на Screepy.ru

Если бы мне кто-то рассказал то, что я теперь собираюсь рассказать вам, я бы, конечно, не поверил. Подумал бы: надо же, как лихо закрутили, надо же, как вы думали! Так ладно все, захватывающе, но на правду совсем не походит.

Не может быть такого на самом деле. Однако вышло, что очень даже может быть… И не с кем- нибудь, а именно со мной. Я это к чему говорю? К тому, что не обижусь, если вы во все изложенное ниже не поверите и письмо мое не опубликуете. Я в этом случае прекрасно вас пойму. Будь я на месте ваших редакторов, я бы тоже сказал: «Совсем дед на старости лет рехнулся или допился до белой горячки!

Строит из себя интеллигентного человека с высшим медицинским образованием, а сам голову нам морочит — несет какую-то антинаучную околесицу». Точно так я бы подумал, потому решайте сами — печатать все это или нет. С другой стороны, как бы там ни было, история-то любопытная. Может, с кем-то из ваших читателей нечто подобное происходило.

Может, прочтет человек и откликнется — опишет свой случай. И тогда будет уже не отдельное событие, а целая система. А система, как известно, есть свод закономерностей, вполне пригодных для изучения… Ладно, разболтался — пора изложить свою историю…

Это произошло полвека назад. Тогда я — выпускник мединститута — служил главврачом сельской больницы в Костромской области. «Главврач» и «больница» — громко, конечно, сказано. Больница являла собой обычную избу: десять коек, комнатка для персонала, процедурная и кухня в предбаннике. Я жил по соседству в избенке по- меньше и был не просто главным, а единственным врачом, причем не только во вверенной мне больнице, но и во всей округе.

В распоряжении моем находились: санитар — крепко пьющий, но замечательной души мужик, две фельдшерицы из местных — Шура и Зоя, газик, на котором я объезжал пациентов из окрестных деревень, да повариха Анна. Она же уборщица и кастелянша. Ее так все и звали — Анна… Без отчества, хотя она была намного старше нас всех, в особенности меня.

Молчаливая баба с вечно недовольным лицом, но аккуратная и чистоплотная. Говорили, что была она из лишенцев — то есть из раскулаченных. Некогда семейство Анны владело едва ли не всеми ныне колхозными землями, скота имели бессчетно, батраков целую армию. В общем, процветало семейство моей кастелянши, но тут пожаловал товарищ Сталин со своей коллективизацией.

Разумеется, справные мужики из рода Анны сельской уравниловки не приняли, да и принять не могли. Хорошенькое дело — отдать в общее пользование все, что трудом нажил! Стали они сопротивляться, но сопротивлялись недолго: в начале тридцатых годов прошлого века муж, братья и сыновья Анны отправились по этапу в Сибирь, где и сгинули. Осталась баба одна доживать век в родной деревне.

Еще про Анну говорили, что она из меря — древнего финского племени, некогда здесь обитавшего, потому молится языческим богам и умеет колдовать. При этом на шее Анна носила крест на тесемке. Собственно, колдует она или нет и кому молится — не шибко меня волновало. Меня волновало то, что пациенты с определенных пор постоянно жаловались на больничную кормежку: то суп жидок, то каша без мяса.

Однажды я лично поймал Анну на воровстве — нашел припрятанный на кухне кусок мяса, который она должна была положить в щи. Отругал, помню, ее крепко. Она ни капельки не смутилась — стояла молча и смотрела прямо мне в глаза. Я распалялся все больше и больше, даже назвал эту женщину, которая мне не то что в матери — в бабки — годилась, бранным словом. Очень бранным и очень неприличным словом, за что до сих пор себя корю.

Потом, впрочем, очухался — извинился и предупредил, что этот наш разговор последний: в следующий раз я Анну просто прогоню. Ее явно не взяли за душу ни мои ругательства, ни мои увещевания. Она спокойно все выслушала и странно как-то посмотрела — как будто сквозь меня, как будто меня там и не было, а если и был, то не главный врач, а что-то не серьезнее докучливого комара или клопа, которого — раз! — и раздавил.

От этого презрительно-отсутствующего взгляда мне сделалось совсем не по себе. Впрочем, в запале, помнится, я тогда не придал этому особого значения, хотя знал — деревенские с Анной старались не связываться. Дурная за ней водилась слава: дескать, колдунья — чуть что не по ее, может и со света белого сжить.

Мне санитар рассказывал, что первый председатель их колхоза, который приложил руку к тому, чтобы мужиков из семейства Анны отправили лес валить, в одночасье заболел и через полгода умер. А заместитель его, который Анне тоже досадил изрядно, вскорости утонул в пруду на центральной усадьбе.

Подобные рассказы я слушал вполуха и списывал их в основном на подорванную самогоном психику своего подчиненного. Я еще не подозревал, что очень скоро на личном опыте изведаю, насколько прав был мой крепко пьющий соратник по больнице.

Некоторое время после описанного скандала Анна вела себя вполне пристойно — работала нормально, но по осени опять начались жалобы. Стал я следить за Анной, но долго не мог поймать ее на воровстве. Тут, как всегда, случай помог.

Как-то раз поехал я по делам в Кострому — повез отчет и заявки на лекарства в райздравотдел. Закончив с бумажной волокитой и хождением по коридорам, зашел на рынок, где торговали всяким барахлом, грибами, ягодой и нехитрой снедью. Там я нос к носу столкнулся с Анной — кастелянша сбывала (причем, как сейчас помню, за сущие копейки) казенное больничное белье.

Сомнения в том, что торгует она краденым, не было: каждая простыня, каждая наволочка, каждый пододеяльник — со штемпелем, что по моей просьбе вырезал из подметки мой запойный санитар и с тех пор маркировал им все новое белье. Тут уж я разошелся не на шутку. Наорал на Анну, ко всеобщему удивлению, — на рынке даже торговля встала, — отобрал все, что она еще не успела продать, хотел кликнуть милиционера, но потом плюнул и решил так: пускай отправляется на все четыре стороны, чтобы глаза мои эту стерву больше не видели.

Я ее действительно больше не видел. Анна удивительным образом вернулась из Костромы раньше меня, хотя до деревни нашей из областного центра ходил всего один автобус — утром и вечером. Приехала, зашла в больницу (это мне санитар потом рассказал), собрала манатки и исчезла. В общем, с тех пор в деревне ее не было. Сперва, конечно, искали: куда, дескать, баба подевалась, не могла же она дом бросить… А потом забыли.

Санитар сказал, что перед тем, как уйти навсегда, Анна зашла на минуту и в мою халупу. Ну, зашла и зашла, главное — ничего не сперла. Да, по чести сказать, и красть-то у меня было нечего. Костюм — на мне, часы «Победа» — на мне, ботинки — на мне, иным добром не разжился.На следующий день нанял я другую повариху, благо желающих поступить на место Анны хватало — небольшая, а все же зарплата: народ в деревне тогда жил скудно. А еще через день я занемог.

