Сегодня я пришёл с универа пораньше. Препод заболел, и группу распустили. Только зря 4 часа потратил. Посмотрел на будильник. Час дня. 13 часов. У меня с детства привычка исчислять время по 24х-часовой системе. Как ни старались меня отучить, ни у кого не вышло. Обычно я приползал из универа под вечер, часам к 7. Ужинал, писал курсовую, принимал душ и заваливался спать. А теперь вот сижу, и не знаю, чем себя занять. Живу в этой съёмной квартире уже вторую неделю, а до сих пор не перевёз сюда даже телевизор.
Чтобы как-то развлечь себя, я решил порисовать. Вырвал из тетради листок, нашёл пару сломанных карандашей, ластик. Точилки, конечно, в доме не было, из-за чего я был вынужден использовать кухонный нож. Никогда раньше не затачивал карандаши таким образом. Первый получился с идеально ровным и острым грифелем. Вдохновлённый своей работой, я приступил ко второму. Совершая последние взмахи ножом, тот соскочил и вонзился прямо в палец. Кровь разлилась по бумаге, оставив странные очертания…Сегодня я пришёл с универа пораньше. Препод заболел, и группу распустили. Только зря 4 часа потратил. Посмотрел на будильник. Час дня. 13 часов. У меня с детства привычка исчислять время по 24х-часовой системе. Как ни старались меня отучить, ни у кого не вышло. Обычно я приползал из универа под вечер, часам к 7. Ужинал, писал курсовую, принимал душ и заваливался спать. А теперь вот сижу, и не знаю, чем себя занять. Живу в этой съёмной квартире уже вторую неделю, а до сих пор не перевёз сюда даже телевизор.
Чтобы как-то развлечь себя, я решил порисовать. Вырвал из тетради листок, нашёл пару сломанных карандашей, ластик. Точилки, конечно, в доме не было, из-за чего я был вынужден использовать кухонный нож. Никогда раньше не затачивал карандаши таким образом. Первый получился с идеально ровным и острым грифелем. Вдохновлённый своей работой, я приступил ко второму. Совершая последние взмахи ножом, тот соскочил и вонзился прямо в палец. Кровь разлилась по бумаге, оставив странные очертания.
Вскрикнув от боли, я побежал в комнату, где у меня в тумбочке лежат всякие пластыри, зелёнки и даже перекись водорода. Обработав ранку, я пошёл на кухню за карандашами, так как не терял надежды порисовать (порезал то я левую руку). Однако, дойдя до стола, я с удивлением обнаружил, что бумага белая. Даже нет, она девственно белая. И на скатерти крови нет. Даже нож куда-то пропал. Хотя я точно помню, что положил его рядом с карандашами, что лежали сейчас на бумаге.
В поисках ножа, я, конечно же, вернулся сначала в комнату, в которой находится аптечка. Вероятно, не заметил как принёс его с собой и бросил где-нибудь по пути. Обшарив тумбочку, кресло, пол, даже шкаф, нож не был найден. Тогда я пошёл на кухню, не мог же он просто испариться. Пересчитав ножи в ящике, одного по прежнему не хватало. Тут мой взгляд упал на потолок. Кроваво красное пятно зияло на белом фоне. К горлу подступал комок ужаса
Первая мысль была, как я умудрился засрать потолок. Потом, когда здравый смысл потихоньку вернулся в мою голову (или наоборот, рассудок окончательно покинул меня), я пришёл к выводу, что была та самая кровь, что красовалась на листе, когда я бежал в комнату. Моя кровь. Стараясь, сохранять самообладание, я пошёл взял в ванной швабру, намочил её и вернулся на кухню, чтобы стереть пятно. Благо, потолку это сильно не повредило бы. Потолки были высокие, и мне пришлось встать на табуретку, чтобы стереть пятно. Взгляд мой был устремлён на потолок, поэтому я мало что видел вокруг себя. С горем пополам, я всё-таки оттёр злополучное пятно, стараясь как можно меньше думать о его происхождении. Вернувшись в ванную, я заметил, что свет там выключен, хотя я точно помню, что оставлял его включённым.
Кто-то заботится о моих счетах за электричество, подумал я. В темноте прополоскав тряпку и повесив её сушиться, я вернулся к карандашам. За неумением рисовать, я сделал пару-тройку хаотичных линий на бумаге и стал думать на что это походит, чтобы дорисовать дальнейшие детали. Спустя время, стали вырисовываться руки, больше похожие на руки скелета. Голые кисти без плоти казалось сейчас сойдут с листа и протянут свои костлявые пальцы в мою сторону. Восхищённый своей работой, я как завороженный стал обозначать мельчайшие детали на рисунке.
скоре я нарисовал руки и голову. Вырисовывался скелет. Он был прекрасен. Точнее было не найти и в анатомическом атласе. От взгляда на провалы его глазниц становилось неуютно. Тут позвонила Катька и сказала, что завтра занятий тоже не будет. На Анатолия Фёдоровича (это препод) напали на улице, и теперь он в реанимации. Поцокав, что дескать, жаль человека, я хотел уже вернуться к совей работе, как вдруг взгляд мой упал на часы. Было уже 22 часа. 10 вечера. Рисовать же я начинал чуть позже обеда. Только сейчас я заметил, как темно на кухне. Похоже, я действительно рисовал почти девять часов подряд. Решив закончить рисунок завтра, я положил его на холодильник и пошёл в душ.
