Эту историю я слышал от отца. Сразу хочу предупредить, что отец у меня человек серьёзный и не способен на сказки-выдумки и до поры до времени, был человеком лишь верившим в теорию Дарвина и не признающий ничего кроме научных фактов и доказательств. Но после этого случая, по его словам, он стал очень опасливо
относится к вещам относящимся к миру потустороннему и стал человеком верующим, будучи раньше атеистом. А началось всё ещё из его молодости.
Тогда папа ещё не женился, отслужил в армии, учился и вот приехал на каникулы в родную деревню. А деревня это довольно-таки большая, далеко не пара-тройка домов. Территория — сады, огороды, улочки, сараи, кое-где конюшня была, коровники и прочие дома для живности. Имелось так же собственная церковь у холма, а рядом с холмом кладбище. На первый взгляд местность слишком большая для деревни, можно было даже посёлком называть, по современным меркам, но раньше местность упорно деревней называли, может быть сейчас, чего да и поменяли…Эту историю я слышал от отца. Сразу хочу предупредить, что отец у меня человек серьёзный и не способен на сказки-выдумки и до поры до времени, был человеком лишь верившим в теорию Дарвина и не признающий ничего кроме научных фактов и доказательств. Но после этого случая, по его словам, он стал очень опасливо
относится к вещам относящимся к миру потустороннему и стал человеком верующим, будучи раньше атеистом. А началось всё ещё из его молодости.
Тогда папа ещё не женился, отслужил в армии, учился и вот приехал на каникулы в родную деревню. А деревня это довольно-таки большая, далеко не пара-тройка домов. Территория — сады, огороды, улочки, сараи, кое-где конюшня была, коровники и прочие дома для живности. Имелось так же собственная церковь у холма, а рядом с холмом кладбище. На первый взгляд местность слишком большая для деревни, можно было даже посёлком называть, по современным меркам, но раньше местность упорно деревней называли, может быть сейчас, чего да и поменяли. Папа учился хорошо, старался в благодарность родителям, так как учёба где-нибудь в городе для обычного сельчанина — это огромные деньги и огромная удача. Родители горбатились на работе, ни копеечке себе, всё сыну, в город, вот и выросло чадо благодарным, с почти полным образованием и приехал на побывку домой.
Там, собственно, радость, застолья, все друзья старые собрались за одним столом — начали расспрашивать друг друга, что да как происходит, жизнь в городе, нравится ли учится. Отец о себе уже всё рассказал, нигде не приврал, говорит, жизнь тяжёлая, но была бы ещё тяжелее если бы не родители. Обводит глазами стол и видит, что один его товарищ сидит какой-то весь бледный, осунувшийся, похудел, а раньше был, наверно, самым крупным парнем на деревне. Работяга тот ещё, на руках красовались по доброй \»банке\», казалось, быка упрёт под подмышкой и не ойкнет даже. А сейчас постарел лет эдак на десять вперёд — не узнать. Отец, пока все болтали, подсел к нему, да давай расспрашивать, что мол, как бедный родственник сидишь, когда у всех на лицах улыбки играют, да эмоции зашкаливают за измерительную черту? Друг устало улыбнулся, сначала отнекивался, что всё хорошо, устаёт на работе, но отец знал товарища как все свои двадцать пальцев плюс ноготь на каждом, так что сразу просёк — друг скрывает что-то и упорно не хочет об этом говорить. Парень ломался-ломался, а потом начал так тарахтеть, будто бы сидела вся эта информация в нём доброе количество времени и не было лица, которому он мог всю эту информацию доверить.
\»- Я знаю, не поверишь ты мне, скажешь, что переутомился и ещё хуже сделаешь, я и так, еле держусь, концы с концами свожу. — отец лишь только отмахнулся и с упрёком взглянул на усталое лицо друга — Не рассмеюсь, кто ж над бедой смеётся? Ты выкладывай, а то вижу, мучает тебя что-то, прямо изнутри съедает. Расскажи, легче станет. Всё равно сейчас все мне косточки перемывают, так что никто тебя не услышит, даже если сильно захочет.