То есть сперва я не понял, что занемог. Проснулся, помню, какой-то разбитый. Но не придал этому особого значения — всяко же бывает. Но уже в больнице, осматривая пациентов, понял, что дело худо: голова болела и кружилась, меня тошнило. Не доработав до конца, оставил я на хозяйстве санитарок Шуру и Зою, а сам пополз в свою домушку отлеживаться.

Однако не дополз — рухнул без чувств прямо посреди двора. Меня, конечно, подобрали, откачали, а на следующее утро я уже без посторонней помощи с постели встать не смог. Тут начались сплошные мучения. Сперва, простите за подробности, меня выворачивало буквально наизнанку. Я, помнится, еще подумал, что отравился съеденными в привокзальной костромской столовой пирогами. Нет, ошибка вышла — через день рвота унялась, но начался озноб, и такая слабость накатила, что я вам даже описать не могу.

Фельдшерицы с ног сбились, милый мой санитар даже про пьянство свое забыл — неотступно дежурил у моей кровати, а мне становилось все хуже и хуже. Вскорости к общей слабости добавились нестерпимые головные боли. Отвезли меня на нашем газике в Кострому — там я неделю провел в инфекционном отделении. Сделали промывание желудка, накормили всякими пилюлями: сперва вроде полегче, а потом снова все хуже и хуже.

За неделю я потерял десять килограммов. Доктора — они были со мной, как с коллегой, откровенны — подозревали онкологию. Говорят, надо ехать в Москву, в Костроме никто не поможет. Вернулся я в свою деревню, фельдшерицы давай запросы в разные столичные больницы писать: так, мол, и так — не дайте помереть молодому доктору.

Пока ответа ждали, лежал я на своей кровати, вернее, метался в полубреду. Уж не знаю, в бреду ли или во сне явился мне мой профессор — Глеб Афанасьевич Кузнецов. Почему именно он мне явился — не знаю: вроде и не были мы с ним никогда особо близки, но вот почему-то пришел профессор спасать своего вчерашнего студента.

Спасал он меня очень странным способом: приложил к моей макушке огромный магнит подковой (может, помните, были такие раньше, в школах опыты по физике с ними делали: одна половина синяя, другая красная) и извлек у меня из головы огромный ржавый гвоздь. Не сказал профессор при этом ни слова, достал гвоздь, вручил мне и исчез…

Вечером пришли меня проведать Шура и Зоя — рассказал я им о своем видении. Бабы быстро смекнули, что оставлять такой знак без внимания никак нельзя. Они и раньше высказывались в том роде, что болезнь моя — проклятие изгнанной Анны, а теперь уж галдели наперебой про какой-то заколдованный мерянский гвоздь.

Дескать, Анна сделала на смерть. Тут и санитар мой прыть проявил — сбегал на колхозную усадьбу к трактористам и притащил здоровый магнит, говорит
:- Буду тебя, доктор, магнитом обследовать, как твой профессор. Хотел к голове магнит приложить, но я воспротивился: «Исследуй, говорю, постель…»

Ну и что вы думаете: в изголовье матраса магнит разом «учуял» что-то железное. Шура распорола холстину, разворошила сено, которым тюфяк набит был, и извлекла на свет божий ржавый гвоздь. Удивительный, надо сказать, гвоздь-старинный, кованый, четырехгранный: я таких в жизни не видал. Ближе к шляпке в теле гвоздя была проделана овальная дырочка — вроде ушка иголки, куда нитку вправляют.

Санитар и фельдшерицы очень обрадовались этой дырке — рассказали, что гвоздь специальный. Если, например, избу досками обшивают, то, чтобы шляпок не было видно, плотник вбивает гвоздь до этой самой дырки, а потом шляпку отламывает. Рассказали мне все это соратники и давай убеждать, что это есть единственное мое спасение: должен я по этой дырке гвоздь сломать-так, мол, отобьюсь от мерянского проклятия.

Знаете, я ведь с красным дипломом мединститут окончил и в комсомоле тогда состоял — в партию даже метил, а поверил их словам. Тогда я был готов во что угодно поверить. Не понял только: почему именно руками надо гвоздь тот ломать, почему, положим, нельзя отдать санитару, что- бы тот зубилом его разрубил? Но спасители мои даже и слышать ничего не хотели — они, как выяснилось, тоже в мерянской магии горазды были: ломай, говорят, руками сам, иначе помрешь.

Легко сказать — ломай. Я настолько слаб был, что этот не самый толстый гвоздь только сгибал три дня, потом три дня разгибал, потом снова сгибал — и так далее. Короче говоря, за пару недель доконал я эту железку — лопнула она по той самой дырочке. И знаете, чего мне в тот самый момент вдруг захотелось? Мне захотелось выпить стакан самогона!

Тут я должен пояснить, что человек я малопьющий, можно сказать, совсем не употребляю, а вот захотелось и все тут. Сказал об этом санитару, тот на радостях целую мутную четверть притащил, шмоток сала, несколько луковиц, хлеба домашнего теплого — только из печи.

Напились мы с ним вусмерть — я единственный раз в жизни так напивался: до потери рассудка. А утром я куриного супчику, Зоей принесенного, похлебал, вечером того же дня поднялся и вышел во двор воздуха глотнуть. Через три дня я уже осматривал пациентов и крутился в своей больнице, о которой за время болезни уж и думать забыл.

Два кусочка того переломленного гвоздя хранятся у меня до сих пор. Иногда я достаю их из ящика письменного стола, соединяю и думаю: «Вот как, как могла эта штука чуть со света меня не свести?» Конечно, я слышал про заговоры, недавно книжку про черную африканскую магию читал. Все это любопытно, когда в книжке, но, когда с тобой нечто подобное происходит, ей-богу жутко. Многого мы еще не знаем, потому тычемся иной раз как слепые котята в поисках верного решения, а толку чуть.

Кстати сказать, однажды на встрече выпускников нашего института я встретил того профессора — Глеба Афанасьевича Кузнецова, что во сне магнитом у меня из головы гвоздь вытаскивал. Он меня узнал, обнял, монографию свою, только что вышедшую, с автографом подарил.

