До начала пар Иван Пронин пригласил нас к себе на день рождения — 28 февраля. Это было довольно странно, потому что Пронина в нашей группе мало кто знал. Этот чувак приходил, отсиживал пары, уходил, и никто о нем больше ничего не ведал. С самого начала он держался от всех особняком. Остальные перезнакомились в первый же день занятий, а о Пронине до сих пор, хотя прошел уже триместр, мы знали лишь его имя и фамилию.
На вид ему было лет… А черт его знает. Наверное, разменял третий десяток. Во всяком случае, он где-то работал — как и восемьдесят процентов из нас, заочников. Университет, где я учился, был распределен по всему городу, арендуя ряд помещений в центре и в школе на отшибе. Там и проходило большинство занятий. Если для школьников низкие парты еще подходят, то взрослым людям моего роста напоминают участие в телеигре «В гостях у Инквизиции». Я не могу сказать, что очень высок, однако сидеть за партой с упирающимися в нее коленями неудобно. Хорошо, что такие дурацкие парты были не во всех классах.
Итак, Пронин пригласил нас к себе. Говоря «нас», я подразумеваю эдакую группу сидящих на средних партах людей: Машку — мою подругу, патлатого и одетого в черное здоровяка Игоря, который изображал собой неформала, Алену, работающую в магазине, и меня. Приглашение свое Пронин оформил довольно странным образом.
Мы рассаживались по местам, я болтал с Машей и шмыгал носом, потому что простудился накануне, просидев целую пару на подоконнике (не хватило места). Я выдал какую-то шутку и несколько секунд ждал реакции, а когда ее не последовало, то заметил, что «по идее это был юмор такой». В это время раздался невероятно громкий отхаркивающий кашель.
— Экха-кхаа!
Все повернулись.
Пронин стоял в проходе между партами, одетый в светлый свитер и штаны времен холодной войны. Прибавьте к этому баранью прическу и получите представление о внешнем виде Пронина.
— Будь здоров! — сказал я, — Надеюсь, не запущенная чахотка?
— Я вас всех приглашаю на свой день рождения, — сообщил Пронин, взглядом обводя тех, кто входил в число всех. Впрочем, никого кроме нас в классе не было.
— А когда? — спросила Маша.
— Сегодня после занятий. Придете?
— Ну, придем, — ответила Маша и спросила меня:
— А ты придешь?
— Я с тобой, коварная Матильда. Ты знаешь, отпускать тебя одну, с этим незнакомым мужчиной, Прониным…
— Ладно, хватит прикалываться. Так ты идешь?
— Говорю же — иду.
— Я тоже, — сказал Игорь, — Только у меня нет подарка.
— А не нужно, — возразил Пронин, — Вы как есть приходите, мне подарки не нужны.
— Я могу подарить тебе карандаш, — сказал я. — Только у меня его нет.
Сошлись на том, что после пар едем вместе с Прониным к нему домой. Хотели в складчину купить вино и еще что-нибудь съестное, но Пронин решительно отказался, дескать, и так всё есть. Надо сказать, я не большой любитель застольных мероприятий, однако туда направлялась Маша.
Как обычно, на парах меня раскумарило по полной программе — от неудобной позы за партой разболелась голова, это умножилось на простуду, а затем вдруг началась дикая изжога. Я сидел и думал — от колы это или от печенья? Ведь печенье было из того же теста, что и «соломка». А от «соломки» у меня всегда изжога. С другой стороны, именно в бутылке такой колы я некогда обнаружил труп таракана. Кумар достиг апогея, когда у меня начало урчать в животе при сравнительной тишине в классе.
— Это у тебя? — спросила меня Маша.
— Что ты понимаешь в искусстве чревовещания? — ответил я.
Начались две пары по украинскому языку. Вела их настоящая монашка — и по духу, и по одежде. Я не знаю, какими путями она пришла к преподавательской практике, но факт есть факт. И вот она меня настолько занудела, что находиться более в одном с ней помещении я не мог. С многозначительно оброненной фразой «я выйду» я вышел из класса и пошел по коридору.
Было пусто и свежо. У стены напротив окон стояли два пианино. Из классов раздавались приглушенные голоса преподов. Понесло запахом мела — где-то длится вечный ремонт. Я окинул взглядом ряд стенгазет и тому подобного народного творчества, и решил посетить Храм журчащей воды — сортир. Оное заведение располагалось аккурат в конце коридора. Две блеклые, как талый снег, двери с логотипами — чувачок с зонтиком и чувиха в юбке. Чтоб никто не перепутал.
Я толкнул правую и вошел. Хлорка, плиты и окно. Тут окно для глядящих сюда извне вуайеристов — совсем прозрачное стекло, выходит на соседствующий со школой дом.
Какой дурак-архитектор придумал сделать в параше такое окно? Я зашел в кабинку и запер за собой мизинцем на щеколду дверь. Через некоторое время, только я застегнул ширинку, как в туалет кто-то вошел. Затем последовал ужасающий кашель, по которому я опознал Ивана Пронина. Я стоял лицом к унитазу, а не к двери. По какой-то причине мне не захотелось выходить из кабинки при Пронине. Я стал ждать.
Слышу — вжжик! Это Пронин молнию расстегнул. И тишина… Ну, думаю, давай, козел. Меня уже запарило так стоять. Чего он медлит? Прошла, наверное, минута. Ни звука. Мне показалось это более чем странным.
