Правда это или вымысел, сейчас уже, наверное, никто не знает. А кто знает — не скажет. Был в наших краях один пионерский лагерь, коих много разбросано по нашей стране, названия сейчас уже и не вспомню. Километрах, может, в восьми-девяти — деревушка, но чтобы попасть туда из лагеря, стоило выйти за массивные, металлические ворота и направиться по тропинке, что терялась в зарослях и кустарниках здешней тайги. Тропка эта выходила на просеку, глинистая колея с никогда не высыхающими, а местами даже глубокими лужами, сменялась песчаной дорожкой. Коричневая, мутная гладь этих \»водоёмов\» только с первого взгляда кажется безжизненной. Если минутку понаблюдать, то можно увидеть как снуют туда-сюда клопы-водомерки, тонкие лапы которых скользят по глянцу, отражающему облака. Изредка из глубины коричневого \»омута\» нет-нет да и всплывёт чёрный как смоль жук-плавунец, чтобы набрать воздуха, распугивая беспокойных водомерок, и, почти сразу, возвращается на дно. А вечером, когда закат окрасит верхушки сосен в алые краски, над лужами сбиваются облачка мошкары, парящими в остывающем после дневного зноя воздухе. С высоты человеческого роста можно представить, будто с очень высокой башни наблюдаешь за большим озером, в котором кипят свои страсти.
Не все знают, что если через пару километров с просеки свернуть налево, то можно выйти к пруду, буйно заросшему по берегам камышом с тростником. Но те, кто знают это место, без острой нужды туда не наведываются. Место там нехорошее. Местные деревенские мальчишки называют его \»Тихим озером\», хотя озером назвать его сложно, уж очень мало оно. strashilka.com
Одно время настойчиво ходили слухи, что в тёмных его водах нашёл упокоение беглый каторжник, который выдавал себя за местного батюшку при церкви. История берёт своё начало ещё с царских времён. В деревушке тогда объявился молодой священник, а через некоторое время стали пропадать ребятишки. Разоблачили его быстро: деревня ведь не город. Обыскав дом, в погребе нашли истерзанные тела пропавших и решили закончить его деяния самосудом: связали по рукам и ногам, повесили связку кирпичей на шею и утопили в том пруду. Но перед смертью от отчаяния жалуясь, что искал покой от каторги в этих местах, а нашёл смерть, проклял сельчан, пригрозив, чтоб последнее его пристанище не беспокоили. Сослан, как позже выяснилось, он был за подобные дела. История только начала потихоньку забываться, уходили из жизни люди, пережившие те страшные времена, пока пару влюблённых, решивших подальше от других провести время, не нашли в том пруду мёртвыми. Тогда-то и родилась легенда о призраке каторжника.
Угасали потихоньку голоса в соседних палатах, всё реже были слышны шаркающие шаги по коридору и хлопанья дверью, скоро отбой. Николай сидел один в своей комнате в ожидании Вадика, тайком от вожатых выскользнувшим в окно. Напротив его койки вот уже два дня пустовала кровать Артёма, строго, по всем правилам заправленная прежним хозяином, которого забрали в больницу с отравлением. На стене, залитой лучами заходящего солнца, тень подушки, стоящей \»треугольником\», напоминала пирамиду. Но минут через тридцать — сорок, солнце окончательно спрячется за макушками елей да сосен, окруживших территорию лагеря со всех сторон, и на июльском, вечернем небе начнут появляться первые звёзды. В палате, где остались только Вадим с Колей, станет совсем темно. Вот тогда-то, пока не включились фонари, стоящие вдоль дорожек, настанет момент через окно покинуть палату, пересечь вон ту дорожку, ведущую в столовую и кустами малинника, раскинувшегося до бывшего медпункта, добраться до забора. И всё. Там под забором есть лаз, подкоп, забросанный старым ивняком от чужих глаз. Как добраться до \»Тихого озера\» мальчишки знали.
\»А ведь проще было всё-таки прыгнуть с этой проклятой вышки. Не надо было бы сейчас доказывать, что не трус\». — с наступающей темнотой мысли Коли были одна мрачнее другой.
Дело в том, что в лагере был бассейн и мальчишки, вопреки запретам вожатых, иногда, прыгнув с пятиметровой высоты, хвастались незабываемыми ощущениями перед младшими отрядами. Насупившись, \»детский сад\», как правило, предпочитал молча оттолкнуться от бортика и последующие сорок минут не вылезать из воды. У Николая, считавшего себя не робкого десятка, закружилась голова, как только сквозь листву тополей показалась крыша корпуса его отряда. С позором спустившись с вышки по лестнице под ехидные насмешки \»старшаков\», Коля со злостью бросил в сторону улыбающихся ребят:
— Ну так я никогда не прыгал с такой высоты!
