Итак, дело было в конце восьмидесятых, когда я еще был веселым и безнравственным студиозусом средних курсов. У нашего препода умерла матушка — древняя старушка. И за неимением родни мужеска полу, гроб с телом пронести, а заодно и на поминках выпить он пригласил несколько студентов, в их числе и меня. Я нес крышку, и случайно оцарапался о гвоздь. Мысль о том, что пара капель моей крови останется во гробе с покойником оказалась очень неприятной. Но, по зрелом размышлении, я счел это ерундой, и принялся кушать водочку. Мы хорошо выпили, поговорили, и спокойно разошлись. Я же дорогою зашел к приятелю, где добавил еще портвешка и отогнал от себя прочь все скверные мысли, тем паче все происходило в компании двух разбитных барышень… Вдоволь повеселившись, вернулся я домой, и прокравшись в свою комнатку завалился баиньки. (Сразу оговорюсь. Я не знаю, связано ли как-то вышеизложенное, и то, о чем я расскажу ниже…Итак, дело было в конце восьмидесятых, когда я еще был веселым и безнравственным студиозусом средних курсов. У нашего препода умерла матушка — древняя старушка. И за неимением родни мужеска полу, гроб с телом пронести, а заодно и на поминках выпить он пригласил несколько студентов, в их числе и меня. Я нес крышку, и случайно оцарапался о гвоздь. Мысль о том, что пара капель моей крови останется во гробе с покойником оказалась очень неприятной. Но, по зрелом размышлении, я счел это ерундой, и принялся кушать водочку. Мы хорошо выпили, поговорили, и спокойно разошлись. Я же дорогою зашел к приятелю, где добавил еще портвешка и отогнал от себя прочь все скверные мысли, тем паче все происходило в компании двух разбитных барышень… Вдоволь повеселившись, вернулся я домой, и прокравшись в свою комнатку завалился баиньки. (Сразу оговорюсь. Я не знаю, связано ли как-то вышеизложенное, и то, о чем я расскажу ниже. Возможно, что никак. Судить об этом не мне…) А случилось в моей комнате следующее: Я вдруг пробудился от какой — то жуткой и одновременно торжественной мысли — «Он здесь». Я открыл глаза. Надо мною возвышалась исполинская фигура. Она была как столб черноты, стоящий у меня на груди, и достающий вершиною до потолка. Фигура казалась как будто человеческой, и я четко понимал, что ЭТО пытается меня убить. Я лежал с открытыми глазами, бессильный пошевелиться, и испытывпал неимоверный ужас и настоящие физические муки. Мне было в тот момент очень, очень плохо… Я чувствовал, что я как будто умираю. При том я отчетливо слышал, как по кухне ходят родители, звенят посудой. А я даже не мог застонать. Я не помню, сколько это продолжалось — я пытался бороться с этим оцепенением, с этим предсмертным ужасом, издать хоть звук, хотя бы пошевелиться. И наконец мне это удалось! Я смог издать какой — то звук. Хватка ослабла. Я смог перевернуться на правый бок… Я лежал чуть свесившись с кровати и приходил в себя, с наслаждением вслушиваясь в живые квартирные шорохи и глядя на полоску света, пробивающуюся из — под двери. (И вот что странно! В тот — первый — раз, я еще долго ощущал враждебное воздействие, которое ушло постепенно, а не прекратилось, как полагается, сразу после пробуждения). Когда мне стало лучше, я со страхом решился опять перевернуться на спину… Я увидел вокруг лишь темноту комнаты, смутно белеющий потолок, и черную тень в углу — просто тень, которую я, возможно принял за черную фигуру. С этой мыслью я свернулся клубочком и заснул…
