Туркестанский беглец
Всю ночь я корпел над очередной никому не нужной статьей для местной желтой газетенки, прихлебывая крепкий черный кофе и наполняя пепельницу окурками, надеясь успеть закончить работу до шести утра – своеобразной Мекки для журналистов-неудачников. Именно в шесть окошко черного входа редакции открывалось и туда потоком сливались все печатные нечистоты нашего города – от криминальных разборок до копошения в грязном белье знаменитостей полусвета. Платили за это так же, как и за любой мусор – сущие гроши, однако эти крохи и небольшой счет в банке, который я открыл после продажи доставшейся мне случайно старой машины моего канувшего в Лету дяди позволяли влачить жалкое существование в небольшой комнатушке коммунальной квартиры на окраине Города. Каждый раз, печатая на небольшом ноутбуке дежурный пошлый текст про какого-нибудь певца, обнаруженного с граммом кокаина в веселой кампании, я с горечью вспоминал то будущее, о котором еще недавно фантазировал, но которое не нашло воплощения в моем незавидном Сегодня и уже не найдет впредь. Очередной будильник очередного утра очередного дня вернул меня к реальности и заставил лихорадочно собираться, поскольку стоять в очереди таких же писак-неудачников за жалкими крохами сдобной булки Большой Журналистики мне абсолютно не улыбалось, слишком уж отчетливым было в них мое отражение. Молча выйдя из дома, я проверил карманы. Пожалуй, набор “дорожных” вещей – нож, коробка спичек и упаковка сигарет -абсолютно обычен для жителей моего района, однако карта звездного неба – отголосок юношеского увлечения астрономией – могла бы смутить тех, кто в жалкой попытке обогатиться за счет ближнего своего стал бы обшаривать мое бездыханное тело. Нет, с Городом определенно было что-то не так. Все предметы, дома, машины потеряли свои очертания, а свет утреннего солнца поглотила непонятно откуда появившаяся дымка, отчего улица казалась тусклой как закопченный фонарь. Пройдя несколько абсолютно бесшумных шагов, я заметил, что рядом с капотом припаркованного во дворе автомобиля блестит какой-то предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся обычной монеткой с необычной надписью вместо номинала: “Подбрось меня, спроси меня”. После бессонной ночи у меня хватило ума лишь ляпнуть “Зло или добро? ’’, а после полюбоваться полетом, в результате которого монетка с веселым звяканьем встала на ребро. Следующие два броска закончились с таким же результатом. Немало подивившись такой шутке теории Вероятности, я спрятал монетку в карман и за подкладкой ощутил непривычный твердый предмет, который на поверку оказался билетом старого образца на поезд со странным названием “Туркестанский экспресс”, датой отправления было назначено сегодняшнее число, а в графе время – 10.00. “Ладно, хоть какое-то приключение, — подумал я.- Авось удастся привести мысли в порядок под стук колес и убаюкивающее тепло постели’’. С учетом того, что добираться до отмеченного вокзала было порядка двух часов, я бегом отправился к стенам редакции, которая оказалась закрыта на неопределенный срок, бегом добрался до станции метро, лишь изредка обращая внимание на закрытые павильоны магазинов и закусочные, на погасшие экраны банкоматов и электронных терминалов. Тогда это не вызывало у меня удивления, как не вызывали удивления пустые коридоры, залитые все тем же мертвенно бледным светом, коим был залит и Город. Не вызвал удивления никем не охраняемый турникет, преодоленный по привычке прыжком, остановившийся эскалатор, спуск по которому не занял у меня много времени, после