— А трусы-то мокрые! Гы-гы!
— Зато мне не слабо искупаться в \»Тихом озере\»… — тихим, не своим голосом, неожиданно даже для себя, произнёс мальчик.
— Да ну! Хорошь свистеть-то! С вышки прыгнуть испугался, а теперь пугает нас озером… Иди кубики складывай! — дружный смех заставил Николая сжать кулаки до хруста в костяшках.
— Да пошли вы…
Смех прекратился, а к Коле подошёл Тимур со второго отряда. Смуглое лицо, острый подбородок, тёмно-карие глаза с недетским взглядом, даже в спорах с вожатыми его внешность выражала решительную уверенность в своей правоте.
— За слова свои о-отвечаешь? — тихий голос с лёгким заиканием Тимура ввёл Николая в ступор.
— А что мне теперь остаётся? Терпеть насмешки до конца смены? — мальчишка понял, что начал оправдываться перед \»старшаком\».
— Нефиг было на вышку лезть, раз уж прыгнуть не смог. Ладно, дело твоё. А кто сможет подтвердить, что ты в \»Тихое\» окунулся?
В пяти метрах, стоя у скамейки, крутил головой Вадик. Конечно, всё произошедшее он не мог не наблюдать, но в этот неловкий момент он не знал, на чём заострить внимание.
\»Пацан — сказал, пацан — что?\»
\»Сделал…\» — вспомнился Коле последний диалог с Тимуром. — \»И всё-таки проще было прыгнуть\».
Лёгкое, трёхкратное перебирание пальцами по стеклу отвлекло Николая от тяжёлых мыслей. Это был своеобразный пароль, \»открывай, мол, свои\».
— Тимур фонарик одолжил. — запыхавшийся Вадим снова подошёл к окну, через, которое залез в палату. Там, над горизонтом, невидимым из-за верхушек елей и сосен, собирались тяжёлые тучи, серо-синие очертания, которых напоминали бесформенные горы. — Ты готов?
— Всегда… — затянув потуже лямку на правом сандалии и взяв полотенце с душки кровати, Коля посмотрел на Вадика. — На улице никого?
— Никого. Всё, пошли.
Сердце бешено заколотилось, как только они приблизились к дорожке, ведущей в \»столовку\»: вдруг там в сумерках возьмёт да и возникнет силуэт вожатого, пусть и не со своего отряда? А вот и спасительный малинник, в гуще, которого легко затаиться даже в паре метрах от проходящего. Шуршание листьев, напряжённое дыхание и только ветка какая случайно нет-нет, да и стеганёт по лицу. Ребята остановились. Дальше забор.
— Проползём — а дальше с фонариком. — отдышавшись Вадик прислушался. — Вроде тихо.
Уже мерцали первые звёзды на тёмно-синем бархатном июльском небе, когда Коля с Вадимом вышли на просеку. Луч фонарика терялся в дремучей темноте леса, уже не казавшегося таким не страшным, как днём. Где-то в его глубине, далеко от просеки, три раза гулко протрубил лось и мальчишки как по команде на миг остановились прислушиваясь.
— Вадик. А рыба там какая водится? — Николаю хотелось поговорить, чтоб отогнать страх.
— А я откуда знаю! Вот у каторжника и спросишь при случае.
— Вообще не смешно. Ну ты же не первый год сюда ездишь, неужели никто не ловил?
— Был у нас любитель, Эдик. Два года назад, я первый раз сюда приехал тогда. Как-то он сходил на это озеро, настругал удочку из ивы, привязал леску с крючком и поплавком, накопал червей…
— И чего поймал? — запнувшись в темноте о кочку с травой, Коля чуть не улетел с просеки.
— Не знаю. Он про улов не рассказывал. Да и вряд ли когда-нибудь внятно расскажет. В психушке он. У меня сестра отца на одной фабрике с его мамой работает.
От сказанного у Николая пробежали по спине муражки. Оглянувшись на шорох в траве мальчик зашагал быстрее.
— А что с ним?
— Он в ту ночь, ну после рыбалки, весь отряд разбудил своим воплем. У него койка у окна стояла. В общем, по его словам, он проснулся от того, что за окном из темноты на него кто-то смотрел, причём стоя у самого окна. Говорил, что это и был каторжник, лицо белое-белое, как простыня, стоит, скалится и трясётся весь как…
Внезапно в кустах раздался хруст и хлопанье крыльев, удаляющееся во мрак леса. То ли тетерев, то ли глухарь испуганно оставил своё место ночёвки, напугав мальчишек.
