой запах валокордина. Мама встретила меня в слезах. Умоляла поехать и поискать отца. Я не мог отказать. Я и сам начинал переживать. Хотя… тогда еще нет, не переживать. Волноваться. Да, именно волноваться.
Вечером 19-го числа я приехал в деревню. Побродил перед запертым домом. Зашел к участковому. Поговорил. Не услышал ничего такого, с чем стоило бы уезжать назад. Стоя на пороге отделения милиции и ежась от холодного ветра я прикидывал, как же поступить.
Решение практически нашлось само. Им оказался ломик в багажнике машины, которым я и вкрыл двери дедовского дома. Внутри было темно, холодно и как-то… тихо. Был уже поздний вечер 19-го, практически ночь — и я не решился ночевать в доме, слишком холодно. Я решил переночевать в машине.
Ночью пошел снег. Не очень сильный. Стояла тихая, безветренная ночь. Снег падал с неба, а я ощущал себя маленьким потерявшимся ребенком, спрятавшимся от собственных страхов и отчаянно надеющимся, что его скоро найдут.
Той ночью я плохо спал. Мне снилось, будто отец с дедом обходят мою машину — отец по, а дед против часовой стрелки. Мне снились их лица, бледные, равнодушные. На них не таял снег. Они ходили кругами, не глядя в мою сторону. Они смотрели строго перед собой, а я словно бы знал, что если они посмотрят на меня, то я уйду вслед за ними. А они все обходили и обходили меня. Дед чуть дальше, отец чуть ближе. А я захлебывался в чувстве безысходности и тоски. Действительно, той ночью я очень плохо спал.
Проснулся я совершенно разбитым. По правде говоря, меня разбудил участковый, заинтересовавшийся настежь распахнутой дверью дедовского дома. Мы перекинулись парой фраз. Он пригласил меня в отделение — обсудить кое-какие подробности. Я согласился и оставил машину у дома.
Днем поднялся сильный ветер. Снова пошел снег. Мелкий, острый, секущий лицо при каждом порыве ветра. В отделении я просидел до вечера. Участковый рассказывал про деда, особое внимание уделяя трем последним месяцам. Отрезку времени, начавшемуся с похорон бабки.
Эту ночь я снова провел в машине. И снова тот же сон. Почти тот же. Во сне мне было семь лет. Я так же сидел в машине. Вокруг нее снова ходили дед с отцом. На этот раз — ближе. Куда ближе, чем прошлой ночью. Время от времени они покачивали головами из стороны в сторону, словно пытаясь решить, смотреть им по сторонам или же нет. И еще я слышал голос. Тихий женский голос, голос плачущий, причитающий. Оплакивающий. Я был уверен, что этот голос принадлежал моей бабке. От его звуков сердце сжимала тоска. Тоска и холод.
Утром я понял, что приехал напрасно. Настроение было ни к черту. Отца не было и следа. Надо было возвращаться и надеяться на лучшее. Надо было возвращаться в город. К маме. Шел снег. Сильный снег. Из-за заносов на дороге я приехал в город в третьем часу ночи. Я не стал ехать к ней домой. Не хотел будить и тревожить в такое время. Дела были такие, что спокойно ждали следующего дня. Я снял номер в дешевенькой гостинице и провалился в сон едва лишь голова коснулась подушки.
Той ночью я снова видел сон. Я замерзал, отчаянно замерзал, несмотря на закрытое окно и работающую в номере батарею. А еще я отчетливо слышал, как в коридоре перед моей дверью кто-то ходит. Неспешным деловым шагом. Так мог бы ходить человек, слоняющийся из одного конца коридора в другой. Я явственно слышал звуки шагов. Шагали два человека. И снова женский голос. Громче, чем прошлой ночью. Гораздо громче. Как будто бы она сидела в изголовье моей кровати.