чего я оказался на пустой станции со странной гравировкой в виде черного сердца, к платформе которой без привычного шума подъезжал пустой поезд метрополитена. На вокзале было людно и шумно, впервые за все время моего путешествия. Мертвый металлический голос объявлял станции, платформы и пути, как пойманный ангел метаясь в дверях старого здания, периодически уведомляя об абсолютно не нужных мне стрелках, платформах и путях, по которым следовали поезда со странными номерами и названиями, похожими то ли на какой-то шифр, то ли на бред безумного математика. Еще раз проверив билет, я удивился неожиданной перемене. В графе отправления стояло завтрашнее число, и оно было назначено уже на 01.00. Чем ближе к ночи, тем меньше серых безликих пассажиров оставалось на вокзале, который, казалось, покинула сама жизнь. Лишь металлический голос и легкая музыка из буфета разбавляли часы моего ожидания. Звуки звуками, но вот с ночи я совершенно ничего не ел, о чем мне не замедлил напомнить проснувшееся чувство голода. Кое-какие деньги у меняя имелись, и мною было решено потратить часть взятых на дорогу денег на покупку еды или выпивки. В буфете я не обнаружил ничего примечательного, лишь стандартный набор вокзальных закусок вроде лежалых бутербродов с сыром, колбасой и икрой, каких-то салатов, довольно подозрительных на вид, и несколько видов алкогольных напитков. “На Руси веселие есть питие,-вспомнил я фразу кого-то из древних и решил. – Лучше взять вино и устроить себе небольшой праздник, чем уныло пережевывать кусок черствого хлеба.” Остановив выбор на чилийском полусухом и пачке сигарет, я наконец-то обратил внимание на буфетчика, форму которого кто-то заботливо украсил вышитыми нарциссами, и из-за мешковатой фигуры этого немолодого человека сидела несколько комично, однако внимательный взгляд злых карих глаз, дополненный острозубой ухмылкой отбивал всякий повод даже для полуулыбок. Что-то в его облике показалось мне знакомым, он как зеркало отражал мое прошлое, настоящее и будущее, более того, во все более непереносимом оскале я видел свою смерть. “Послушай, милый, ты точно ли знаешь, что делаешь здесь в это время?” – спросил буфетчик приторным голосом, а затем с некоторой ленцой отвернулся от меня и уставился в окно, от чего безумная иллюзия сразу пропала. “Самди? Самаэль? Откуда у меня в голове появились эти мысли? Уверен, что до этого момента и слов-то таких не слышал, хотя они больше похожи на чьи-то странные имена, надо бы потом проверить’’. Вслух же произнес другое: “Следящий, я жду свой Туркестанский экспресс, и что-то мне подсказывает, что я на верном пути.” Буфетчик неопределенно хмыкнул, взял деньги и протянул мне бутылку вина и сигареты, а затем махнул рукой в направлении выхода и окончательно отвернулся к окну. “Туркестанский экспресс подходит ко второй платформе, нумерация вагонов с головы состава,” — металлический демон, заключенный в громкоговорителе, надрывался и хрипел, зазывая остатки пассажиров. – “Опоздавшие должны проследовать на станцию Мертвых сердец до следующего рейса, ровно через сто лет в это же время. “Сто лет? Что за чертовщина?” -, подумал я, ища 9 вагон поезда. – Видать, балуется кто-то, скорее всего не объяснил своему ребенку, что за такое можно вылететь с работы.