Я психолог по специальности, работала при МВД в небольшом городишке центральной России. Занятие не самое интересное: большая часть дел — участвовать в так называемых исследованиях на вменяемость в качестве наблюдателя. Руководство отправляет меня на все такие… хм, “мероприятия”. И почти всегда одно и то же: обдолбанный виновник ДТП, утверждающий, что ничего не помнит с того самого момента, как лег спать, а потом он вдруг просыпается в искореженной машине. Ничего интересного. Просто диагноз “вменяем” и отправка документов в суд. Или мужик, зарубивший свою жену топором, кричащий, что его заставил это сделать голос в голове. Боже, как же мне противны эти твари. Настолько трусливы, что не могут понести заслуженное наказание за ужасы, которые они сотворили. Вменяем и в суд. Внук, убивший свою бабку, которая на самом деле была ведьмой. Вменяем. В суд…Я психолог по специальности, работала при МВД в небольшом городишке центральной России. Занятие не самое интересное: большая часть дел — участвовать в так называемых исследованиях на вменяемость в качестве наблюдателя. Руководство отправляет меня на все такие… хм, “мероприятия”. И почти всегда одно и то же: обдолбанный виновник ДТП, утверждающий, что ничего не помнит с того самого момента, как лег спать, а потом он вдруг просыпается в искореженной машине. Ничего интересного. Просто диагноз “вменяем” и отправка документов в суд. Или мужик, зарубивший свою жену топором, кричащий, что его заставил это сделать голос в голове. Боже, как же мне противны эти твари. Настолько трусливы, что не могут понести заслуженное наказание за ужасы, которые они сотворили. Вменяем и в суд. Внук, убивший свою бабку, которая на самом деле была ведьмой. Вменяем. В суд.
Честно говоря, мне не нравилось ездить на эти экспертизы. Во-первых, к моей работе, по большому счету это не относится, я же не психиатр. А во-вторых, зрелище это само по себе неприятное, можно даже сказать отвратительное. Ну и, в конце концов, “дурка” была на другом конце города. Да и зачем вообще слушать доводы убийц, наркоманов и других отбросов общества, пытающихся спрятаться от тюрьмы в психиатрической лечебнице? Любители мистики, наверняка, развесив уши верили бы рассказам этих ублюдков, но опытные врачи за километр видели одержимых демонами насквозь. Ну смешно же, наркоман забрался в дом к старушке и вдруг откуда не возьмись голос самого дьявола заявил ему, мол забей бабульку дубиной. А потом добавил, коли забрался уже что бы, да не обчистить дом? Ну и закопать трупик-то не забудь. В общем за несколько лет работы, я так ни разу и не увидела печати “невменяем” на документах. Да и, честно говоря, небезосновательно. В общем эта история разочарует тех, кто хочет прочесть леденящие кровь истории о голосах в темноте, призраках за окном и монстрах в подвалах. Если вас ничего кроме этого не интересует — не тратьте свое время на прочтение этого рассказа. И еще одно примечание: события, которые здесь описаны происходили на самом деле, но можете не мучать поисковики — все произошедшее не попало в СМИ.
В мои прямые обязанности входит работа с жертвами преступлений. Как правило, моя задача проста: получить информацию необходимую для следствия. Представьте себе, восьмилетнюю девочку, на глазах которой неизвестный застрелил обоих ее родителей. А она молчит. Она не помнит, что случилось и спрашивает, где ее мама с папой. Она плачет, она боится. А мне нужно составить портрет убийцы. Мне нужно сказать ей, что ее маму и папу убили. Убедить ее в этом. Сломать перегородку в ее голове, которую создал мозг, чтобы оградить детскую психику от пережитого кошмара. Представили? И что, теперь вы поверите что мразь, которая безжалостно пристрелила родителей девочки из двустволки и утащила коробочку с золотыми украшениями и ноутбук, слышала шепот из неоткуда? Нет? А двадцатитрехлетний парень утверждает, что слышал. Он отчаянно сопротивлялся, но голос был сильнее, голос заставил его спустить курок. И второй раз тоже. А потом голос исчез, и обвиняемый подписал признание, чтобы уменьшить срок. Или ему голос приказал?