Хотел я ему рассказать про тот случай, а потом постеснялся: подумает еще, что студент его совсем свихнулся. Ну а что еще наш простой профессор по этому поводу подумать может? Тут, как говорится, без вариантов… Читать полностью…

Я по натуре человек, верующий во все. И очень боязливый. Про существование домовых я знала с детства, благодаря рассказам бабушки, которая свое детство провела в глухой деревне в эпоху порчи, приворотов и превращений людей в свиней, стога сена и прочего беснования. Беспредел тогда творился полный: люди поздно ночью с поля домой возвращались, а за ними — стог сена шлепал; у детей килы появлялись (был такой вид порчи) и тому подобное. У бабушки в доме жил домовой. А по ночам тогда было не так, как сейчас — что если тебя что-то напугало, можно вскочить и свет включить. Нет, тогда еще и электричества не было. Бабушка вспоминает: \»Мы с мамой на печке спали. А брата не было, он и по ночам работал. Мама уже уснет, а я все лежу в темноте, думаю. Вдруг слышу из погреба протяжный стон. У меня мурашки по коже, волосы дыбом, я маму разбудила, она с печки слезла, погреб открыла и громко спросила: \»Дедушка домовой, к худу или к добру?\» И это в полной темноте! Ничего не ответили, а вскоре брата в армию забрали\».

Выходит, домовой к худу стонал — единственного мужчину в армию забрали, остались две женщины одни на огромное хозяйство. Но чтобы кто-то из нас сейчас в полной темноте нечто подобное сделал!

Итак, история из моей жизни. Резко переносимся на 60 лет вперед с момента описанных выше событий. Обычная городская квартира, никаких печек и погребов, кругом люстры-лампы. Средь бела дня. Приходит к нам на чай подруга моей мамы с горящими глазами: \»Ребята, у меня дома домовой. Я проверила. Так здорово! Я вам, если хотите, скажу, как это сделать. Вдруг у вас тоже есть?\»

Меня, честно говоря, подобная полумагия всегда пугает. Почему \»полумагия\»? Объясню. Гадание — это тоже магия, но если ты не обладаешь какими-то способностями, лучше вообще этим не заниматься, а доверить дело профессионалам (если уж так приспичит погадать). Мне бы сразу прислушаться к тихому голоску разума, но любопытство — враг носа Варвары — захватило надо мной власть, как обычно. Итак, что это за тест (или гадание, кому как нравится). Берется несколько листов обычной бумаги — можно 3, можно 5. Главное, чтобы количество листов совпадало с количеством обычных карандашей. Больше ничего не нужно. Проводится ритуал в пустой комнате с выключенной техникой и отсутствием людей и животных, на обычном столе. В бумагу заворачиваются карандаши и раскладываются в ряд. После задается первый вопрос: \»Домовой, ты здесь? Если да, разверни один карандаш\».

После этого вы обязательно покидаете комнату и закрываете за собой дверь. Помнитесь минуту-другую и заходите смотреть ответ. У меня, скажу честно, и средь бела дня, при открытых окнах и криках с улицы волосы зашевелились — все было точно исполнено. Один карандаш был развернут! Все остальные завернуты. В кураже задала следующий вопрос, и вновь получила на него ответ. Из такого своеобразного \»диалога\» я узнала, что домовой у меня тоже живет на кухне, он старый дедушка. К ужасу — кухня прямо напротив моей комнаты. Ладно хоть он добрый (это он так \»сказал\») и напоследок пообещал нам помогать.

Этот \»тест\» я проделала уже давно, года 3 назад. За это время все тихо было, слава богу, вот только по ночам я часто слышу шаги в районе кухни и коридора рядом с кухней — будто старый человек с палочкой идет. Причем удары палочкой об пол равномерные: палочка-шаг-палочка. Жутко бывает очень.

Читать полностью…

Хочу Вам рассказать о том, что осталось в моей памяти из детства. В наше село приехала на жительство новая семья: бабка с внучкой. Спустя некоторое время? люди заговорили о том, что бабка эта – колдунья, но рассказ мой не о ней, а о внучке.
Новенькую посадили за одну парту со мной. Я никогда не хотел сидеть с девчонкой, но с нашей классной руководительницей не поспоришь, ее побаивались все в нашей школе. Здоровая, под два метра ростом, в ботинках 44 размера, она возвышалась над нами, как каланча. Она видела и слышала все, что мы делаем или пытаемся сделать.
Новенькую девочку звали Надей, она приехала к нам из деревни со странным названием – Нахаловка. Название ее бывшей деревни никак не подходило к внешности этой девчонки. Она сидела тихо и слушала внимательно, а когда решала примеры, то голову склоняла к плечику и от усердия прикусывала язык. Ссориться с ней было не из-за чего, и мы с ней, как ни странно, подружились.
Однажды, когда мы с ней шли в школу (нам было по пути), я признался, что совершенно не готов к уроку, а Дылда (такая кличка была у нашей классной) обещала вызвать меня к доске.
Надя выслушала меня и сказала: \»Не вызовет, не бойся\». Я ничего ей не возразил, потому что знал: если уж Дылда сказала, что вызовет, то будь уверен – так оно и будет. Дылда никогда не бросает слов на ветер.
Весь урок я просидел, затаив дыхание, но к доске меня так и не вызвали. Только не подумайте, что я был лентяй; мне нравилось учиться, но у моего отца время от времени случались запои. В эти дни в доме были крики и слезы, и учить уроки было просто невозможно.
Не знаю зачем, но я об этом рассказал Наде. К моему изумлению, она сняла с себя крест, подала его мне и сказала: \»Опусти мой крест в стакан с водкой, когда отец отвернется, и он больше никогда пить не будет\».
Я взял в руки крест с каким-то смешанным чувством. Я верил и не верил в то, что сказала мне Надя. Дома батя продолжал гудеть – так говорила о его запоях моя мать. Я изловчился и окунул крест в вино отца.
Примерно через минуту я увидел, как моего отца буквально выворачивает от выпитого вина. \»Допился\», – кричала мать, а отец изнемогал в приступах рвоты.
С этого дня, как только он начинал пить, его рвало. Потом он совсем бросил пить, к великой радости всей нашей семьи.
Мне не раз приходилось видеть, как Надя делала невероятные вещи. Она могла остановить кровь. Собаки, даже самые злые, поджимали хвост и убегали.
А однажды, на Новый год, Надю попросили быть Снегурочкой. Но в самый последний момент вместо нее назначили дочь завуча. Я видел на Надиных щеках слезы: получилось, что она напрасно шила костюм Снегурочки.
Надя выбежала из актового зала, и тут же ни с того, ни с сего вспыхнула и загорелась наряженная елка.
Елку погасили, но праздник был отменен. Я слышал, как все взрослые говорили, что произошло короткое замыкание. Но я-то знал, что это произошло, потому что обидели Надю. А колдунью никогда не следует обижать! Читать полностью…

Эту историю поведала мне моя тетя. Она редко приезжает к нам в гости, так как живет аж в Иркутске, и до нашего Подмосковья ей добраться непросто. Я люблю поболтать с ней. Она прекрасный рассказчик, имеющий в \»багаже\» множество историй из жизни. Одну из них я хочу представить вашему вниманию. Я позволила себе немного художественно обработать эту историю, но саму суть ее оставила нетронутой. Она получилась длинная, поэтому заранее извиняюсь, и прошу вашего терпения. Далее рассказ пойдет от лица тети.