\» Проводник оказался статным мужчиной в зеленой форме, стандартной для железнодорожников, однако что-то в нем говорило военном прошлом, как-то уж слишком ладно сидела форма и гордым был изумрудно-зеленый взгляд, которым тот оглядывал пассажиров, тянущих к нему удостоверения и билеты. Да, это был Он. Его лик я видел всего пару раз на бабушкиных иконах, но именно сегодня рисунок обрел форму и содержание в моем изрядно размытом алкоголем, бессонницей и долгим голоданием сознании. “Эй, парень, на мне всего лишь зеленая форма, а сам я вроде как не напоминаю Сару Джессику Паркер, чтобы на меня так пристально пялиться,” – иронично заметил проводник рокочущим басом. Заплетаясь в негнущихся ногах и расталкивая моих попутчиков, я сунул ему свой билет, с благоговением произнеся: “Господин мой, я здесь, я не боюсь умереть”, затем подался вперед, чуть не сбил его с ног, но крепкой рукою был отправлен прямо на полку старого вагона, которые я вид…ел… в фильм…. Я не знаю, какой сейчас день и час. Все путешествие свелось лишь в безостановочное гудение рельс, громыхания стаканов и бубнежа немногочисленных попутчиков. Вот и сейчас один из соседей восторженно гундосил: “В течение многих веков мастера кунг-фу кропотливо выясняли, как именно можно лучше всего использовать те или иные методы нападения и защиты в различных конкретных ситуациях. Например, они открыли для себя, что удар, нанесенный на уровне пояса, гораздо более эффективен…” – “Говно твое кунг-фу, я тебе как сибиряк говорю”, — новый, более приятный голос влился в монолог. – “Все эти махания ногами не стоят одного выстрела из надежного обреза”. На их спор мне было откровенно наплевать, поэтому я уставился в окно, то и дело протирая глаза от предательских остатков пьяного сна. Под багровым с прожилками крови небом расстилалось то, что мое подсознание сразу же назвало Великой Степью, песчаный ландшафт с незначительными вкраплениями пожухлой зелени на многие километры вперед и вокруг в пространстве. Я невольно залюбовался таким чудом природы и был удивлен спокойной реакцией попутчиков на мои радостные разглагольствования. Несколько обидевшись, я всецело погрузился в этот багровый мир… От созерцания меня отвлек увесистый стук тяжелых пальцев по спине. Обернувшись, я столкнулся глазами с тем же изумрудным взглядом проводника, который на сей раз напоминал взгляд моего покойного отца, когда тот пытался объяснить малышу, откуда берутся дети или почему семья в очередной раз вынуждена переехать в более дешевую квартиру в более дешевом районе. “Ты был прав тогда, на перроне, когда увидел во мне Того, кто есть Я на самом деле,” — сказал он решительно. – Ты небезнадежен, поэтому тебе еще рано ехать в ту сторону, равно как и мне больше нечего ловить с этим обреченным сбродом, держись ко мне поближе – мы покидаем состав. ’’ Я не помню прыжка, помню только удар о песок и боль в подвернутой ступне… Все наше путешествие на Восток слилось для меня в непрерывный ужас палящего степного солнца, песка, который забивался в ноздри и распухший от жажды рот, молчания спутника и нытья в поврежденной ноге. Внезапно, мой попутчик сел на траву возле ржавых заброшенных рельс и глухо сказал: “Будем ждать, здесь пройдет Туркестанский экспресс. Первый за век – за весь новый век. “Где-то я уже эту сказку слышал, — подумал я. – Не ожидал я такой ерунды от здорового бородатого мужика.” Стоило мне закончить мысль, как проводник с укором посмотрел на меня, однако на сей раз не произнес ни слова.
Он первым запрыгнул на буфер, а я всего лишь случайно зацепился за торчащие из вагонов небольшие штыри, после чего был втянут парой пропахших табаком рук в окно. В рот мне заботливо уперлось горлышко фляжки, а голос моего спасителя восторженно проник в ухо: “Мужик, расслабься, жить будешь, влупи из горла. Твоя смерть была в двух шагах, но в этот раз ничего не смогла.”