Я вынырнул из сна от стука в дверь. Сердце колотилось как бешеное, во рту был неприятный привкус. На несколько долгих мгновений я замер, приходя в себя. Было тихо. Ни плача, ни шагов, ни холода. Только стук в дверь. На часах — пол-седьмого. Пошатываясь, я дошел до двери. Открыл.
На пороге стояла мама.
— Сынок, можно войти?
— Конечно, — ответил я и отошел от двери, пропуская ее. Мама прошла вглубь номера. Я закрыл дверь и повернулся к ней.
В номере никого не было. Я огляделся. Ущипнул себя. Сердце забилось. Меня бросило в пот. Я начал глубоко дышать и закрыл глаза, чтобы успокоиться. Я стал считать до десяти.
Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять.
Десять.
Открыть глаза и успокоиться. Открыть глаза и успокоиться. Открыть глаза и…
— Прости, сын, но мы не могли уйти без тебя… Читать полностью…
Всё началось два года назад, в октябре. Затянутое серыми тучами низкое небо нависало над головой, грозясь с минуты на минуты разразиться то ли дождем, то ли мокрым снегом. Я спешил домой, запахнув пальто, скрываясь от холодного ветра за высоким воротником. До заветной двери оставалось рукой подать, когда, будто выпав из густых сумерек, ко мне подошел старик. Точнее, он будто появился со мной рядом — пожилой мужчина с неопрятной седой бородой, торчащей в разные стороны. Одет он был в камуфляжные штаны, видавшую лучшие времена кожаную куртку, а на ногах его красовались новенькие разноцветные кеды. Молниеносно приблизившись, он железной хваткой схватил меня за руку и прошептал:
— Ночь наступит, — его глаза блеснули безумием.
Я даже не успел никак среагировать, он напоследок до боли сжал мою руку и исчез в сгустившейся вечерней темноте. Слегка ошарашенный, машинально потирая ноющее предплечье, я преодолел оставшийся путь до дома. Войдя в квартиру и раздевшись, я удивленно осмотрел руку — чуть выше запястья наливался лиловым синяк в форме отпечатка ладони.
Моё скромное жилье представляло из себя старенькую двухкомнатную квартирку, где я жил в гордом одиночестве. Слегка обшарпанные обои, плакаты рок-н-ролльных групп на стенах да необходимый минимум мебели. Выкинув из головы странного старика, я направился в душ, ещё раз напомнив себе поставить решетку на отверстие для вентиляции, которое сейчас скалилось из-под потолка чёрной дырой в стене. Я стоял под теплыми струями воды, смывая с себя уличную пыль, когда почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Думаю, почти каждому знакомо это чувство, когда чей-то пристальный взгляд упирается в спину.
Поспешив смыть с головы шампунь, я осмотрелся. Как и следовало ожидать — никого. Только чёрная дыра вентиляции. Теперь она больше не казалась мне оскалившейся пастью. Скорее глазом. Мысленно обозвав себя дураком, я попытался убедить себя, что из вентиляционного отверстия на меня может смотреть разве что бедняга-паук. Безуспешно. Несмотря на природный скептицизм, сейчас мне почему-то казалось, что за мной наблюдает что-то побольше паука. Побольше и поумнее. Стараясь не сводить глаз со злополучной дыры, я поспешил закончить водные процедуры, чуть не свернув шею, вылезая из ванной спиной вперед. Суетливо одевшись, я повернулся к выходу когда услышал за спиной детский смешок.
— Ночь наступит, — и ещё один смешок, откуда-то сзади и сверху.
На этом моменте мои нервы сдали, и я, кажется, что-то опрокинув по дороге, пулей вылетел из ванной комнаты. Я бросился к шкафу с одеждой по пути, зажигая свет во всей квартире. Молниеносно собравшись, я выбежал из дома на улицу. В моей голове крутилась лишь одна мысль — выбраться из проклятой квартиры. Оказавшись на улице и стоя в свете фонаря, я слегка успокоился и, решив переночевать в гостинице, вызвал такси. Не знаю, что подумал таксист, когда я расплачивался с ним дрожащими руками, но меня это не особенно заботило. Оказавшись в теплом и светлом номере, я успокоился окончательно и предоставив разбираться с проблемами себе завтрашнему, при свете дня, залез в кровать, готовясь отойти ко сну.