\»Детство и молодость мои прошли в Новосибирской области. Поселок наш был большой, и располагался в красивых местах. Нам, детям, всегда было раздолье для игр и всяческих затей. У нас ведь не было телевизоров, и прочего всякого. Поэтому мы целыми днями бегали по улице, выдумывая всевозможные игры. Компания была большая и веселая. Весь наш класс был одной дружной компанией. Особенным заводилой, лидером был мой одноклассник Егор. Настоящий сибиряк — красивый, крепкий, румяный, улыбчивый парень. Прекрасный танцор, да еще и на баяне играл отлично. Ну, в общем, первый парень на деревне, как говорится. Мы, девчонки, были влюблены в него поголовно. Даже те, что были из классов постарше. А он ни одну из девочек никогда особенно не выделял, и всегда относился ко всем ровно, по-дружески. Шло время, мы росли. Окончили школу, половина класса разъехались из поселка кто куда — учиться, работать. Егор отслужил в армии, вернулся в поселок уже не мальчиком, а красавцем — молодым мужчиной. Даже замужние женщины провожали его восхищенными взглядами, не говоря уже о невестах поселка, которые ходили за ним \»табунами\», вздыхая. Он по-прежнему был все тем же веселым заводилой, но никому из девушек предпочтения не отдавал, хотя красавиц у нас хватало.
Родители Егора уже всерьез взялись за него: \»Жениться тебе, сын, пора, работа есть у тебя, пора остепеняться. Ищи себе жену, а то скоро все бабы в поселке из-за тебя перессорятся, да и свахи местные нас с отцом уже замучили своими намеками. Чуть ли не со списком невест под дверью стоят\».
А Егор послушает-послушает, да промолчит.
Однажды в поселок приехала большая цыганская семья. Не кочевые цыгане, оседлые. Семья большая, детей девять человек. Всех возрастов. Дали им участок, построили они дом, стали жить и работать. С местными не очень общались, с недоверием относились ко всем, держались особняком. Детишки их во дворе целыми днями играли, на улицу не ходили.
Все мы любили ходить на местную речку, купались, рыбу ловили, благо ловилась она отлично. Вот и Егор тоже часто ходил рыбачить. В один из жарких летних дней он, искупавшись, растянулся на солнышке возле воды и задремал. Разбудили его отчаянные крики. Он вскочил и увидел барахтающегося посреди реки мальчишку и мечущуюся в отчаянии по берегу девушку, кричащую и плачущую. Егор, не раздумывая, прыгнул в речку и вытащил горе-пловца из воды. Это были дети из цыганской семьи — одна из старших девочек и ее младший брат. Мальчик заплыл далеко от берега, и по какой-то причине стал тонуть. Егор помог мальчишке отплеваться, и проводил его с сестрой до дома.
Эту девушку звали Шукар, что по-цыгански значит \»красавица\». Она и вправду была удивительно хороша: тонкая и гибкая, как веточка. Белая кожа, нежный румянец. Черные густые волнистые волосы до середины бедра, и огромные черные глазищи — омуты, а не глаза. Вот и утонул наш Егор в этих омутах. Совсем пропал парень. Так и ходит за Шукар по пятам. Только ее видит и слышит, больше никого. А она знай себе смеется. Замечательный смех у нее был, как ручеек звонкий. Местные девки на стену лезли от зависти, и трубили на всех углах, что цыганская ведьма Егора приворожила. Родители Шукар как заметили, что за ней русский парень ходит, заперли ее дома, со двора не пускали. Егор чуть ли не поселился у ограды их двора. Целыми днями стоит, смотрит, как Шукар то работает по хозяйству, то с младшими детьми играет во дворе. Отец цыганского семейства не раз гнал его прочь. А Егор, словно пес, отойдет, походит, да опять стоит у двора. Ничего с собой поделать не мог.
Раз как-то явился Егор к родителям. Говорит: \»Люблю одну девушку, жить без нее не могу. Буду свататься\».
Родители обрадовались сначала, но как узнали, кого себе сын выбрал, стали его отговаривать: \»Что ты, сын, делаешь? Зачем тебе цыганка, неужели тебе мало невест местных — красавиц много, только выбирай. Не нужны нам внуки-цыганята…\» — и все в таком роде. Егор же уперся насмерть: \»Люблю, жить не могу без нее. Если не на ней, то лучше совсем не женюсь\».
Чахнуть парень стал. Стал сам не свой. Печальный, неразговорчивый. Мать его пожалела, стала отца уговаривать: \»Пойдем к цыганам, поговорим, посмотрим на эту Шукар поближе. Жалко сына. Пропадет парень. Ведь сам на себя не похож. Словно столб соляной, бледный, молчаливый. Как бы он что с собой не сделал, отец. Сердцу не прикажешь\». Ну, решили. Собрались идти сватать юную цыганскую красавицу за Егора. Пришли к цыганам. Рассказали все как есть. Но родители Шукар сразу им \»от ворот поворот\» дали. Красавица Шукар уже, оказывается, давно была просватана за какого-то жениха из уважаемой цыганской семьи. И никто ничего менять не собирался. Мнения Шукар никто не спрашивал, и ослушаться родителей она не смела. Родители Егора хотели поговорить с ней самой, но этого им не позволили. Так и ушли ни с чем…
Егор продолжал сильно тосковать. Сколько раз ходил к дому цыган, чтоб хоть посмотреть на Шукар, но ее теперь даже и во двор не выпускали. Заперли, как в крепости. Сломался парень. Стал пить. Родители правдами и неправдами уговорили его уехать из поселка. Егор завербовался на работу на какую-то большую коммунистическую стройку тех лет и уехал. Вскоре в поселке сыграли шумную цыганскую свадьбу. Муж увез Шукар из тех мест, куда — неизвестно.
Прошло несколько лет. Егор приехал к родителям с молодой женой. Тихая, милая такая девушка Люба. Жили мирно, не ссорились. Только детей все не было у них. Сильно Любовь горевала по этому поводу. Ездила лечиться и в больницах, и к бабушкам всяким ходила. Все без толку.
Время шло. В цыганской семье дети повырастали, разъехались. Родители состарились, и кто-то из детей их забрал жить к себе. Большой цыганский дом опустел и стоял с забитыми окнами. А Егор, как мимо этого дома идет, остановится, задумается, сдвинет брови, да так и стоит подолгу. О чем-то своем думает.
Вот раз шел он, как обычно, с работы. Смотрит — в цыганском доме досок на окнах нет, свет горит. Он, сам не ведая, что делает, зашел в калитку, постучал в дверь. Дверь открыла… Шукар. Все такая же красавица. Егор зашатался как пьяный. Побледнел. Не смог ничего сказать, молча развернулся и ушел. Он-то был уверен, что смог забыть ее, а оказывается — нет. Увидел ее — как ножом по сердцу резануло.
А вернулась Шукар в поселок потому, что овдовела. Убили, говорят, мужа ее. У нее к тому времени подрастало двое маленьких детей. Она решила вернуться в родительский дом.
С этого вечера пришел конец покою в семье Егора. Снова, как много лет назад, ходит он сам не свой. Стоит у двора Шукар. Жена его, Люба, от тоски воет, на коленях перед ним стояла, уговаривала уехать. А он, как помешаный, все твердит: \»Прости, Любаня, не смог я забыть ее. Я теперь или с ней буду, или мертвый буду.\» А Шукар с Егором даже не говорила, не подпускала его к себе. Только ему от этого не легче. Тогда Люба пришла к Шукар, бросилась ей в ноги. Стала просить уехать. Шукар не согласилась. И случилась тогда большая беда.
Раз ехал Егор с женой из города, и вдруг завидел на дороге Шукар с детьми. Они шли на реку. Шукар хлопала в ладоши и пела веселую цыганскую песню, дети смеялись и приплясывали босыми ножками. Егор резко затормозил, выскочил из мотоцикла, на котором они с женой ехали, бросился к Шукар, обхватил ее крепко и зарыдал, как зверь дикий завыл. Кричит: \»Шукар, не могу я так жить больше! Пожалей ты меня, черно у меня перед глазами, не вижу света белого. Люблю тебя! Безумно люблю, нет мне жизни без тебя! Будь со мной! На руках тебя до конца дней носить стану, следы твои целовать! Детей твоих усыновлю, воспитаю как родных!\». Люба, слыша и видя это, сидела бледная, как смерть. Дети плакали от страха. А Шукар спокойно и тихо сказала: \»Прости меня, Егор. Не могу я быть с тобой. Дороги наши в разные стороны идут. Я любила тебя, и страдала, когда меня замуж выдали. Да только теперь уже поздно. Не хочу я тебя с женой разлучать, она тебе еще сына родит. А я уеду, подальше от беды. Ты, Люба, тоже прости. Не виновата я перед тобой ни в чем…\».
Егор как это услышал, обезумел вовсе. Кричит: \»Будь ты проклята, цыганская ведьма! Все сердце ты мне изорвала, жизнь погубила, не прощу тебе! Пожалеешь, стерва. Кровавыми слезами отплачешь за то, что поиграла мной!\». Сказал, и, прыгнув на мотоцикл, уехал.
С этого времени совсем плохой стал. На работу ходить бросил. Все сидел на крыльце, курил, молчал. Что-то обдумывал. И вот однажды по поселку пронеслась недобрая весть: у Шукар пропали дети. Они часто гуляли одни, пока Шукар работала — но всегда вовремя возвращались, мать их приучила к строгости. А в один из дней они не вернулись домой. Искали всей деревней, не нашли. Приехала милиция, пришли в дом к Шукар, писать показания. Тут дверь неожиданно распахнулась, вошел Егор. Сел, и, не отрываясь глядя на Шукар, стал давать показания. Он рассказал, что это он забрал детей, что был в каком-то помешательстве, что не помнит, куда он их отвел, и что сделал с ними. Шукар помертвела, медленно подошла к Егору. Глаза у нее стали страшные, пустые. Она крепко взяла его за запястья, и долго пристально смотрела ему в глаза в полной тишине. Потом отвернулась и молча вышла из дома.
Прибыла поисковая группа со служебной собакой, которая привела по следу к небольшой топи в ближнем лесу. Там след обрывался. Никто так и не узнал, что случилось с несчастными детьми. Шукар тоже пропала, розыск ничего не дал. Люди говорили, что видели ее бродящей вокруг топи, ищущей что-то. А потом она совсем исчезла. Дело закрыли. Егора осудить не смогли, так как признали невменяемым. Он долго был на принудительном лечении в психиатрической больнице. Вернулся совсем седым, стариком, хотя ему еще сорока пяти лет не было. Как и сказала когда-то Шукар, Люба родила Егору сына. А Егор увлекся столярным делом. Целыми днями пилил и строгал что-то в сарае. Никого, никогда не пускал туда. Один раз Люба потихоньку заглянула в сарай, когда Егор там столярничал, и ужаснулась: больше половины помещения занимали сделанные Егором детские гробики. Много. Она тихо подошла к мужу и спросила его: \»Зачем это, Егор?\», а он ответил: \»Плачут дети… холодно им, холодно…\». Видно, что-то он помнил из того, что сделал с детьми Шукар. Когда попытались вынести и уничтожить эти детские гробики, Егор так кричал и бился, что от этой затеи отказались. Егора снова поместили в психушку, где он потом умер\».
Вот так… Не успела Шукар уехать от беды, как хотела. Читать полностью…