Скинув бельё в бачок для грязной одежды, я шагнул в душевую кабинку. Я включил воду, закрыл глаза и некоторое время просто стоял под «эффектом дождя». Я стал размышлять как закончить свой рисунок, какие детали следует завершить, каких не хватает. Вспомнив, что пора бы уже взять мыло, я приоткрыл один глаз в его поисках. Что? Красная вода? Кровь? Должно быть мой крик был слышен по всему дому. В страхе я никак не мог открыть дверцы кабинки. За запотевшим стеклом появилось чьё-то очертание. Оно всё приближалось. Прижавшись к дальней стенке, я замер. Дверца приоткрылась и взгляду предстала рука. Без плоти. Я не мог её не узнать. Те самые пальцы, которые я нарисовал.
Рука задумчиво держалась за край дверцы, словно наслаждаясь моим страхом. Мои волосы встали дыбом. Я пытался закричать, однако я не мог даже толком вздохнуть. Тело меня не слушалось и я потихоньку сползал на дно душа. Однако у руки были другие планы — слегка напрягшись, оно вырвало дверцу и отбросило её в сторону унитаза. Моему взгляду предстало ужасное зрелище. Это был скелет. Его чёрные бездонные провалы глазниц с ненавистью глядели на меня. Каким то левым мозгом я заметил, что чёткий, материальный он только в области рук, немного грудной клетки. Всё остальное его «тело» было каким-то расплывчатым, неясным, словно я смотрел на него через матовое стекло. Он схватил меня за шею и приподнял вдоль стены. Я чувствовал, что задыхаюсь. Казалось, я вот вот потеряю сознание. Глаза заливало кровью, что лилась из душа. Существо не произнесло ни слова — оно даже не открыло рта, однако я явственно слышал в голове шипение, которое звучало громче шума падающей воды из душа. «Ты закончишь рисунок!». Тут я потерял сознание.
Я очнулся, но долгое время не мог открыть глаза. Кажется снился сон, но никак не удавалось вспомнить, что именно. Я чувствовал, как сижу на стуле, но корпус беспомощно лежит на чём-то твёрдом. Должно быть на столе. Левой рукой я прощупал все части тела, до которых смог дотянуться, чтобы убедиться, что всё в порядке. В правой руке у себя я заметил карандаш. Тут в памяти промелькнули душ, кровь, рука, страшное шипение. Мне стало страшно. Я решил, что должен закончить этот рисунок, тогда скелет больше не придёт. Усилием я открыл глаза, передо мной лежал тот самый лист. Приподнявшись со стола с болью во всём теле, я занёс руку над рисунком и стал торопливо завершать его тело.
Я не знаю, сколько времени прошло. Казалось, я рисую целую вечность. Чем подробней становился рисунок, тем больше я сомневался в том, что он просто оставит меня в покое. Я хотел пить и есть. Но мне было страшно подняться со стула. Я чувствовал, что он где-то рядом. Следит за мной, ждёт, пока я дорисую, чтобы… Лучше не думать об этом. Лучше бы я и не начинал его вовсе. Почитал бы что-нибудь и уснул. Так нет же… мы же художники, блеать… Мне оставалось дорисовать лишь правую голень, как вдруг я услышал какую-то мелодию. Это звонок в дверь. Надо открыть. Только закончу эту проклятую ногу. Но звонок продолжал трезвонить. В дверь забарабанили. Скелет с беспокойством положил мне ладонь не плечо, словно опасался, что я побегу открывать дверь. Его ладонь была вовсе не леденящей, а всего лишь прохладной, как пластик. И шершавой. Костяшки. Наверняка они очень хрупкие… Тут рука скелета сдавила моё плечо так, что в моих глазах потемнело. Над самым ухом прошипело «Рисуй!». Осталось лишь дорисовать ступню. Тут я услышал бухающие громкие удары по двери. Из подъезда доносились гневные крики тёти Клавы, соседки снизу. Похоже, мою дверь выламывали. Но тётя Клава не была такой сильной, чтобы выломать дверь. Наверняка, она там не одна. Там есть люди! Они помогут мне справиться с этой тварью. Но как мне выбежать хотя бы из кухни? Скелет, будто прочитав мои мысли, сжал плечо с удвоенной силой. В дверь барабанили всё энергичней. Я тем временем выводил пятку.
Последние штрихи. Вот ещё пара линий и рисунок будет завершён. Я спешил как мог, совершал уйму ошибок, за что получал от скелета болезненные пожимания плеча. Конец уже близко, пара взмахов карандашом и скелет оставит меня. Всё. Я отшвырнул карандаши в другой конец комнаты со всей силы, какая ещё оставалась в моём теле, схватил листок и ошеломлённо потряс им в воздухе. За моей спиной послышался шорох, а нутро пронзил ледяной ветер. Я обернулся и побледнел. Надо мной возвышался скелет. На этот раз его кости не выглядели как за матовым стеклом, были очёнь чёткие, каждая идеально подходила друг к другу. Он сдвинул челюсти в подобие улыбки. Меня пронзила дрожь и в тот же миг он, расхохотавшись, сделал шаг в мою сторону. Я увидел его лицо.
Входная дверь с грохотом отскочила к стене, в квартиру зашла тётя Клава и 5 полицейских. Они стали осматривать все комнаты. В последней на полу рядом с листком бумаги лежал я. Мои тонкие хрупкие кости без плоти и тёмные пустоты глазниц.
Ты спросишь, как же я всё это рассказываю? О, очень просто. Теперь я один из них. Нет, я не стою за твоей спиной и не прячусь в шкафу. Я всего лишь фантазия, мираж… Тебе нужно всего-навсего нарисовать меня. Не утруждай себя — я сам вложу свой образ в твою голову. Какие прекрасные линии, не так ли? Так чего же ты ждёшь? Приступай, я жду.