Я проснулся посреди ночи от кошмара, зайдясь в крике. Простыни были смяты и пропитаны потом. Я лежал, в ужасе уставясь в темноту, и казалось, что все мои детские страхи вылезли на поверхность. Мне казалось, что за окном что-то есть, нечто враждебное. Существо, которое только и ждет, когда я поверну голову и взгляну на него. Тогда оно разобьет тонкие стекла, войдет в комнату и убьет меня. Хлопанье крыльев снаружи заставило меня подскочить на кровати. Но оно же и немного успокоило меня. В конце концов, это всего лишь птица, подумал я, когда раздался мерзкий скрежет, будто по стеклу провели чем-то острым.
— Ночь наступит, — от этого квакающего голоса я вжался в простыни, мечтая о том, чтобы стать невидимым.
Затем снова раздалось хлопанье крыльев, и наступила тишина. До утра я лежал, боясь пошевелиться, уснув беспокойным сном лишь с первыми лучами солнца. Проснулся я в темноте. Вчерашний кошмар поблек, забылся, как дурной сон. Взглянув на часы я удивился — одиннадцать часов утра. Странно. Но за окном было темно, как ночью. Выглянув наружу, я увидел, что на улицах кипит обычная дневная жизнь — машины, люди, спешащие по своим делам. Всё ещё скорее удивленный, а не напуганный, я расплатился за номер и вышел из гостиницы.
И там я увидел то, что повергло меня в ужас. Действительно, почти полдень, солнце в зените. Чёрное солнце в фиолетовых небесах.
Дальнейшие события я помню весьма смутно. Кажется, я куда-то бежал, что-то кричал.
Кончилось всё психиатром. Может быть, я действительно болен, ведь для всех солнце осталось прежним, а я бродил во тьме. Я сидел в кабинете у психиатра и даже немного пришел в себя. В психбольницу загреметь я не хотел, несмотря ни на что, поэтому рассказал врачу грустную историю о паленой водке и депрессии. Как ни странно, он поверил, выписал какие-то таблетки и отпустил на все четыре стороны. Уже готовясь закрыть за собой дверь кабинета, я услышал за спиной деликатное покашливание и остановился, думая, что доктор хочет мне что-то сказать.
— Ночь наступила, — голос был совсем не похож на голос врача. Скорее на змеиное шипение.
Надеюсь, хороший человек не обиделся, когда я с грохотом захлопнул за собой дверь. Стараясь улыбаться, как ни в чём не бывало, я вышел из больницы, пытаясь ни обо что не споткнуться в кромешной темноте. Я вышел на улицу, к лучам чёрного солнца.
С тех пор прошло два года. Я привык жить во тьме, которую не разгоняет ни огонь, ни свет фонарей. Голоса больше не преследуют меня, однако теперь у меня есть проблема куда серьезнее. Лица людей на улицах — они начали изменяться. Теперь каждый случайный прохожий смотрит на меня, и на лице его играет ехидная ухмылка. Женщины, старики и даже дети. Знаете, как ужасно смотрится такая улыбочка на лице карапуза в колясочке? Я знаю.
Сейчас мне остается только верить, что за ночью наступит рассвет. Я верю, но надолго ли хватит этой веры? Я больше не могу смотреть в эти глаза. Сегодня я сидел дома, забившись в угол и думал, крутя в руках длинный кухонный нож. Я не знаю, что мне делать. Не думаю, что смогу убить себя, даже в такой ситуации. Но, может быть, я смогу убрать с их лиц эти ехидные ухмылки? Читать полностью…
Ко дню рождения Эдгара По публикуем на сайте его известный рассказ «Маска Красной смерти»:
——
Уже давно опустошала страну Красная смерть. Ни одна эпидемия еще не была столь ужасной и губительной. Кровь была ее гербом и печатью — жуткий багрянец крови! Неожиданное головокружение, мучительная судорога, потом из всех пор начинала сочиться кровь — и приходила смерть. Едва на теле жертвы, и особенно на лице, выступали багровые пятна — никто из ближних уже не решался оказать поддержку или помощь зачумленному. Болезнь, от первых ее симптомов до последних, протекала меньше чем за полчаса.