Сейчас мой отец глубоко верующий человек, но раньше он таким не был. Как-то раз он рассказал мне историю своего обращения к Богу. Этот случай произошел еще в его студенческие годы. Он был блестящим студентом технического вуза, учился на факультете физики и высмеивал все, что касалось духовного мира.
Он учился очень хорошо, подрабатывал, пользовался успехом у женщин, не имел вредных привычек. Одним словом, был обычным парнем. В какой-то момент он решил учиться самостоятельности и снял комнату, недалеко от института. Вскоре он переехал туда из общежития.
Хозяевами квартиры была молодая семейная пара. Люди они были простые и мой отец с ними быстро подружился. К тому же он не приводил к себе компании друзей, вел скромный образ жизни.
Однажды, вернувшись из института домой, он увидел, что хозяева квартиры пригласили друзей, был Рождественский сочельник и они решили погадать. Слово за слово, они предложили отцу поучаствовать с ними. Вообще-то он ни во что это не верил, но отказывать ему было неудобно, хозяева все-таки. И он решил присоединиться к ним.
Сидели они так довольно долго, ничего особенного не происходило и мой отец уже начал потихоньку засыпать. Он извинился перед хозяевами и хотел уже отправиться в свою комнату, как вдруг гостья его остановила. Она дала ему в руки необычную свечку, видимо выполненную вручную, и сказала: «Если хочешь увидеть свою будущую невесту, сядь перед зеркалом, свет не включай, сиди, жди, пока не увидишь ее отражения в зеркале».Из вежливости отец принял свечку и поспешил спать.
Придя в комнату, отец все-таки решил посмотреть, что из этого выйдет. Он выключил свет и сел с зажженной свечкой перед зеркалом. Сидел он долго, минут двадцать, но они показались ему целой вечностью. Он уже хотел потушить свечу, ругая всех, на чем свет стоит. Как вдруг в зеркале зажегся маленький огонек. Он все рос и рос, пока не превратился в ужасный красный глаз. Затем появился второй огонек, он также рос, пока не стал вторым свирепым глазом. Отец похолодел от ужаса, он надеялся, что все это ему снится, но не мог оторвать взгляда от ужасного существа, которое стало появляться в зеркале. Через несколько мгновений перед ним появился самый настоящий черт. Отец заорал и выбежал из комнаты на кухню.
Долго он приходил в себя, наконец, он смог невнятно объяснить, что же именно с ним произошло. Молодая женщина объяснила ему, что это было видение духа и не надо было убегать от него, теперь этот дух будет преследовать моего отца. Если бы отец не выбежал из комнаты, а дождался, пока он сам уйдет, тогда ничего бы не было. С того времени существо начало преследовать отца.
Когда он был на работе или в институте, все было нормально, но стоило ему вернуться домой, как он начинал чувствовать присутствие нечистой силы рядом. А когда он выключал свет, и вовсе начинали происходить странные вещи. Книги передвигались сами собой, появлялись шаги.
Однажды ночью отец проснулся весь в холодном поту. Он не мог понять, в чем же дело. Когда он присмотрелся в темноте, он увидел, то на стуле сидит женщина в длинном хитоне. Отец не поверил своим глазам. Ему пришлось даже ущипнуть руку до крови, но женщина не только не пропала, она начала поворачиваться к нему.
Вот тут-то мой отец и обратился к Богу в первый раз за всю свою жизнь. Он попросил Его помощи и сразу же после этого все исчезло.
Спустя несколько дней мой отец переехал в общежитие. Больше с ним такого не происходило. Но с тех пор, он стал постоянным прихожанином Церкви, нашел себе жену христианку и воспитал своих детей тоже верующими людьми. Он всегда говорит тем, кто не верит ни во что духовное, что не стоит быть такими категоричными, ведь люди никогда не могут поручиться за то, что произойдет с ними завтра. Читать полностью…