Действительно, вокруг стоял гомон, смех, где-то говорил старый магнитофон, мирно крутя какую-то попсу, так что друг опасливо огляделся и взяв себя в руки, тихо сказал, да так, что отцу пришлось ниже наклонится ухом, чтобы расслышать слова.
— Эта тварь приходит ровно в три. Никогда не ошибается и кружит вокруг дома. — отец не понял и с недоумением обвёл улыбающихся родственников, сдвинув брови. Он сразу подумал, что товарищ в какую-то плохую историю ввязался и ходят к нему какие-нибудь местные трениконосцы и деньговымогательщики и когда он озвучил эту версию, друг разозлился и бросив гневный взгляд, в сторону разбушевавшегося деда, рявкнул — Ты дослушай сначала! — отец понимающе кивнул и обмяк на спинку кресла.
— Началось это около трёх месяцев назад — я тогда пастухом подрабатывал. Травы мало было, так что пришлось овец увести на тот холм, где кладбище. Лёг я в тени какого-то памятника, да задремал. Я когда проснулся, всполошился — нет овец — и тут же кинулся их искать. Там-сям тыкнулся — нет копытных, будто бы взяли дружно, да со скалы прыгнули. Решил отправится к хозяевам, да выложить всё по чесноку, чтобы не говорили, будто бы утаил от них, что овец упустил. Пришёл к дому, постучался, хозяйка дверь открывает и спрашивает: \»Забыл чего?\». Я сначала не понял, сказал, что только пришёл и хозяйка не успела рот открыть, как я и рассказал ей про овец. Женщина только посмеялась и указала на сарай и сказала, что я приходил полчаса назад и привёл овец. Хлопнула меня по плечу и ушла, закрыв дверь перед носом. Я, если честно, чуть на пятак не сел, когда услышал, что собственной персоной был тут тридцать минут назад. Когда к сараю подошёл, то увидел, что овцы действительно все на месте — целые, невредимые. Пошёл я на кладбище, так как по оплошности оставил там футболку. Подхожу и вижу, что это никакой не памятник, а могила, только без оградки, а памятник зарос весь и кажется, будто бы это постамент какой архитектурный, а не надгробие. А спать на могиле — грех. Я не стал кликать беду, думая об этом, нагнетая и пошёл домой. — друг выдохнул.
Отец, зная, что боятся мёртвых не нужно, нужно боятся живых, хотел улыбнуться и сказать, что не думал бы он о этих глупостях лишний раз, но созерцая на лице друга маниакальную серьёзность, ничего говорить не стал, а товарищ продолжил — Пришёл домой, печку затопил, еды нашаманил, да сижу, чай попиваю — время давно за полночь перевалило. Только собирался стелиться, как в дверь постучали. Я остановился, думаю, кто же так поздно решил в гости идти, да вот ноги как будто к полу приросли и стою, не двигаюсь. Не хотят меня ноги к двери вести, а чувства все как будто обострились — стою, как собака прислушиваюсь. В дверь снова стукнули и тут же погасли все свечи, а меня каким-то ветерком промозглым обдуло. Я не шелохнусь и всё прислушиваюсь. С минуту стоял, а потом слышу, ворчит кто-то за дверью, топчется на месте, да постукивает аккуратно, легонько, будто бы костяшками пальцев. Я так и стоял, слушал. Не знаю сколько времени прошло, но около трёх часов, так как заря разгораться начала. Все звуки прекратились. А я так и стоял на месте и только когда петухи закукарекали, смог с места двинуться. — отец слушал внимательно, ни разу не перебил товарища, только иногда отпивал из стакана. Товарищ взглянул на отца с испытующим любопытством, мол, засмеётся или нет, но отец, как настоящий друг, хранил терпеливое молчание — И так каждый день с тех пор. — внезапно закончил товарищ и уронив голову на подбородок, вздрогнул не то от всхлипа, не то от судорожного вздоха — Не могу спать, только редко выкраиваю время. А идти мне больше некуда, да и какой дурак побежит из собственного дома?