Но принц Просперо был по-прежнему весел — страх не закрался в его сердце, разум не утратил остроту. Когда владенья его почти обезлюдели, он призвал к себе тысячу самых ветреных и самых выносливых своих приближенных и вместе с ними удалился в один из своих укрепленных монастырей, где никто не мог потревожить его. Здание это — причудливое и величественное, выстроенное согласно царственному вкусу самого принца, — было опоясано крепкой и высокой стеной с железными воротами. Вступив за ограду, придворные вынесли к воротам горны и тяжелые молоты и намертво заклепали засовы. Они решили закрыть все входы и выходы, дабы как-нибудь не прокралось к ним безумие и не поддались они отчаянию. Обитель была снабжена всем необходимым, и придворные могли не бояться заразы. А те, кто остался за стенами, пусть сами о себе позаботятся! Глупо было сейчас грустить или предаваться раздумью. Принц постарался, чтобы не было недостатка в развлечениях. Здесь были фигляры и импровизаторы, танцовщицы и музыканты, красавицы и вино. Все это было здесь, и еще здесь была безопасность. А снаружи царила Красная смерть.
Когда пятый или шестой месяц их жизни в аббатстве был на исходе, а моровая язва свирепствовала со всей яростью, принц Просперо созвал тысячу своих друзей на бал-маскарад, великолепней которого еще не видывали.
Это была настоящая вакханалия, этот маскарад. Но сначала я опишу вам комнаты, в которых он происходил. Их было семь — семь роскошных покоев. В большинстве замков такие покои идут длинной прямой анфиладой; створчатые двери распахиваются настежь, и ничто не мешает охватить взором всю перспективу. Но замок Просперо, как и следовало ожидать от его владельца, приверженного ко всему странному, был построен совсем по-иному. Комнаты располагались столь причудливым образом, что сразу была видна только одна из них. Через каждые двадцать — тридцать ярдов вас ожидал поворот, и за каждым поворотом вы обнаруживаются что-то повое. В каждой комнате, справа и слева, посреди стены находилось высокое узкое окно в готическом стиле, выходившее на крытую галерею, которая повторяла зигзаги анфилады. Окна эти были из цветного стекла, и цвет их гармонировал со всем убранством комнаты. Так, комната в восточном конце галереи была обтянута голубым, и окна в ней были ярко-синие. Вторая комната была убрана красным, и стекла здесь были пурпурные. В третьей комнате, зеленой, такими же были и оконные стекла. В четвертой комнате драпировка и освещение были оранжевые, в пятой — белые, в шестой — фиолетовые. Седьмая комната была затянута черным бархатом: черные драпировки спускались здесь с самого потолка и тяжелыми складками ниспадали на ковер из такого же черного бархата. И только в этой комнате окна отличались от обивки: они были ярко-багряные — цвета крови. Ни в одной из семи комнат среди многочисленных золотых украшений, разбросанных повсюду и даже спускавшихся с потолка, не видно было ни люстр, ни канделябров, — не свечи и не лампы освещали комнаты: на галерее, окружавшей анфиладу, против каждого окна стоял массивный треножник с пылающей жаровней, и огни, проникая сквозь стекла, заливали покои цветными лучами, отчего все вокруг приобретало какой-то призрачный, фантастический вид. Но в западной, черной, комнате свет, струившийся сквозь кроваво-красные стекла и падавший на темные занавеси, казался особенно таинственным и столь дико искажал лица присутствующих, что лишь немногие из гостей решались переступить ее порог.