В июне 1972 года, в больницу города Сидар-Синай явилась женщина в белом халате, покрытом кровью. Само по себе в этом не было ничего удивительного, поскольку люди, которые попадали в аварию возле больницы, часто приходили туда за медицинской помощью. Но в этой женщине было, что-то такое, отчего другие люди разворачивались и убегали от неё в ужасе.
Во-первых, она была не совсем похожа на человека. Скорее она напоминала манекена, который двигался также ловко, как обычный человек. Её лицо было безупречным, как у манекена, лишённое бровей и макияжа. Гладкое и чистое, без каких-либо эмоций.
В зубах она сжимала котёнка, её челюсти были сжаты с такой силой, что даже зубов её не было видно. Кровь продолжала капать с её халата на пол. Потом она вытащила котёнка изо рта и отшвырнула его в сторону.
Как только она перешагнула порог больницы, её отвели в палату и попытались привести в порядок, перед тем, как осмотреть. Она была совершенно спокойна, не выражая никаких эмоций и не двигаясь. Врачи решили, что лучше оставить её в больнице до приезда полиции, она не протестовала. Они не смогли добиться от неё ни одного ответа, и почти всем сотрудникам было трудно находиться рядом с ней и смотреть ей в глаза больше нескольких секунд.
Но как только персонал попытался осмотреть её, она с неистовой силой стала сопротивляться. Два врача пытались удержать её, когда она приподнялась на кровати всё с тем же безучастным выражением лица.
Она посмотрела на одного из врачей, и сделала что-то не совсем для неё обычное. Она улыбнулась.
Как только она это сделала женщина-врач в ужасе закричала и выбежала из палаты. Во рту странной женщины, вместо зубов, были острые, длинные шипы. шипы были слишком длинными, чтобы не причинить ей никакого вреда.
Врач-мужчина какое-то мгновение смотрел на неё, а потом воскликнул: “Кто ты, чёрт возьми?”
Она хрустнула своей шеей, потянувшись к плечу, и продолжила улыбаться.
Наступила долгая пауза, по коридору послышались шаги бегущих в палату охранников.
Услышав их, женщина набросилась на первого, вбежавшего в палату охранника, вонзив свои шипы ему в горло и разорвав его яремную вену. Охранник упал на пол, хватая ртом воздух и захлёбываясь собственной кровью.
Она встала и наклонилась над ним, её лицо так и застыло в его глазах, когда жизнь покинула его.
Во взгляде врача читался ужас, когда он увидел, как она повернулась, чтобы встретить остальных сотрудников службы безопасности. Последнее, что врач видел в своей жизни, это то, как она разорвала их одного за другим.
Женщина-врач, которая выжила в тот день, назвала эту женщину “Безэмоциональной”.
Больше никаких сведений об этом ужасном существе не поступало. Читать полностью…

Дело было года 2 назад. Я с детства побаиваюсь темноты, поэтому всегда оставляю включенным телевизор в комнате, он в меру освещает её, и ставлю звук на 1-ку, чтобы слегка слышать чье-то бормотание из телевизора, это создает впечатление защищенности какое-то (привыкла с малых лет). Утром, когда я просыпаюсь, телевизор продолжает работать, и в светлые утренние часы я его выключаю и сплю дальше, или вовсе просыпаюсь. Но одна ночь запомнилась мне навсегда! Ни с того ни с сего я проснулась среди ночи, и сразу же заметила что телевизор выключен (дома никого кроме меня не было)… Таймер тоже был выключен на телевизоре.

Лежу я, значит, на диване, и вижу — около меня стоят два белых силуэта, я от страха аж окаменела. Боюсь пошевелиться и что-то сделать, сердце в пятки ушло. А они стоят, и я вот чувствую, что смотрят… Пытаюсь вглядеться в лица, но не могу — не видно очертаний лица, просто два силуэта, будто кто-то белой простыней накрылся, только она еще прозрачная и светится так приятно.

Лежу, слышу, как сердце колотится от страха, и тут один из силуэтов подошел ко мне, нагнулся и поправил моё одеяло (накрыл меня им).

Страх почему-то сразу же пропал, и возникло впечатление, что эти силуэты не желают мне зла, и навестить что ли пришли. Потом я сразу уснула.