К моменту, когда все, о чем я расскажу началось, я работала на этой должности уже три года. Сразу после университета, чтобы набраться опыта, я добровольно направилась в это захолустье. Пожалуй, я идейный специалист. Мне всегда хотелось помогать людям, особенно тем, кто не может позволить себе платного психолога. Нет, разумеется, мне хочется кушать и отдыхать на морях, и сейчас, спустя несколько лет, я уже перебралась из захолустья обратно в крупный город, где веду частную практику. Но, от “бесплатной” работы я так и не смогла отказаться, каждый раз я вспоминаю глаза той восьмилетней девочки, родителей которой застрелили…
В тот день была найдена девушка, далее я буду называть ее пациентка. Нашли ее то ли грибники, то ли охотники в лесу, причем неглубоко: меньше чем в километре от первых дачных домиков. Найдена она была без сознания, лежащей под деревом, на ней были джинсы, футболка и кроссовки.
Ничего необычного, не считая того, что одежда была грязной и местами разорванной, видно было, что девушка бежала, цеплялась за кусты и падала. Прибывший туда наряд милиции обыскал лес в радиусе километра, но ничего не нашел. Вскоре пациентку доставили в участок, выяснилось, что при ней нет ни документов, ни мобильного телефона, в общем ничего, что могло бы помочь установить ее личность, так как сама она говорить с милиционерами отказывалась, да и вообще вела себя отстраненно, ни на что не обращая внимания. Позднее выяснилось, что пациентка находится в состоянии шока, именно поэтому ее и направили в больницу, куда позднее вызвали и меня. Все встречи с пациенткой я буду проводить в отдельном кабинете в больнице, куда буду приезжать со своей работы в милицейском участке.
Далее я буду вести свое повествование согласное моим записям; еще с университета я привыкла вести дела по дням — это дает отличное представление о тенденциях развития, дает возможность делать прогнозы и строить тактику общения конкретно под каждого пациента. Когда я увидела пациентку, она уже была переодета в чистую одежду, которой ее заботливо снабдили медсестры. Заключение медицинского освидетельствования гласило, что пациентка не подвергалась насилию и никаких серьезных травм, не считая ссадин и царапин, полученных во время бега по лесу, не имеет.
День 1.
Пациентке около 20 лет, карие глаза, каштановые волосы. Рост средний, около 160 см. Слева, над губой — небольшая родинка. На шее, лице и руках шрамов, татуировок и других характерных примет — нет. На ней светлые хлопковые штаны и голубая футболка, на ногах — белые тапочки; все это больничная одежда. Она смотрит в сторону, внешне никаких отклонений нет. Она не дергается, нормально моргает, на обращения к ней — реагирует, но не разговаривает.
Я попыталась с ней заговорить, но безрезультатно. Я заметила, что она находится в неглубоком шоковом состоянии. Обычно состояние глубокого шока характеризуется полным игнорированием со стороны пациента: он не реагирует ни на что и смотрит в одну точку. Вывести пациента из такового состояние зачастую так и не удается. Моя же пациентка, к счастью, каждый раз когда я с ней говорила, поворачивалась и смотрела на меня. Было видно, что она меня слушает и, казалось, вот-вот ответит. Однако, этого не произошло. За все четыре часа она не сказала ни слова. В ее глазах я не увидела ни страха, ни боли, ничего. Пустота.
Я вернулась в участок узнать есть ли какие-нибудь новости про мою пациентку. Сотрудники нашей доблестной милиции обзванивали соседние города и веси, уточняли не числятся ли у них пропавшими без вести девушки; в лес отправили еще один поисковый отряд. Возможно, услышав слово “поисковый отряд”, вы живо себе представили десятки сотрудников милиции, кинологов и вертолет до кучи. В нашем городишке поисковый отряд выглядит несколько прозаичнее: три рядовых милиционера с сержантом. К вечеру, когда поисковые операции свернули, никаких следов не было обнаружено, а пропавших девушек нигде не искали.
День 2.