А еще в этой комнате, у западной ее стены, стояли гигантские часы черного дерева. Их тяжелый маятник с монотонным приглушенным звоном качался из стороны в сторону, и, когда минутная стрелка завершала свой оборот и часам наступал срок бить, из их медных легких вырывался звук отчетливый и громкий, проникновенный и удивительно музыкальный, но до того необычный по силе и тембру, что оркестранты принуждены были каждый час останавливаться, чтобы прислушаться к нему. Тогда вальсирующие пары невольно переставали кружиться, ватага весельчаков на миг замирала в смущении и, пока часы отбивали удары, бледнели лица даже самых беспутных, а те, кто был постарше и порассудительней, невольно проводили рукой но лбу, отгоняя какую-то смутную думу. Но вот бой часов умолкал, и тотчас же веселый смех наполнял покои; музыканты с улыбкой переглядывались, словно посмеиваясь над своим нелепым испугом, и каждый тихонько клялся другому, что в следующий раз он не поддастся смущению при этих звуках. А когда пробегали шестьдесят минут — три тысячи шестьсот секунд быстротечного времени — и часы снова начинали бить, наступало прежнее замешательство и собравшимися овладевали смятение и тревога.
И все же это было великолепное и веселое празднество. Принц отличался своеобразным вкусом: он с особой остротой воспринимал внешние эффекты и не заботился о моде. Каждый его замысел был смел и необычен и воплощался с варварской роскошью. Многие сочли бы принца безумным, но приспешники его были иного мнения. Впрочем, поверить им могли только те, кто слышал и видел его, кто был к нему близок.
Принц самолично руководил почти всем, что касалось убранства семи покоев к этому грандиозному празднеству. В подборе масок тоже чувствовалась его рука. И уж конечно — это были гротески! Во всем пышность и мишура, иллюзорность и пикантность, наподобие того, что мы позднее видели в «Эрнани». Повсюду кружились какие-то фантастические существа, и у каждого в фигуре или одежде было что-нибудь нелепое.
Все это казалось порождением какого-то безумного, горячечного бреда.
Многое здесь было красиво, многое — безнравственно, многое — странно, иное наводило ужас, а часто встречалось и такое, что вызывало невольное отвращение. По всем семи комнатам во множестве разгуливали видения наших снов. Они — эти видения, — корчась и извиваясь, мелькали тут и там, в каждой новой комнате меняя свой цвет, и чудилось, будто дикие звуки оркестра всего лишь эхо их шагов. А по временам из залы, обтянутой черным бархатом, доносился бой часов. И тогда на миг все замирало и цепенело — все, кроме голоса часов, — а фантастические существа словно прирастали к месту. Но вот бой часов смолкал — он слышался всего лишь мгновение, — и тотчас же веселый, чуть приглушенный смех снова наполнял анфиладу, и снова гремела музыка, снова оживали видения, и еще смешнее прежнего кривлялись повсюду маски, принимая оттенки многоцветных стекол, сквозь которые жаровни струили свои лучи. Только в комнату, находившуюся в западном конце галереи, не решался теперь вступить ни один из ряженых: близилась полночь, и багряные лучи света уже сплошным потоком лились сквозь кроваво-красные стекла, отчего чернота траурных занавесей казалась особенно жуткой. Тому, чья нога ступала на траурный ковер, в звоне часов слышались погребальные колокола, и сердце его при этом звуке сжималось еще сильнее, чем у тех, кто предавался веселью в дальнем конце анфилады.
Остальные комнаты были переполнены гостями — здесь лихорадочно пульсировала жизнь. Празднество было в самом разгаре, когда часы начали отбивать полночь. Стихла, как прежде, музыка, перестали кружиться в вальсе танцоры, и всех охватила какая-то непонятная тревога. На сей раз часам предстояло пробить двенадцать ударов, и, может быть, поэтому чем дольше они били, тем сильнее закрадывалась тревога в души самых рассудительных. И, может быть, поэтому не успел еще стихнуть в отдалении последний отзвук последнего удара, как многие из присутствующих вдруг увидели маску, которую до той поры никто не замечал. Слух о появлении новой маски разом облетел гостей; его передавали шепотом, пока не загудела, не зажужжала вся толпа, выражая сначала недовольство и удивление, а под конец — страх, ужас и негодование.