Наутро, когда я уже толком обдумала все, что произошло, было страшно. Я рассказала маме, она предположила, что, возможно, это какие-нибудь умершие родственники. Читать полностью…

Когда мне было 15 лет, собрались мы отдохнуть всей семьей у знакомых летом. Приехали к этим людям, покушали, пообщались… Вечером, посмотрев фильм на ночь, я спросил, где я буду спать. Мне показали на комнату с храпящим дедом на полу (спал он на пледе). Я лег спать, но так как я парень городской, не привыкший ко всякой скотине, то их крики за окном в сочетании с храпом старика меня сильно раздражали. В итоге ворочался на кровати до ночи, всё не мог задремать. Вдруг, к моему удивлению, все затихло — и дед храпеть перестал, и скотина замолкла. Одновременно я почувствовал, что на меня кто-то смотрит, и посмотрел в окно. Мне и до того уже было страшно, но от того, что я увидел в свете фонаря (кстати, он тоже входил в список вещей, мешавших мне спать), меня кинуло в жар и холод. Я увидел у окна человека, который широко улыбался и держался руками за свой рот. Потом он начал засовывать руки себе в рот, да так глубоко, что я подумал, что он их ест. В принципе, так и оказалось — он вытащил изо рта какие-то культяшки вместо рук, с которых обильно капала кровь, и нагнулся надо мной. Обомлев от ужаса, я сделал вид, что сплю, и, невнятно бормоча, развернулся лицом к стене. Человек всё так же стоял возле меня, не исчезая — я чувствовал его присутствие. Он дотронулся влажным языком до моей головы, а точнее, до моих волос, словно собрался съесть меня тоже. К моему страху добавилось отвращение. Я начал про себя молиться, как умел, а он как засмеется в голос — мол, не поможет тебе твоя молитва. В какой-то момент жуткий гость пропал, но я боялся повернуться и в такой позе пролежал до самого утра, не засыпая. Лишь когда рассвело, я решился подняться с кровати — и тут же едва не упал без сознания, увидев на полу комнаты большую лужу крови.

Больше я в гости к этим людям не приезжал. Никому ничего не рассказывал, но до сих пор, как вспомню тот смех, мне становится жутко и противно. Читать полностью…

Ночь отправки Лысого в место непосредственного заключения запомнилась мне навсегда. Из сотен заключенных, которых я провожал до КПП тюрем, где они должны были провести сотни дней и ночей своей никчемной жизни, запомнился именно он, точнее то, что он забрал из моей жизни. Лица его я не помню, помню только лысую голову с ожогом в районе виска и хриплый голос, спрашивающий: \»Ну что, начальничек, ты вот меня в камеру чалиться ведешь, а сам, небось, к сучке своей после дежурства вернешься, да борща заточишь, шавка ментовская?\» — ответом ему послужил удар дубинкой по почкам. Свое последнее слово он оставил у меня в квартире кровавым автографом в исполнении своих шестерок. Картина, которую я увидел по приезду домой, запечатлелась у меня в виде фотоснимков, которые сделали судмедэксперты. Мой мозг, сжалившись над поверженным телом, старался стереть это из моей памяти. Однако, забывать я не хотел и материалы этого «семейного архива» хранил на полке с фотоальбомами, хотя и понимал, что это несколько странно, но поделать ничего с собой не мог.

Вот фотография, где мы с женой, беременной моим первенцем Степкой, стоим на волнорезе на черноморском побережье. В далекий 1997 год мне удалось заполучить эту путевку в конторе. Вот сын идет в первый класс с большим красным портфелем, а я, получивший накануне повышение, стою рядом с ним, гордый за него, за себя, и за всю семью. Вот моя жена стоил у плиты, а заметно подросший Степа помогает ей задвинуть противень с пирогом в духовку. А вот Степка пустым взглядом смотрит в камеру, лежа в луже крови на полу рядом с матерью, чья белая от кровопотери кожа напоминает белый флаг. \»Сдаюсь, вы победили\» — словно говорит она, но победителям нужен не только триумф, им нужна кровь и зрелища, а перед этим еще и сексуальная разрядка. Все это я узнал из результатов вскрытия. Некоторые семьи находят что-то притягательное в хронологиях жизни через фотографии. От рождения до старости — красиво и символично. Я получил это совершенно того не желая, благодаря распальцованным ублюдкам. Молодожены, младенчество, детство, смерть — такую хронологию хранит моя полка с семейным архивом. Читать полностью…