А потом снова — вжжик! И топ-топ-топ по плиточному полу, ушел Пронин. Дверь скрипнула и закрылась. Он что, шизик? Я вышел из кабинки и осмотрелся. Ничего подозрительного. Не знаю, ожидал ли я увидеть писсуары с плещущейся в ней кислотой или зловещую надпись поперек стены. Но все было в порядке.
Подойдя к умывальнику, я взялся за абсолютно сухой кран, крутанул его и помыл руки под струей обжигающе-студеной воды. Зима на дворе! Блин. Возвращаться в класс не хотелось, поэтому я отправился в столовую, приобрел четыре пирожка с яблоками, и сев за столик в совершенно пустом помещении (школьные занятия уже окончились), в гордом одиночестве вкусил пищу.
После пар Пронин снова подошел к нам и осведомился, идем ли мы. Тут до меня дошло, что никто не спросил Пронина, где он живет. Может быть, у черта на Куличках — я имею в виду Борщаговку или вообще какой-нибудь город-спутник. Ведь в нашей группе учились и люди из провинции, приезжая электричками. Мы начали одеваться, я показал высокую степень вежливости и культуры, подав Маше куртку, затем надел свою, натянул черную вязаную шапку на бритую голову и вышел в коридор.
От здания школы мы пешедралом топали к ближайшей автобусной остановке примерно километр. Или два. Было уже темно, небо затянуло снеговыми тучами, а под ногами чвякала бурая слякоть поверх асфальта. Мы шли по переулкам между невысокими кирпичными домами. Воняло плавающим в воде мусором. Почему его не убирают?
Выяснилось, что Пронин живет в самой глуши. Район Зверинца, такой здоровенный холм напротив исторической Лысой горы. Между нею и Зверинцем проходит линия железной дороги и течет в коллекторе древняя, некогда судоходная, ныне укрощенная бетоном река Лыбедь. Поехали туда. У турникетов в метро случился инцидент. Моя проездная карточка не сработала. Похожая на трансвестита будочная тетка, работница метрополитена, стала мне доказываться, что я, мол, мгновением ранее пропустил по этой же карте Машу. У нас ведь как — вставишь проездной в слот и на полчаса проездной блокируется. На этой станции. Маша показала вредной тетке свой проездной. Тетка ничего не хотела слушать и призвала на помощь охранника. Она вытянула руку и, блестя своим золотым зубом, сказала:
— Вот этот молодой человек хочет бесплатно пройти!
— Нельзя! — сказал охранник.
— Можно, — заверил я его. — Потому что виновато пропускное оборудование ваших турникетов, за которым нет надлежащего технического обслуживания. Я сейчас просто свяжусь с вашим начальником и рассажу ему о сложившейся ситуации. Вместо того, чтобы обратить свое внимание на факт технического сбоя, вы предъявляете необоснованные претензии клиенту транспортной корпорации, в которой работаете. Я могу подать гражданский иск, не на вас персонально, а на метрополитен. Но посудите, ведь козлами отпущения станете вы.
— Пусть идет! — сказал охранник тетке.
— А чего? — спросила она.
— Да пусть идет! — громко ответил охранник.
— Проходите, — тетка сделала широкий жест рукой.
Эскалатор, вагон, назойливые коробейники с гибкими карандашами, картами города и суперклеями, убийственный запах чищенных скипидаром дубленок, рекламные постеры и горящие через одну лампы. Грохот колес по рельсам. Станция «Выдубичи», двери открываются, выходим на поверхность, свежий воздух, красные огоньки на полосатых трубах ТЭЦ, самолет заходит на посадку в аэропорту Жуляны.
Пронин ведет нас к себе домой по какой-то грунтовой тропе, через железную дорогу, идущую в долине меж горами. Ноги увязают в грязи. Пронин не поддерживает разговор, а просто топает впереди. Далее идем мы с Машей и Аленой, а замыкает шествие мрачный Игорь, заложив руки в карманы и подбородком уткнувшись в ворот своей кожанки.
— Далеко еще? — спрашиваю я у Пронина.
— Нет, еще немного.
Впереди темнеет громада холма, на который идет меж усадьбами узкая старая лестница, местами переходящая в дорожку. Одно— и двухэтажные дома слеповато вылупились желтыми глазками окон.
— Нам на самый верх? — говорит Маша. Пронин некоторое время молчит, будто не слышит, потом оборачивается и отвечает:
— Нет, еще немного осталось. Сейчас уже придем.
— Я тут никогда раньше не была, — говорит Алена.
— А я был, на велосипеде катался, — замечаю я, — Когда-то жил тут неподалеку, только по ту сторону холма, возле ботанического сада.
Далее я принялся рассказывать о взрыве пороховых складов на Зверинце в прошлом веке и завершил речь у калитки, ведущей в усадьбу Пронина. Все тяжело дышали, потому что холм был крут, а лестница — скользка. Маша даже едва не грохнулась со ступенек, если бы я не успел толкнуть ее в спину обеими руками.
Вокруг было темно и тихо. Где-то залаяла цепная собака — ов! ов! ововов! Мне пришла в голову паранойяльная мысль — а ведь никто не знает, что мы отправились на день рождения к Пронину. Во всяком случае, куда именно. Может быть, он живет тут с семейкой психопатов, вроде как в фильме «Резня бензопилой».