Появление обычного ряженого не вызвало бы, разумеется, никакой сенсации в столь фантастическом сборище. И хотя в этом ночном празднестве царила поистине необузданная фантазия, новая маска перешла все границы дозволенного — даже те, которые признавал принц. В самом безрассудном сердце есть струны, коих нельзя коснуться, не заставив их трепетать. У людей самых отчаянных, готовых шутить с жизнью и смертью, есть нечто такое, над чем они не позволяют себе смеяться. Казалось, в эту минуту каждый из присутствующих почувствовал, как несмешон и неуместен наряд пришельца и его манеры. Гость был высок ростом, изможден и с головы до ног закутан в саван. Маска, скрывавшая его лицо, столь точно воспроизводила застывшие черты трупа, что даже самый пристальный и придирчивый взгляд с трудом обнаружил бы обман.
Впрочем, и это не смутило бы безумную ватагу, а может быть, даже вызвало бы одобрение. Но шутник дерзнул придать себе сходство с Красной смертью. Одежда его была забрызгана кровью, а на челе и на всем лице проступал багряный ужас.
Но вот принц Просперо узрел этот призрак, который, словно для того, чтобы лучше выдержать роль, торжественной поступью расхаживал среди танцующих, и все заметили, что по телу принца пробежала какая-то странная дрожь — не то ужаса, не то отвращения, а в следующий миг лицо его побагровело от ярости.
— Кто посмел?! — обратился он хриплым голосом к окружавшим его придворным. — Кто позволил себе эту дьявольскую шутку? Схватить его и сорвать с него маску, чтобы мы знали, кого нам поутру повесить на крепостной стене!
Слова эти принц Просперо произнес в восточной, голубой, комнате. Громко и отчетливо прозвучали они во всех семи покоях, ибо принц был человек сильный и решительный, и тотчас по мановению его руки смолкла музыка.
Это происходило в голубой комнате, где находился принц, окруженный толпой побледневших придворных. Услышав его приказ, толпа метнулась было к стоявшему поблизости пришельцу, но тот вдруг спокойным и уверенным шагом направился к принцу. Никто не решился поднять на пего руку — такой непостижимый ужас внушало всем высокомерие этого безумца. Беспрепятственно прошел он мимо принца, — гости в едином порыве прижались к стенам, чтобы дать ему дорогу, — и все той же размеренной и торжественной поступью, которая отличала его от других гостей, двинулся из голубой комнаты в красную, из красной — в зеленую, из зеленой — в оранжевую, оттуда — в белую и наконец — в черную, а его все не решались остановить. Тут принц Просперо, вне себя от ярости и стыда за минутное свое малодушие, бросился в глубь анфилады; но никто из придворных, одержимых смертельным страхом, не последовал за ним. Принц бежал с обнаженным кинжалом в руке, и, когда на пороге черной комнаты почти уже настиг отступающего врага, тот вдруг обернулся и вперил в него взор. Раздался пронзительный крик, и кинжал, блеснув, упал на траурный ковер, на котором спустя мгновение распростерлось мертвое тело принца. Тогда, призвав па помощь все мужество отчаяния, толпа пирующих кинулась в черную комнату. Но едва они схватили зловещую фигуру, застывшую во весь рост в тени часов, как почувствовали, к невыразимому своему ужасу, что под саваном и жуткой маской, которые они в исступлении пытались сорвать, ничего нет.
Теперь уже никто не сомневался, что это Красная смерть. Она прокралась, как тать в ночи. Один за другим падали бражники в забрызганных кровью пиршественных залах и умирали в тех самых позах, в каких настигла их смерть.