Привет, Анон. Постараюсь сильно не рассусоливать и быть в меру краток. Намедни со мной случилась история … нет, не история, а пи*дец. Со мной приключился полнейший лютый, самый настоящий пи*дец и ты мне, конечно же, не поверишь. Да и никто не поверит, это нормально. Я сам себе то верю с трудом. Ближе к делу. Жизнь сложилась так, что я, периодически, подрабатываю в ночь охранником на одном строящемся производственном объекте. Подрабатываю – одно название. На деле мы с напарником просто топим харю почти всю ночь, ибо объект далеко за городом и на въезде\\выезде есть какой-никакой КПП, который отсеивает всех непрошеных гостей, которых ночью, как ни странно, почти не бывает. За ночь мы, обычно, делаем один или два обхода территории, чтобы спалось спокойнее и все. Напарник мой – простой деревенский парнишка, человек, который найдет общий язык с любым, типичный «свояк». Больше о нем и сказать то нечего. Казалось бы, что тут может произойти особенного, кроме, разве что, какой-нибудь крупной кражи или бандитского налета? Так вот, уж лучше бы меня рэкетиры мордой в пол положили или еще что, чем случилось то, что случилось.
Началось все как всегда. Впрочем, как же еще все могло начаться? Мы играли в карты, травили байки, гоняли чаи и зависали втентаклике с телефонов. Даже обход сделали от скуки. Пошел третий час ночи и мы решили, что пора бы спать. Стоит сказать, что в комнате охранников условий для удобного размещения туловища в горизонтальном положении, разумеется, не было и спали мы в офисном здании. Напарник спал в соседней комнате, табличка на двери которой гласила: «Комната отдыха водителей», на коротком и узком диванчике, который я ему с радостью уступил. Мои же «апартаменты» располагались этажом выше, в комнате неизвестного предназначения, на данный момент исполняющей роль своеобразного склада. Склада коробок со сборной мебелью. Особую ценность для меня представляли коробки со столешницами – длинные, широкие, ровные, они ровной стопочкой лежали у правой стены прямоугольной комнаты. Там я и погружался в объятия Морфея. Оба входа на второй этаж я закрывал за собой, дабы начальство, решившее проверить своих доблестных сотрудников, не ворвалось в комнату со спящим мной. Обе двери на лестничных клетках, являвшиеся единственными местами входа на этаж, были закрыты, мое тело же находилось в одной из комнат. В комнату я дверь не закрывал, так как не видел смысла. И зря.
Пожелав спокойно ночи друг другу, мы разошлись по своим лежбищам. Дверь в комнату я оставлял слегка приоткрытой, чтобы в нее (комнату) попадал свет из коридора, на случай, если придется резко вскочить и куда-либо побежать, дабы не нарваться на коробки с мебелью или не влететь в ту же дверь. Положив телогрейку под голову, я почти сразу же уснул. Спал, однако же, неспокойно и несколько раз просыпался за ночь ни с того ни с сего. Вот в одно из таких пробуждений я, сквозь тягучую дрему, почувствовал себя как то не по себе. Я лежал лицом к стене, глаза мои были закрыты, а сознание немного заторможено, как это обычно бывает спросонья. Как бы это банально не звучало, но я лежал, и чувствовал, что со мной рядом еще кто то есть. Будто воздух из-за его присутствия стал плотнее, а взгляд его буравил мне спину. Я с силой сжал веки, чтобы отогнать от себя это чувство, но тут, вдруг, услышал легкий скрип двери. Но я же один на всем этаже, ключи от дверей только у меня, без шума, чтобы не разбудить меня влезть бы никто не смог. Если бы это было начальство, то, сначала, они проверили бы моего напарника, а он бы уж как нибудь оттелефонировал мне, чтобы предупредить. Просто скрип. Сквозняк. Древесно-стружечная плита двери прогрелась, расширилась и ее центр тяжести едва сместился, заставив слегка скрипнуть петли. Да что угодно, блять. Я почти успокоил себя, ну дурацкое чувство присутствия не хотело отступать. Собравшись уже забить таки на него железобетонный болт, я, вдруг, услышал голос … своего напарника. Он окликнул меня. Это повергло меня в небольшой ступор, потому что его не могло тут быть. Да и зачем? Если бы что то случилось, он бы позвонил. Не успев найти логического объяснения, я снова услышал его: «Лёха. Лёха-а-а». Откликнуться на его призыв не было никакого желания. Может я и вовсе еще сплю? Тем временем он продолжал шептать едва различимо: «Лёх. Лёха. Эй, посмотри сюда. Ну же. Лёха. Лёха». От этого у меня мурашки побежали на спине, мой затянутый, как в болоте, дремоте разум не придумал ничего лучше, чем притвориться спящим, вне зависимости от того, что моему напарнику было нужно. Ведь будь это что-то срочное или серьезное, он бы давно растолкал меня … да я еще раньше проснулся бы, услышав, как он выламывает двери на лестничной площадке. Ведь так? Верно. Значит, решил приколоться, или еще что. Ну и пошел он к черту. Но … как же он попал на второй этаж? Может дубликат ключей выдали или еще что, в любом случае … Додумать успокоительные отговорки я не успел, поток мыслей опять прервал его голос, на этот раз громче. Он все так же призывал посмотреть меня на что-то. Просто стоял в дверях не двигаясь и звал меня по имени. «Посмотри, посмотри, посмотри, посмотри сюда!». Мне стало нереально не по себе с такого расклада. Что за ху*ня вообще происходит? Я хотел было вскочить и выбежать оттуда, но меня будто парализовало. Инстинкт самосохранения сработал самым странным образом и велел мне оставаться на месте и не двигаться. И, главное, не открывать глаза. Ни за что. «ТЫ ЖЕ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, Я ЗНАЮ!!! ПОСМОТРИ СЮДА, ТОЛЬКО ОДНИМ ГЛАЗКОМ, ГЛЯНЬ! ДАВАЙ!». Он перешел на крик так резко, что я чуть не вздрогнул. С этого момента он просто орал, тараторил как из автомата, без остановки, как на аудиозаписи, он ни на долю секунды не остановился, чтобы перевести дыхание. «ПОСМОТРИПОСМОТРИПОСМТОИРСЮДАЛЁХАЭЙНУЖЕПОСМОТРИПОООСМОООТРИИИИИИ!!!». Голос перешел на визг, уже и идиоту было понятно, что это не мой напарник. То, что стояло в дверях в трех метрах от меня просто глушило своим криком и вдруг … все стихло. В ушах звенело от только что сотрясавшего комнату визга и от резко наступившей тишины, как будто из комнаты в один миг откачали весь воздух. Ни звука. Ни единого. Я громко выдохнул, холодный пот катил с меня ручьем, меня трясло, но я не смел открывать глаза. Не знаю, что это было, пусть оно ушло, пролежу тут хоть до самого вечера следующего дня, пока за мной не вломится напарник, сменник и злое начальство с целью вставить пи*дюлей, которым я буду искренне рад. Стоило мне подумать, что все закончилось, как вдруг, прямо у меня над ухом раздался голос … нет, это был даже не голос, это было какое то сплетение голосов, мужской, одновременно женский и какие то еще фоновые визги, как зажеванная пленка или бракованная пластинка. «ПОСМОТРИ СЮДА! ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! ПОСМОТРИ». Я не знаю, как долго этот поток голосов продолжал литься на меня. Сквозь закрытые веки начали просачиваться слезы, у меня была истерика, я просто не знал, что делать. Может открыть глаза? Я увижу что то ужасное, затем оно убьет меня и весь этот кошмар прекратится? Будто поняв, о чем я думаю, голоса начали говорить с еще большей силой и жаждой. Я уже готов был поддаться, как вдруг, в комнате загорелся свет. Тут же крики стихли. Сквозь закрытые глаза я чувствовал свет. И слышал. Слышал трещание ламп дневного света, завывание ветра на улице, глухое падение капель воды на подоконник, журчание воды в ливневом трубопроводе. Все встало на свои места.
Пролежав в позе эмбриона две или три минуты, я решил, что, даже если это очередной трюк, то в третий раз я подобного не переживу и открыл глаза. Все как обычно. Та же комната, никаких следов или чего либо еще. Только свет горит. Я же точно его выключил перед сном. Значит, все это мне не приснилось и не померещилось? Может, у меня есть ангел-хранитель? Неважно, думать было некогда. Я быстро схватил свои вещи, ключи с телефоном и пулей вылетел из злосчастного кабинет. Пока я дрожащими руками перебирал связку и искал ключ от двери, ведущей на лестницу, я озирался как ненормальный и вздрагивал от каждого шороха. В сторону кабинета я смотреть даже не смел. Открыл. Наконец то! Пулей вниз по лестнице, где натыкаюсь на своего напарника. Моя реакция, наверное, показалась ему «немного» странной: я отпрянул от него, споткнулся, упал и заорал как резаный: «СТОЙ! СТОЙ где стоишь, не подходи, бл*ть!». Он молча уставился на меня как на идиота. Я пристально смотрел на него где-то с минуту. Потом встал, сказал, что кошмар приснился и пошел вниз. Он сказал, что слышал какой то шум и, как раз, шел проверить меня. Я ничего не ответил. Оставшееся время я просидел в комнате охраны,а на утро, когда приехали сменники и начальство, сказал, что ухожу нахрен с такой подработки. Объяснять ничего никому не стал, сочли бы еще больным или нариком. Никому, кроме тебя, Анон, ведь нужно же кому то высказаться, чтобы стало хоть немного легче.
В темное время суток я стараюсь не выходить из дома, а если приходится, то только с достаточно мощным источником света. Спать же я теперь ложусь исключительно при свете. Даже купил бесперебойник на случай, если ночью ток отключат, ведь кто знает, что может случиться. Не каждый день свет загорается сам по себе, чтобы спасти тебя от чего-то ужасного … Читать полностью…