Поезд меланхолично катился в Город, который я не мог узнать, настолько он был новым и живым, улицы были не похожи на те, которые я застал до отъезда, возможно из-за необычной архитектуры зданий, возможно из-за несколько багрового цвета полуденного солнца. Я знаю, что перемены влекут за собой перемены, а значит и у меня в жизни пройдет серая полоса рутины, что подтвердил и тихий голос буфетчика в моей голове: “Я сомневался, что это с тобой сбудется, но ты оказался тверже в поступках, чем иные в словах. С возвращением домой, Туркестанский Беглец, с возвращением домой…\»
Навеяно произведением \»Туркестанский экспресс\» С. КалугинаВсю ночь я корпел над очередной никому не нужной статьей для местной желтой газетенки, прихлебывая крепкий черный кофе и наполняя пепельницу окурками, надеясь успеть закончить работу до шести утра – своеобразной Мекки для журналистов-неудачников. Именно в шесть окошко черного входа редакции открывалось и туда потоком сливались все печатные нечистоты нашего города – от криминальных разборок до копошения в грязном белье знаменитостей полусвета. Платили за это так же, как и за любой мусор – сущие гроши, однако эти крохи и небольшой счет в банке, который я открыл после продажи доставшейся мне случайно старой машины моего канувшего в Лету дяди позволяли влачить жалкое существование в небольшой комнатушке коммунальной квартиры на окраине Города. Каждый раз, печатая на небольшом ноутбуке дежурный пошлый текст про какого-нибудь певца, обнаруженного с граммом кокаина в веселой кампании, я с горечью вспоминал то будущее, о котором еще недавно фантазировал, но которое не нашло воплощения в моем незавидном Сегодня и уже не найдет впредь. Очередной будильник очередного утра очередного дня вернул меня к реальности и заставил лихорадочно собираться, поскольку стоять в очереди таких же писак-неудачников за жалкими крохами сдобной булки Большой Журналистики мне абсолютно не улыбалось, слишком уж отчетливым было в них мое отражение. Молча выйдя из дома, я проверил карманы. Пожалуй, набор “дорожных” вещей – нож, коробка спичек и упаковка сигарет -абсолютно обычен для жителей моего района, однако карта звездного неба – отголосок юношеского увлечения астрономией – могла бы смутить тех, кто в жалкой попытке обогатиться за счет ближнего своего стал бы обшаривать мое бездыханное тело. Нет, с Городом определенно было что-то не так. Все предметы, дома, машины потеряли свои очертания, а свет утреннего солнца поглотила непонятно откуда появившаяся дымка, отчего улица казалась тусклой как закопченный фонарь. Пройдя несколько абсолютно бесшумных шагов, я заметил, что рядом с капотом припаркованного во дворе автомобиля блестит какой-то предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся обычной монеткой с необычной надписью вместо номинала: “Подбрось меня, спроси меня”. После бессонной ночи у меня хватило ума лишь ляпнуть “Зло или добро? ’’, а после полюбоваться полетом, в результате которого монетка с веселым звяканьем встала на ребро. Следующие два броска закончились с таким же результатом. Немало подивившись такой шутке теории Вероятности, я спрятал монетку в карман и за подкладкой ощутил непривычный твердый предмет, который на поверку оказался билетом старого образца на поезд со странным названием “Туркестанский экспресс”, датой отправления было назначено сегодняшнее число, а в графе время – 10.00. “Ладно, хоть какое-то приключение, — подумал я.