Пациентка по прежнему молчит, я дала ей альбом и карандаши. Она взяла их у меня и аккуратно положила на стол рядом с собой. Я надеялась, что она станет что-то рисовать, но она не стала этого делать. Я продолжила пытаться разговорить ее, но все тщетно. Она упорно не хотела идти со мной на контакт. Я достала из своей сумки плюшевого мишку и протянула пациентке. Этот метод иногда помогал. Пациенты, боявшиеся прямого контакта с людьми, зачастую начинали общаться с чем-то, что вселяло в них доверие и теплые чувства. Девушка аккуратно взяла у меня мишку из рук, повернула к себе мордочкой, посмотрела на него, улыбнулась и прижала к себе. Улыбка! Возможно появился эмоциональный контакт. Это вселило в меня надежду. Однако, дальше этого дело не продвинулось: пациентка не шла на контакт. Когда я уже начала собирать свои вещи, я вдруг услышала шепот: “Меня зовут Алиса”. Я резко посмотрела на пациентку — она сказала это мягкой игрушке у нее в руках, потом подняла взгляд на меня и снова улыбнулась. Все же, я собрала свои вещи и тем самым закончила сегодняшний сеанс.
В участке по-прежнему было тихо. Никаких новостей, никаких ориентировок — глухо. Я поинтересовалась как обстоят дела с экспертизой одежды моей пациентки и выяснила, что одежда поехала в областной центр — на экспертизу. Результаты появятся в лучшем случае дня через три.
День 3.
Я пытаюсь задавать односложные вопросы, пациентка кивает головой. По-тихоньку мне кое-как удается наладить с ней контакт.
— Алиса, ты знаешь какой сегодня день?
Она отрицательно качает головой.
— Сейчас ты находишься в больнице города N. Ты помнишь как ты сюда попала?
Она отрицательно качает головой.
— Ты знаешь, где ты живешь?
Она кивает. Она знает. Не все так плохо.
— А можешь рассказать мне?
И вновь отрицательное покачивание.
— Почему?
— Я боюсь, — неожиданно для меня шепотом отвечает она.
— Почему ты боишься?
Ответом мне была тишина. Больше Алиса не сказала ни слова, а лишь крепко прижимала к себе плюшевого мишку.
Участок встретил меня уже привычной тишиной. Такое ощущение как будто девушка появилась здесь просто из ниоткуда. Неужели никто до сих пор не заметил ее пропажи? Если честно, меня всегда это злило. Пропадает человек, а его друзья или близкие замечают это только через неделю. Ну как такое возможно? Неужели нам всем так плевать друг на друга?
День 4.
Алиса улыбается и смотрит на меня. Она выглядит такой невинной, Боже, как я надеюсь, что с ней не произошло ничего ужасного.
— Привет, Алиса, — говорю я, раскладывая на столе свои бумаги.
В ответ она кивает мне головой.
— Ну что, сегодня ты не боишься говорить?
О ответ она снова утвердительно кивает головой. Боится. Она все еще боится говорить.
— Ну а может ты не боишься писать? — спрашиваю я.
Она отрицательно кивает и я пододвигаю к ней альбом и карандаш. Она берет карандаш в руку и поднимает взгляд на меня.
— Почему ты боишься говорить?
— Он услышит, — Алиса пишет эти два слова карандашом в альбоме. По спине у меня пробегают мурашки.
— Кто услышит?
— Он, — Алиса обводит первое слово в круг. Я побоялась запугать бедную девочку и решила получить важную информацию как можно скорее.
— Где ты живешь? Напиши свой адрес.
К моему удивлению, она написала в альбоме точный адрес. Она живет в небольшом городе, в 30 км. от нашего.
Я пулей вылетела из больницы и помчалась в участок. Забежав в дежурку, я уже была готова вопить про полученный адрес, но меня опередили. Оказывается из этого города уже пришла ориентировка о пропаже четырех человек, в числе которых и была моя пациентка. Ну неужели! Заботливые родители заметили пропажу своих детей на пятый день? Просто чудо! Как удалось выяснить, все пропавшие — одногруппники в университете, пять дней назад поехали на велосипедах в поход на три дня. Со слов родственников, пропавшие расположились в лесу, где не было мобильной связи, однако в первый день выходили на связь — где-то неподалеку была опушка, на которой ловилась сеть. Это прорыв! Значит скоро мне удастся все выяснить.
День 5.
— Алиса, расскажи, ты помнишь как поехала с друзьями в поход?
— Да, — тонкой полоской начинает блестеть графит на альбомном листе.
— А где твои друзья?
— Их нет.
— А куда они делись?
— Он их спрятал.
— Кто спрятал?