Отец поднялся и взглянув на наручные часы, обнаружил, что уже большая стрелка двигается к трём часам ночи. Ободряюще положив руку на плечо друга, отец поднялся и подмигнув сказал — Давай сегодня я за тебя заступлю? Проверю заодно, может эта \»тварь\» меня испугается? — друг не стал отрицать, видать ему настолько осточертело испытывать каждый раз на собственной шкуре этого странного посетителя, что он не стал останавливать отца. А может он хотел проверить, не свихнулся ли он и не является ли этот незнакомец плодом его воображения. Взяв ключи от дома, отец направился по знакомым улицам. Луна освещала дорогу, идти было легко, даже не нужно было фонарик включать, так что отец благополучно добрался до дома друга. Войдя в дом, он первым делом обнаружил, что дома царит бардак. Кровать не заправлена, посуда стоит на столе и вещи в беспорядке разбросаны по углам. Видать, усталость настолько обуяла товарищем, что он не мог ничего сделать утром, кроме того, чтобы прилечь на пару часиков и потом идти на работу. Заварив себе чаю, отец зажёг свечку, чтобы напустить таинственности, поставил её на стол и стал ждать, мирно потягивая чай. Свечка уже почти догорела, так как была лишь только огарком и до ушей отца донёсся стук, а потом лёгкое подвывание ветра за стенами дома. Сначала он подумал, может ветка дерева ударилась об бочку на улице и звук был настолько громким или ставень качнулся от ветра, но после того, как стук повторился, отец насторожился. Взглянув на часы, он обнаружил, что уже три часа ночи и свеча тут же погасла, будто бы её кто-то задул. Поднявшись со стула, отец двинулся к двери и остановился напротив, и не мог двинуться с места, в точности, как по рассказу друга. Ноги будто бы стали свинцовыми, передвигать их можно было только в обратном направлении, то есть обратно к столу, так что отец так и сделал и чуть не упал, когда услышал недовольное бормотание, тяжёлое посапывание и переминание ног за дверью. Отец, раньше никогда не веривший в бабушкины байки, теперь как ребёнок трясся от каждого осторожного стука и вздрагивал, когда бормотание становилось злее, концы \»предложений\» заканчивались рявканьями, а стуки становились настойчивее. Отец сгрёб всю свою оставшуюся храбрость и подошёл к окну, пытаясь вглядеться в тьму на улице. Было темно, хоть глаз выколи, и как бы он не выворачивал себе глаза, пытаясь высмотреть незваного гостя на пороге — ему ничего не удавалось. \»Вестник\» не отбрасывал тени, не имел силуэта, а имел лишь только злое бормотание, стуки и шарканье. Спать отцу не хотелось совершенно, по его словам, сон как рукой сняло и хотелось только стоять на месте, да слушать звуки за дубовой дверью. Взглянув на часы, отец увидел, что простоял на ногах добрые два часа и уже начинало светать, так что стуки вскоре прекратились, а когда петухи разразились кукареканьем, \»ночной гость\» громко ругнулся на своём тарабарском и торопливо сбежал с порога. Отец не решался открыть дверь, но топот доносился как будто до его ушей, находившийся за много метров — гость мчался к холму, у церкви. Когда первый лучик солнца скользнул по полу, отец без сил упал на кровать и уснул крепким сном и проснулся только тогда, когда друг тряс его за плечо и с жадным нетерпением, спрашивал, приходил ли этот выродок и узнав, что это не воображение бушует, выдохнул и ему стало заметно легче. Отец настойчиво звал его к себе в город, говорил, что пусть друг живёт с ним, как-нибудь выкрутятся, вдвоём легче, но товарищ отказывался и вскоре отцу нужно было уезжать обратно в город.\»
Отец сказал, что его друг пропал через полгода, после того как уехал, а нашли его только спустя два месяца после пропажи. Он был на кладбище и лежал под памятником, под которым когда-то по неосторожности задремал — ноги его были босые, костяшки пальцев в крови, несколько ногтей отсутствовало, а под оставшимися были занозы, будто бы он отчаянно хватался ими за что-то, а его с усилием отрывали от этого. Отец после этого стал ходить в церковь, посетил могилу друга, но так и не понял, что хотел донести до него ночной гость и что было бы, если бы он открыл дверь.