— И что дальше было? — тихо поинтересовался Коля, как только ребята пришли в себя.
— Ничего. Под утро он так выл, что кровь в жилах стыла. Успокоить даже фельдшер не мог. Потом скорая приехала. Последнее внятное, что я от него слышал, это \»зря потревожил\» или \»побеспокоил\», не помню уже, не до этого было, сами тогда страху натерпелись.
Наступила долгая пауза. Лишь редкий хруст веток под ногами, да прерывистое дыхание нарушали покой ночного леса. Иногда ближайшие, отдельно стоявшие молодые ёлки, в темноте казались застывшим силуэтом, заставляя переводить свет фонаря по сторонам. В один из таких моментов оничуть было не проскочили поворот к озеру. Тут тропинка становилась всё уже, а трава поднималась выше пояса. Видимо сюда редко ходили, а в последнее время никого не было.
— А помнишь, Козельцева говорила, что сюда даже бросать ничего нельзя? — осветив лучом тёмную гладь, над которой редкими, белыми клубами медленно начинал подниматься туман, спросил Вадик, поморщившись от зловонного запаха стоялой воды и гнили. Словно в ответ ему, откуда-то со дна водоёма, ближе к центру, поднялись пузыри. Булькающий звук продлился недолго, секунд пять, после лёгкого шелеста тростника опять настала тишина.
— Комары достали! — подбадривая себя Коля, сняв одежду, взял фонарик и подошёл к воде. — Холодная…
\»Пугает, наверное, Вадик меня своим Эдиком из психушки\». — зайдя по пояс в тёмную воду размышлял Коля. — \»Бросать ничего нельзя… Чушь всё это\».
Но момент внезапной храбрости продлился недолго: туман становился плотнее и Вадика уже было почти не видно, лишь голова над белой пеленой. Стекло фонарика, как назло, отпотело изнутри и теперь тусклое пятно вместо луча даже до камышей не доставало.
\»Окунуться для верности, чтобы потом не говорили, что…\»
Мысль прервал шорох в камышах.
\»Может утка?\» — отступая к берегу Коля успокаивал себя, не давая возможности поддаться панике. — \»Ну до берега-то всего метров десять, а камыши…\»
Резкий треск ломающихся веток, тяжёлые всплески сквозь хруст тростника — что-то крупное быстро приближалось к Николаю.
— Коля! Сюда!!! Быстрей!!! Быстрее!!! Это каторжник!!!
Всё было как в кошмарном сне: очень хотелось бежать, но вода сковывала движение, ил засасывал ноги по щиколотку. Тяжёлые всплески становились всё ближе и ближе и уже не ломался тростник, а сердце было готово вырваться наружу. Вроде бы и берег рядом и вода всего лишь чуть выше колена, Вадик… Вот появился его силуэт в тумане… Руку тянет… Но внезапно, прямо за спиной Николая будто что-то тяжёлое упало в воду, а за ногу вцепились холодной хваткой и, потеряв равновесие, мальчик скрылся под водой.
Наступившая вдруг тьма из-за утонувшего фонарика поглотила всё вокруг. Отчаянно дергаясь в панике, Коля вырвался из рук каторжника и наугад в темноте бросился в заросли камыша. Вадим в это время уже бежал к просеке.
\»Каторжник\», выходя из воды, остановился где со дна ещё пробивался тусклый огонёк.
— Чуть фонарь не у-утопили, хорошо, у берега хоть. — вытирая со лба остатки глины и избавляясь от набедренной повязки из водорослей поверх плавок, проворчал Тимур. — Рома, свети сюда! Эти д-далеко убежали?
— Один по тропинке, другой лесом. — едва прекратив смеяться, ответил парень и посветил в сторону камышей, куда пару минут назад скрылся напуганный Тимуром Николай. — Во завтра ржач будет!
— Ржач буудет, если тот не заблудится. Я-то расчитывал, что о-они вместе побегут.
Тимур, прислушавшись, смотрел в сторону камышей, куда светил его товарищ. Вытоптаные Колей заросли образовали вроде просеки, ведущей в лес. Но ни треска, ни хруста веток слышно не было, только где-то в той стороне, рядом с \»колиной дорожкой\», там кустарник скрывает ещё глубокие места, вновь послышался звук поднимающихся со дна пузырей.