— Я не знаю, — она написала это с усилием, как будто бы хотела сломать карандаш.
— Хорошо, постой. Ты в безопасности, он тебя здесь не услышит, поверь мне! Расскажи, мне все по порядку, — я начала нервничать.
— Нет, — она резкими движениями чиркнула карандашом по листу.
— Извини меня, послушай, все хорошо. Я не дам тебя в обиду, с тобой ничего не случится, обещаю.
Больше Алиса ничего не написала.
В участок поступили результаты экспертизы одежды. На ней были обнаружены мелкие капли крови, причем кровь эта принадлежала не Алисе. Я поняла, что с ребятами случилось что-то страшное и их жизнь висит на волоске. Сейчас их спасти могу только я. И Алиса. Завтра должна начаться новая поисково-спасательная операция, уже куда более масштабная, чем в прошлый раз. Однако, искать троих человек в лесу, площадью в сотни гектар будет куда более просто, если моя пациентка поможет мне. Хоть чуточку.
День 6.
К нам в город приехала мама Алисы. Оказалось, что папы у нее нет, со слов матери он вроде как утонул много лет назад. Валентина, так звали мать пациентки, напросилась в больницу вместе со мной. Каково же было мое удивление, когда девушка бросилась в объятия своей матери. Значит, девочка уже полностью вышла из шокового состояния, иначе бы это попросту противоречило симптомам.
Пациентка сначала сопротивлялась, но шаг за шагом с поддержкой мамы она все-таки начала рассказывать все, что случилось в день их поездки.
Утром мы собрались все вместе у Ленина: я с Сашкой и Лера с Антоном. Мы собирались провести три ночи в лесу, Антон обещал нам, что знает прикольное место, где можно будет устроить лагерь. У каждого из нас было по здоровенному рюкзаку с припасами, а мальчики еще везли палатки со спальниками. Мы доехали до леса на великах, а потом поехали по лесу. Когда ехать уже было сложно, мы пошли пешком и катили велосипеды рядом. К двум часам мы прибыли на то самое место, про которое говорил Антон. Это была такая небольшая опушка, окруженная лесом. Мы поставили там палатки, расселись, зажгли костер и начали готовить еду. Потом мы бегали, играли, а под вечер расползлись по палаткам и легли спать.
Я вдруг проснулась потому, что…
Алиса заплакала, Валентина начала ее утешать и просить, чтобы та продолжила рассказ.
…Саша резко зажал мне рот рукой и шепнул, чтобы я лежала тихо. Я сначала не поняла, что происходит, но потом услышала шорох листьев рядом с палаткой. Как будто кто-то ходил. Такие тяжелые, медленные шаги. А потом через прозрачный материал палатки я увидела силуэт человека. Его освещал еще не погасший костер. Человек подошел к палатке Леры и Антона, чем-то махнул и вдруг я услышала крик Леры. Саша схватил меня и потащил наружу из палатки, когда мы выбежали, то увидели…
Алиса разразилась рыданием, ее мама все еще продолжала ее утешать и гладила ее по голове.
…что он рубит топором Антона. Вся палатка в крови, вся в крови Антона из палатки пытается выбраться Лера, она кричит… Сашка бросился на него. Прыгнул сзади, они упали и начали бороться, Сашка крикнул: “Бегите!” Я схватила Леру за руку, она вся в крови, плачет и мы побежали…
В этот момент из-за всхлипываний пациентки уже нельзя было разобрать ничего. Мы остановили ее рассказ и начали успокаивать. Немного отдохнув, мы попросили Алису продолжить.
Мы бежали быстро. Бежали и бежали, несколько раз споткнулись и упали, потом мы устали и спрятались около дерева. Я боялась и плакала, Лера уже не плакала, она сидела тихо и слушала. Тут мы услышали как он бежит, я поняла, что он убил Сашу и заплакала еще сильнее. Он замедлил шаг и начал идти пешком, я слышала его одышку, он был совсем рядом, ходил прямо рядом с нами, в нескольких метрах. Лера шептала мне: “Не плачь, он услышит! Тише! Умоляю тебя! Молчи, тише, он услышит!” Но я не могла остановиться, я плакала и всхлипывала. Шаги остановились. Мы задержали дыхание. Вдруг он резко схватил Леру за волосы и потащил. Я начала кричать, он замахнулся топором и ударил Леру прямо в грудь, я увидела как брызнула кровь и я побежала. Я бежала вперед. Бежала, падала и опять бежала. Я бежала и слышала только гул сердца и шорох листьев под ногами, а потом я упала и все вдруг стало темным.