И с последним из них угасла жизнь эбеновых часов, потухло пламя в жаровнях, и над всем безраздельно воцарились Мрак, Гибель и Красная смерть. Читать полностью…
Подходя к своему дому, Галина взглянула на окна шестого этажа, где находилась ее квартира, и обмерла: окна были распахнуты настежь, а внизу собрались люди, что-то оживленно обсуждая. Завидев машину «скорой помощи», молодая женщина почувствовала, как внутри будто что-то оборвалось, ноги стали непослушными. Кто-то осторожно поддержал ее за локоть, когда она метнулась вперед и, будто подкошенная, упала на колени. На асфальте, разметав ручки, лежала ее двухмесячная дочь. В луже крови, неестественно неподвижная. Крик застрял в горле, парализовав все тело. Она уже не слышала и не видела ничего, кроме этого окровавленного родного комочка.
Она не помнила, как оказалась в своей квартире. Кто-то усадил ее в кресло, поил водой. Этот кто-то настойчиво и заботливо подносил нашатырь, не вызывавший у нее никаких чувств.
— Девочки нигде нет, — донесся из ниоткуда женский встревоженный голос.
Галина узнала соседку и впервые встрепенулась.
— Поищите Свету, — слабо проговорила Галина. — Она не могла далеко уйти, оставив одну… — и запнулась, не в силах произнести имя теперь уже покойной младшей дочери.
6-летняя Света спряталась под кровать. Она испуганно таращилась вокруг себя, когда ее извлекли оттуда. В глазах застыли слезы.
— Дядя бросил Ирочку в окно, — всхлипывая, рассказала девочка. — Он такой большой, темный. Когда он зашел в квартиру, я испугалась, спряталась сюда, чтобы он меня не видел. А Ирочку он схватил и выбросил, а сам убежал.
Вызванный наряд милиции оцепил район, но, видимо, убийца успел скрыться, не оставив никаких следов. Прочесывали чердаки, подвалы, сомнительные квартиры — тщетно. В последующие два дня оперативники продолжали искать, хотя уже понимали: время упущено.
На похороны маленькой Ирочки сошлись все соседи, приходили посторонние люди. Приносили игрушки, сладости, утешали убитых горем родителей. Галина уже не плакала — слез просто не осталось. Старшая дочка стояла тут же в черной косынке, придерживала маму за руку. Света не плакала — наверно, до ее сознания еще не доходил смысл свалившегося на семью горя.
Когда подъехал катафалк и заиграла траурная музыка, женщины заголосили, и Света испуганно прижалась к матери. Мягкие игрушки решили положить в гробик.
— Мама, — Света дернула Галину за руку. — Зачем ей столько много игрушек, пусть и мне останутся…
Галина, как ужаленная, отпрянула от старшей дочери.
— Света, Света, послушай… — и осеклась.
В глазах 6-летней девочки промелькнул испуг.
— Что, мамочка? Ты обиделась?
— Света, скажи: дядя, который бросил Ирочку из окна… как он открыл дверь? Я ведь ее запирала.
— Я не знаю, не знаю, мамочка, — вдруг расплакалась Света. — Мне было страшно, я боялась.
Галина ее уже не слушала.
До нее враз дошло, кто стал убийцей ее двухмесячной Иринки.
… Светлана росла капризным, взбалмошным ребенком. Единственной дочкой обеспеченных родителей, такой же единственной внучкой для двух бабушек и дедушек, не чаявших в ней души.
Любая прихоть, не поощренная родителями, бывала немедля выполнена любящими бабушками-дедушками, рассуждавшими, что у ребенка должно быть нормальное, обеспеченное детство.
При замечаниях детсадовских воспитателей о том, что девочка чересчур эгоистична и вспыльчива, Галина тушевалась, а бабушка с жаром доказывала, что это переходное и травмировать ребенка по таким мелочам — варварство.