— Утром зайдём к ним в о-отряд, проверим, вернулись или нет. Пока не рассказывай никому.
— Да куда они денутся, лагерь вон рядом ведь…
Голоса \»старшаков\» становились всё тише, вот они вышли на просеку, а над водоёмом снова поплыли клубы тумана, безмолвного свидетеля, словно желавшего застелить собой все следы, оставшиеся после \»спектакля\».
Вадик не помнил, как добрался до лагеря, как пролез под забором на территорию, не знал сколько сейчас времени. От ужаса подкашивались ноги, будто набитые ватой. Из-за накативших от страха и стыда слёз он не всматривался, ходит ли кто по территории, его это не волновало. Единственное, что пульсом билось в висках, это \»Бросил…\», \»Оставил в беде…\», \»Предал\»… Зайдя в палату, не раздеваясь и не включая свет, Вадим бросился на койку и с головой накрылся одеялом, отгородившись от всего мира. \»Что делать? Рассказать вожатым — не поверят. А Коли нет, ведь искать будут. Тогда придётся рассказать\». Под одеялом стало трудно дышать, оставив маленькую щёлку, он выглянул из-под одеяла: всё та же заправленная кровать Артёма, над ней на стене в косом луче уличного фонаря падали тени веток берёзы и мальчишке на миг показалось, что это костлявые руки мертвецов, которые тянутся к нему, но никак не могут его достать. Вадик зажмурился. Но тут сквозь тишину глухой ночи он отчётливо расслышал знакомое трёхкратное перебирание пальцами по стеклу. Даже не перебирание, а скорее скрежет. Едва уловимый скрежет. Ногтями. Снова накрывшись одеялом, он решил так пролежать до утра. А там будь, что будет. Кроме своего тяжёлого дыхания слышно ничего не было, снаружи — тишина. То ли от усталости, то ли от пережитого, а может и от всего вместе, стало клонить в сон, как вдруг Вадим снова почувствовал тот запах стоялой воды и гнили, пробиравшийся снаружи. Вместе с этим, ему показалось, что в палате кто-то есть. Медленно, очень медленно, он стал стягивать с головы одеяло и как только его край дошёл до уровня глаз, Вадик встретился взглядом с остекленевшими глазами Николая, смотревшего, словно, сквозь него. На мертвенно-восковом лице ещё были свежие пятна грязи со дна озера.
Колю так и не нашли. Ни в лагере, ни в лесу, ни в озере. Даже в деревне искали, но там никто похожего мальчика не видел и его судьба неизвестна. В отличие от Вадима. Утром его нашли в палате, сидящего на своей койке. Он пытался что-то нарисовать или написать на стенке куском старого кирпича, при этом судорожно хихикая. И по сей день он сидит на койке лицом к стене, только палата уже в психиатрической больнице, а как только закат окрасит унылый пейзаж больничного городка, бежит проверять, крепко ли держатся решётки на окнах.
P.S. В школьные времена у нас было одно увлечение: выходить рано утром, часов в пять, на речку, где в царские времена была пристань. От неё сохранились только почерневшие от времени брёвна, вкопанные на несколько метров вглубь берега, напоминающие сгнившие зубы неведомого великана. Иногда, в малую воду, среди камешков можно было найти старую медную монету с двуглавым орлом. Считалось, что это на счастье: либо пятёрку по алгебре получишь, либо первое место в олимпиаде по черчению займёшь, а то и Петрова с пятого \»Б\» на День рождения пригласит. Но чуть дальше старой пристани, за низким кустарником, свешившегося с метрового обрыва над водой, торчат из воды две связки, штук по пять, брёвен, верхушки, которых облюбовали чайки. По рассказам старшего поколения, именно оттуда советская власть девяносто лет назад отправила на середину реки, а затем затопила баржу с зажиточными крестьянами-кулаками. После падения \»железного занавеса\» там был установлен мемориал. Некоторые ребята рассказывали, что находили в том месте старые крестики и крохотные нательные иконки. Быть может из-за своей впечатлительности, мне так и не довелось в том месте перебирать камешки, в поисках этих крестиков. Проходя рано утром мимо этих связок брёвен, казалось, что из стелющегося тумана над рекой, тянут руки десятки тонущих людей и вот-вот один из них сейчас выйдет на берег. И по сей день, находясь на этой набережной, я вспоминаю слова деда, забравшего как-то раз меня после детского сада на прогулку к реке и увидевшего, как я кидаю пустую бутыль в воду ближе к одной из этих связок, а затем пытаюсь попасть по ней камнем: \»Не тревожь покой усопших\».