Через несколько часов мы уже в окружении милиционеров колесили на УАЗиках по лесу. Для того, чтобы найти ту самую опушку понадобилось не очень много времени. Участок оцепили и на нем начали работать судмедэксперты. По первым признакам картина преступления прорисовывалась так, как и описывала Алиса. Было найдено кострище, места где стояли палатки, брызги крови на траве и земле, множество следов, в том числе и следы от резиновых сапог, которые судя по всему оставил подозреваемый. Однако, нигде не удалось обнаружить никаких вещей. Все исчезло, словно сквозь землю провалилось, даже велосипеды, и те, исчезли.
В ход пошли собаки, они быстро взяли след и через некоторое время перед нашими глаза появилась землянка. В ней то и обнаружились все исчезнувшие вещи, велосипеды и три тела… Перед нашими глазами предстала ужасающая картина: на полу землянки валялись три изрубленных тела, земля на полу была вся бурая, пропитанная кровью. Рядом с ними валялись вещи ребят, все в засохших пятнах крови. В ходе работы судмедэксперты так и не обнаружили орудие убийства — топор, однако, сделали немало ужасающих находок, которые в корне изменили суть происходящего.
В углу землянки обнаружилась картонная коробка, в которой было огромное количество всяких побрякушек: браслеты, серьги, кулоны, ключи, часы и прочая мелочевка. Стало очевидно, что все это не могло принадлежать трем жертвам. Счет пошел на десятки людей. Так же был найден массивный железный сейф с выломанным замком, в нем лежали десятки мобильных телефонов, точный подсчет позволим следователям полагать, что жертвами маньяка стали по меньшей мере 43 человека, именно столько мобильных телефонов было обнаружено в сейфе. Со всех вещей были сняты отпечатки пальцев, почти везде присутствовали одни и те же образцы, следователи полагали, что они принадлежат убийце.
Позже один из следователей пытался создать фотопортрет нападавшего со слов Алисы, однако, все, что ему удалось от нее добиться — темная кожаная куртка, темные штаны и сапоги. Лица в темноте девочка не разглядела. В общем не очень подробное описание. Несмотря на огромное количество улик следствие зашло в тупик: искать было решительно некого. Как не трудились сотрудники милиции, но больше никаких вещей или останков тел обнаружено не было. Все они были, по всей видимости, отлично спрятаны убийцей.
После этих событий жизнь мало-помалу вернулась в обычное русло. Городок больше не потрясали такие события, вскоре после которых я вернулась назад в родной город, где начала частную практику. Насколько я знаю, Алиса практически полностью восстановилась после произошедшего, однако, чаще всего она говорила шепотом. Периодически я созванивалась с Валентиной и спрашивала, как поживает Алиса, женщина отвечала, что все в порядке, не считая частых ночных кошмаров. Но куда от них денешься после такого?
Но совсем недавно ее мать позвонила мне сама и сквозь слезы и рыдания я поняла, что девочка убита. Она просто не пришла домой с работы, а утром ее тело нашли неподалеку от того места, где ее впервые обнаружили грибники. Алису зарубили топором. Орудие убийства на этот раз лежало совсем рядом, как будто выставленное напоказ. Кто-то скажет, что это подражатель, но я знаю, что это была месть.
Случай Алисы в моей практике ничем не примечателен, я не вспоминаю его каждый день, мне не снятся кошмары и я в ужасе не вспоминаю то, что видела в той землянке. Просто случившееся заставило меня задуматься о том, насколько хорошо работает наша милиция, точнее сказать полиция. Ведь на протяжении многих лет этот псих стал причиной исчезновения десятков людей, но ни разу не было запущено полномасштабных поисков. Ну мало ли люди в лесу исчезли? С кем не бывает? Волки там, болота. Насколько безопасны наши с вами прогулки по лесу и кто гарантирует, что в чаще леса нет еще одной такой землянки? И как могло так случиться, что человек, убивший по меньшей мере четыре десятка человек все еще на свободе? Как? Вот, что действительно страшно.