Так и росла девочка, как губка, впитывая, что только она, ее существование — самое важное для родных и близких. Когда однажды мама спросила, не хотела ли Света иметь братика или сестричку, девочка отшвырнула игрушку и забилась в угол с громким плачем. Бабушка тут же подскочила к внучке, но, против обыкновения, не набросилась на Светину маму с упреками, а только погладила девочку по голове, зашептала утешительные слова.
— Ах, так! — взбунтовалась Света. — Значит, и ты себе хочешь другую внучку?
Бабушка в растерянности захлопала глазами, пытаясь обнять Свету, но та вырвалась, убежала к себе. Никакие доводы о том, что одной ей, когда повзрослеет, будет тяжело, не помогли. Света плакала навзрыд.
В родильном доме мама через окно показывала сестричку и, счастливо улыбаясь, спрашивала, как они назовут младшенькую. Света дергала папу за рукав, поторапливая домой, а ночью, уткнувшись в подушку, плакала. Ни через неделю, ни через месяц она ни разу и не подошла к своей младшей сестричке, только исподлобья наблюдала, как мама забавляет девчушку, играет с ней. У Светы вдруг беспричинно начались истерики, она все чаще жаловалась на головную боль. Когда встревоженная ее состоянием Галина обратилась к врачу, тот, осмотрев 6-летнюю девочку, недоуменно пожал плечами, не находя никаких признаков болезни. А на прощание посоветовал обратиться к невропатологу.
Невропатолог, выслушав Галину, сказал:
— К сожалению, это бывает не так уж редко. Думаю, вам надо еще раз попытаться, чтобы она как-то сблизилась с младшей сестренкой, пусть играет, забавляет — не бойтесь ей доверять. Но и не лишайте прежнего внимания, теплоты…
После того визита к врачу Галина с мужем долго о чем-то шептались на кухне, говорили и со Светой. Она, кажется, впервые внимательно слушала и больше не плакала, от Иринки не отворачивалась. К концу второго месяца своей жизни младшая сестренка впервые улыбнулась. Ей, Светлане. И та с радостным криком кинулась к матери — поведать новость. Но Галина тогда обрадовалась даже не первой детской улыбке, а тому неподдельному восхищению, которое загорелось в глазах старшей дочурки. Теперь молодая женщина была уверена: девочки подружатся, полюбят друг друга. Но вскоре случилась беда. Была ли она неожиданной, пришла ли из ниоткуда… или все же в этом была какая-то закономерность? Читать полностью…
В такси села женщина с большим букетом цветов, нервно перебирающая подол платья.
— Побыстрей, пожалуйста, я опаздываю!
— Наверное, на праздник к кому-то?
— Да, к дочери на день рождения! Ей сегодня 25 лет исполняется. Она ждет меня к трём часам.
На часах было 14:40.
— Ну, тогда поехали быстрее, чтобы не опоздать, говорите адрес…
— Здесь, недалеко — северное кладбище, пожалуйста, — сказала она и посмотрела на водителя глазами, полными горечи и слез.
Он посмотрел на нее с удивлением, но ничего не сказал — только слушал женщину, которая продолжала говорить, едва не плача:
— Понимаете, моя Юлечка оставила меня еще месяц назад, а вчера звонит мне и говорит — мама, если ты так по мне скучаешь, приходи ко мне на день рождения в три часа дня, мы посидим с тобой и поговорим…
На лице женщины появилась дрожащая улыбка.
— Она меня ждет!
На улице было жарко, везде пробки.
— Боюсь, не успеем, — сказал водитель.
— Ничего страшного. Здесь уже недалеко, я дойду пешком.
Она вышла и быстрым шагом направилась в сторону кладбища, скрывшись за поворотом. Движение машин возобновилось, и таксист поехал дальше. Проезжая тот самый поворот у кладбища, он увидел знакомые ему цветы, разбросанные по дороге. Произошла жуткая авария — была сбита насмерть та самая женщина. И только ветер развевал её волосы и цветы, что остались у нее в руках.
Водитель посмотрел на часы — было ровно три часа. Все-таки успела… Читать полностью…