Рассказал мне эту историю дед. А дед человек слова, если скажет что-нибудь, пообещает, по возможности выполнит сразу, а если ждать приходилось, то совсем чуть-чуть. В детстве он мне постоянно игрушки всякие привозил, истории рассказывал, смеялись вместе доупаду, а мне его ещё смех нравился — звонкий такой, не как у стариков обычно бывает, как молодой заливается. Я вырос, в деревню к нему в гости ездить стал редко — школа, занятия всякие, новые технологии и вот позапрошлым летом сказал маме, что хочу в гости к деду с бабушкой наведаться, давно у них не был, город совсем съел меня. А бабушка отлично готовит, ещё скотина своя — коровы, куры, козы — так, что всё своё, и меня так и потянуло на свежий воздух. Собрал вещички, мама позвонила деду вечером, чтобы за мной приехал. Я сидел как на иголках, я ещё тамошних ребят знал хорошо, вместе байки друг другу рассказывали, я дедовские иногда пересказывал, лазали по старым сараям, ходили к дому, заброшенному, где по деревенской легенде духи обитали. Испугались мы тогда о того, что мышь пробежала — девчонка заметила краем глаза движение, да как ломанётся, заорёт, что мы за ней все повыскакивали как в попу раненные. Прошло с тех пор лет семь-восемь, не меньше. Вышел на балкон и смотрю, дедушкин старый москвич подъезжает. Ну, у меня тут улыбка до ушей, хоть за вязочки пришей во все тридцать два зуба, я сумку взял, отца с мамой чмокнул, да помчался на улицу. А дед уже машину припарковал, москвич старенький, но целёхонький на солнце блестит, а дедушка стоит, прислонившись к двери, да улыбается. Я подбежал, обнял его, сел вперёд, пристегнулся, поехали. Я начал расспрашивать, как деревня, как соседи, как хозяйство ведётся — дед охотно отвечал на моё словоизвержение, терпеливо так, с улыбкой, рад внука видеть как-никак. Выехали уже за черту города, как я спросил о своём лучшем деревенском друге, Фёдоре. Дружили мы тогда сильно, не разлей вода, один раз даже в девчонку одну влюбились, но решили по-братски оставить её и не менять, так сказать \»братву на бабу\». Дед сразу нахмурился, баранку покрепче стиснул, мрачнее тучи сделался. Ну, я тут понял, что что-то не то. Решил помолчать, не расспрашивать, сам узнаю, да дед начал. С его слов буду писать:
\»Федька хороший парень был, молодой совсем, да жаль парня. 17 лет всего (он старше меня на год), пороху не нюхал. Связался он с недобрым делом… Родители его в город по делам поехали, а сына оставили дома и наказали ему хозяйство в чистоте держать. Он молодец, не халтурил, я только встану, а я встаю ни свет, ни заря, а он уже поднялся и горланит через весь двор: \»Доброе утро, дед Коля!\». Корову держал в чистоте, доил, овец на пастбище выгонял, следил за ними, да вот принялся один раз колодец чистить. Он у них постоянно поростал то водорослями, то мхом, грибы всякие росли внизу. Взял он палку какую-то, тряпку нацепил, да давай видать, по стенам елозить, оцеплять всю эту гадость со стен, да со дна. Очистил, давай ведром черпать. Дошёл до дна почти и глядь, внизу лежит что-то. То ли тряпьё какое-то, то ли что. Любопытно стало, что за невесть, что там внизу. Привязал крючок к палке, да вытащил наверх. Оказалось, что это скелет, не животный, человека! Не стал парень, что странно, к батюшке обращаться, чтобы тело-то захоронить по правилам, а в дом к себе его унёс. Я видел как он колодец чистил, порой бабушка охала-ахала, что, мол, он так низко наклоняется, не свалился бы! Я тоже заволновался, решил наведаться. Бабушка блинов напекла, я взял вязанку, да к нему. Зашёл в сарай — нет никого, а корова чуть ли не по колено в навозе, вымя раздулось, как бы, не перегорело молоко. Тут я и заподозрил, что что-то не то, побежал в дом к нему быстрее. Постучался, внутри какое-то шубуршание услышал, а как постучался — всё затихло. Тут я дверь то сдуру чуть не вышиб и на пол не упал — дверь не закрытой оказалась. А в доме пахнет какой-то мертвечиной, ей Богу. Я испугался, не зашиб ли парня