- Авось удастся привести мысли в порядок под стук колес и убаюкивающее тепло постели’’. С учетом того, что добираться до отмеченного вокзала было порядка двух часов, я бегом отправился к стенам редакции, которая оказалась закрыта на неопределенный срок, бегом добрался до станции метро, лишь изредка обращая внимание на закрытые павильоны магазинов и закусочные, на погасшие экраны банкоматов и электронных терминалов. Тогда это не вызывало у меня удивления, как не вызывали удивления пустые коридоры, залитые все тем же мертвенно бледным светом, коим был залит и Город. Не вызвал удивления никем не охраняемый турникет, преодоленный по привычке прыжком, остановившийся эскалатор, спуск по которому не занял у меня много времени, после чего я оказался на пустой станции со странной гравировкой в виде черного сердца, к платформе которой без привычного шума подъезжал пустой поезд метрополитена. На вокзале было людно и шумно, впервые за все время моего путешествия. Мертвый металлический голос объявлял станции, платформы и пути, как пойманный ангел метаясь в дверях старого здания, периодически уведомляя об абсолютно не нужных мне стрелках, платформах и путях, по которым следовали поезда со странными номерами и названиями, похожими то ли на какой-то шифр, то ли на бред безумного математика. Еще раз проверив билет, я удивился неожиданной перемене. В графе отправления стояло завтрашнее число, и оно было назначено уже на 01.00. Чем ближе к ночи, тем меньше серых безликих пассажиров оставалось на вокзале, который, казалось, покинула сама жизнь. Лишь металлический голос и легкая музыка из буфета разбавляли часы моего ожидания. Звуки звуками, но вот с ночи я совершенно ничего не ел, о чем мне не замедлил напомнить проснувшееся чувство голода. Кое-какие деньги у меняя имелись, и мною было решено потратить часть взятых на дорогу денег на покупку еды или выпивки. В буфете я не обнаружил ничего примечательного, лишь стандартный набор вокзальных закусок вроде лежалых бутербродов с сыром, колбасой и икрой, каких-то салатов, довольно подозрительных на вид, и несколько видов алкогольных напитков. “На Руси веселие есть питие,-вспомнил я фразу кого-то из древних и решил. – Лучше взять вино и устроить себе небольшой праздник, чем уныло пережевывать кусок черствого хлеба.” Остановив выбор на чилийском полусухом и пачке сигарет, я наконец-то обратил внимание на буфетчика, форму которого кто-то заботливо украсил вышитыми нарциссами, и из-за мешковатой фигуры этого немолодого человека сидела несколько комично, однако внимательный взгляд злых карих глаз, дополненный острозубой ухмылкой отбивал всякий повод даже для полуулыбок. Что-то в его облике показалось мне знакомым, он как зеркало отражал мое прошлое, настоящее и будущее, более того, во все более непереносимом оскале я видел свою смерть. “Послушай, милый, ты точно ли знаешь, что делаешь здесь в это время?” – спросил буфетчик приторным голосом, а затем с некоторой ленцой отвернулся от меня и уставился в окно, от чего безумная иллюзия сразу пропала. “Самди? Самаэль? Откуда у меня в голове появились эти мысли? Уверен, что до этого момента и слов-то таких не слышал, хотя они больше похожи на чьи-то странные имена, надо бы потом проверить’’. Вслух же произнес другое: “Следящий, я жду свой Туркестанский экспресс, и что-то мне подсказывает, что я на верном пути.” Буфетчик неопределенно хмыкнул, взял деньги и протянул мне бутылку вина и сигареты, а затем махнул рукой в направлении выхода и окончательно отвернулся к окну. “Туркестанский экспресс подходит ко второй платформе, нумерация вагонов с головы состава,” — металлический демон, заключенный в громкоговорителе, надрывался и хрипел, зазывая остатки пассажиров. – “Опоздавшие должны проследовать на станцию Мертвых сердец до следующего рейса, ровно через сто лет в это же время. “Сто лет? Что за чертовщина?” -, подумал я, ища 9 вагон поезда. – Видать, балуется кто-то, скорее всего не объяснил своему ребенку, что за такое можно вылететь с работы.