кто, все комнаты оббегал и застал его лежащим на полу в гостиной — оттуда сильнее всего пахло. Думал, пропал Фёдор, хватаю его за плечо, а он глаза распахнул, под ними круги синие. Лицо осунулось, еле руками шевелит, а глаза живые, как будто ярче ещё стали. Зелёные, сверкают, вот-вот искры замечет. Федька парнем красивым был, а тут усталый, осунувшийся, лет на десять постарел. Я его хватаю, на ноги поставить пытаюсь, а он стоять не может, мямлет только что-то: \»Ноги, ноги, ноги…\» Тут я и понял, что ноги у него не двигаются совсем. Отнялись видать. Я подумал, вдруг болел чем-нибудь, на кресло его усадил, давай расспрашивать. А он на лицо не смотрит, глаза отводит, да куда-то в угол, на грани бреда парень. И когда он очередной раз взгляд отвёл, я-то и увидел, куда он так норовит посмотреть. В углу кости лежали, а Фёдор руку поднял и тычет туда. Я поднялся с корточек, думал мне туда идти надо, а он хвать меня за руку, да с такой силищей, что меня чуть на пол не уложил. А тыкать продолжает. Ну, я руку его отцепил, стул к углу поставил и его туда — на плечо закинул руку вторую и еле доволочил. Ноги не ходят, тащит их по полу. Усадил туда, да решил за женой сходить, пусть покормит бедолагу. Сходил за бабушкой и слышу, болтает что-то Федька, да живо так! Воркует, как с девчонкой, обещает что-то, а как только зашли мы — умолк.
Так Леночка (бабушку зовут) и носила ему еду, кормила. А один раз говорит, заходит и чуть не закричала — он около двери ползёт, рукой загребает, а в руке рваньё. Не отдал он её, чуть за руку не прикусил, когда она ему помочь встать пыталась. А она у нас женщина не робкого десятка, прикрикнула на него, и как только он замолк, утащила его в гостиную. Парень сильно похудел, как щепка стал, так что не удивительно, что его бабушка унесла. Жутко ей в доме было, присутствие кого-то как будто ощущала и тут решила опять в угол тот посмотреть, где кости лежали, а нет их там. Думала, я выкинул наконец-то, но я их не трогал, казалось, как будто бы эти останки единственная мотивация Федьку жить. Жалко его было жутко. Один раз ночью вышел я на порог покурить, да вижу в окне Фёдоровского дома девушку. Да красивую такую, что я думал, кажется мне всё это спросонья. А главное, Федя улыбался, что-то говорил ей, а девица по комнате кружила, волосы, чуть ли не до пят, да светлые такие, как и она. Лунный свет будто бы через неё проходил. На следующий день помер парень, опять вылез из кресла, да и уполз на кухню, а нашли его в обнимку с каким-то тряпьём, на платье похожем и с грудой костей.\»Я опешил. Друг, которого я знал, наверно, лучше, чем самого себя, умер по какой-то мистической причине. Меня аж озноб схватил. До деревни километра два осталось, так что я просто вперил взгляд в горизонт, куда врезались вершины гор. На душе стало гадко, холодно и пусто, а дед молчал — не хотел тревожить, оставил наедине с мыслями и, видать, жалел, что всю правду рассказал.
Тем же вечером я зашёл к Ире, девочку которую я с детства знал, так она в настоящую девушку превратилась. И сказала она, что слышала от бабушки, будто бы руки на себя наложила девушка в доме, где Федина семья жила, от того, что не сватался к ней никто, вот и бросилась в колодец. А до этого кости видать не откапывал никто, так глубоко колодец не чистили. Родители Фёдора в город переехали, дом не стали продавать, оставили как память. Так один раз засиделся я у Иры до вечера, за полночь уже было, а путь держал мимо дома друга. Остановился, вспомнил всё о нём, и не помнил ничего плохого, как заметил в окошке, что Фёдор как живой, улыбается, не худой, а наоборот, крепкий и держит девушку за талию как в вальсе. И глаза у него зелёным сверкали, как раньше. Они по комнате кружили, а я со страху вылупился на всё это, а потом дал стрекача домой. Долго уснуть не мог, а через три дня уехал — конец августа, надо было готовиться к школе. Но историю помню хорошо и друга лучшего никогда не забуду. Вот такая вот история.