\» Проводник оказался статным мужчиной в зеленой форме, стандартной для железнодорожников, однако что-то в нем говорило военном прошлом, как-то уж слишком ладно сидела форма и гордым был изумрудно-зеленый взгляд, которым тот оглядывал пассажиров, тянущих к нему удостоверения и билеты. Да, это был Он. Его лик я видел всего пару раз на бабушкиных иконах, но именно сегодня рисунок обрел форму и содержание в моем изрядно размытом алкоголем, бессонницей и долгим голоданием сознании. “Эй, парень, на мне всего лишь зеленая форма, а сам я вроде как не напоминаю Сару Джессику Паркер, чтобы на меня так пристально пялиться,” – иронично заметил проводник рокочущим басом. Заплетаясь в негнущихся ногах и расталкивая моих попутчиков, я сунул ему свой билет, с благоговением произнеся: “Господин мой, я здесь, я не боюсь умереть”, затем подался вперед, чуть не сбил его с ног, но крепкой рукою был отправлен прямо на полку старого вагона, которые я вид…ел… в фильм…. Я не знаю, какой сейчас день и час. Все путешествие свелось лишь в безостановочное гудение рельс, громыхания стаканов и бубнежа немногочисленных попутчиков. Вот и сейчас один из соседей восторженно гундосил: “В течение многих веков мастера кунг-фу кропотливо выясняли, как именно можно лучше всего использовать те или иные методы нападения и защиты в различных конкретных ситуациях. Например, они открыли для себя, что удар, нанесенный на уровне пояса, гораздо более эффективен…” – “Говно твое кунг-фу, я тебе как сибиряк говорю”, — новый, более приятный голос влился в монолог. – “Все эти махания ногами не стоят одного выстрела из надежного обреза”. На их спор мне было откровенно наплевать, поэтому я уставился в окно, то и дело протирая глаза от предательских остатков пьяного сна. Под багровым с прожилками крови небом расстилалось то, что мое подсознание сразу же назвало Великой Степью, песчаный ландшафт с незначительными вкраплениями пожухлой зелени на многие километры вперед и вокруг в пространстве. Я невольно залюбовался таким чудом природы и был удивлен спокойной реакцией попутчиков на мои радостные разглагольствования. Несколько обидевшись, я всецело погрузился в этот багровый мир… От созерцания меня отвлек увесистый стук тяжелых пальцев по спине. Обернувшись, я столкнулся глазами с тем же изумрудным взглядом проводника, который на сей раз напоминал взгляд моего покойного отца, когда тот пытался объяснить малышу, откуда берутся дети или почему семья в очередной раз вынуждена переехать в более дешевую квартиру в более дешевом районе. “Ты был прав тогда, на перроне, когда увидел во мне Того, кто есть Я на самом деле,” — сказал он решительно. – Ты небезнадежен, поэтому тебе еще рано ехать в ту сторону, равно как и мне больше нечего ловить с этим обреченным сбродом, держись ко мне поближе – мы покидаем состав. ’’ Я не помню прыжка, помню только удар о песок и боль в подвернутой ступне… Все наше путешествие на Восток слилось для меня в непрерывный ужас палящего степного солнца, песка, который забивался в ноздри и распухший от жажды рот, молчания спутника и нытья в поврежденной ноге. Внезапно, мой попутчик сел на траву возле ржавых заброшенных рельс и глухо сказал: “Будем ждать, здесь пройдет Туркестанский экспресс. Первый за век – за весь новый век. “Где-то я уже эту сказку слышал, — подумал я. – Не ожидал я такой ерунды от здорового бородатого мужика.” Стоило мне закончить мысль, как проводник с укором посмотрел на меня, однако на сей раз не произнес ни слова.
Он первым запрыгнул на буфер, а я всего лишь случайно зацепился за торчащие из вагонов небольшие штыри, после чего был втянут парой пропахших табаком рук в окно. В рот мне заботливо уперлось горлышко фляжки, а голос моего спасителя восторженно проник в ухо: “Мужик, расслабься, жить будешь, влупи из горла. Твоя смерть была в двух шагах, но в этот раз ничего не смогла.”
Поезд меланхолично катился в Город, который я не мог узнать, настолько он был новым и живым, улицы были не похожи на те, которые я застал до отъезда, возможно из-за необычной архитектуры зданий, возможно из-за несколько багрового цвета полуденного солнца. Я знаю, что перемены влекут за собой перемены, а значит и у меня в жизни пройдет серая полоса рутины, что подтвердил и тихий голос буфетчика в моей голове: “Я сомневался, что это с тобой сбудется, но ты оказался тверже в поступках, чем иные в словах. С возвращением домой, Туркестанский Беглец, с возвращением домой…\»
Навеяно произведением \»Туркестанский экспресс\» С. Калугина
