От автора.
1. Данная история не вполне подходит под определение хоррора и совсем уж не подпадает под понятие крипоты. Я старался сделать что-то вроде психологического триллера и сам определяю эту историю, как «повесть с элементами мистики». Поэтому, желающим почитать реальную пугалку на ночь, стоит пропустить эту мою работу. Я предупредил.
2. История писалась, что называется «на манжетах», плюс за время отсутствия я мог немного подрастерять навык. Прошу судить строго, но объективно.
3. Давно хотел это написать: повесть основана на реальных событиях. Имена героев изменены; события, имевшие место в реальности, описаны максимально подробно и достоверно, но местами творчески переработаны и дополнены.
4. Многабукаф в наличии.
Приятного чтения. Yootooev.От автора.
1. Данная история не вполне подходит под определение хоррора и совсем уж не подпадает под понятие крипоты. Я старался сделать что-то вроде психологического триллера и сам определяю эту историю, как «повесть с элементами мистики». Поэтому, желающим почитать реальную пугалку на ночь, стоит пропустить эту мою работу. Я предупредил.
2. История писалась, что называется «на манжетах», плюс за время отсутствия я мог немного подрастерять навык. Прошу судить строго, но объективно.
3. Давно хотел это написать: повесть основана на реальных событиях. Имена героев изменены; события, имевшие место в реальности, описаны максимально подробно и достоверно, но местами творчески переработаны и дополнены.
4. Многабукаф в наличии.
Приятного чтения. Yootooev.
I
Вспоминая этого человека, я до сих пор удивляюсь: насколько большое значение может иметь одна лишь личность для целой общности, для коллектива, поколения и для тебя самого. Николай Степанович Шинов не был душой компании — он и был той компанией. Без него было скучно; без него не работалось, не пилось и всем как-то лучше молчалось. А если и не так, то атмосфера в коллективе держалась такой, будто он рядом, будто вставит сейчас свою остроту в общий разговор и вызовет у всех улыбку. И улыбки появлялись даже тогда, когда его не было. Они и сейчас там.
Ясный ум, безграничное остроумие, ловкое понимание любой ситуации и тонкое восприятие людей, по-гусарски небрежное жизнелюбие — вот он. И вся фигура его, и вся сущность излучала необъяснимый магнетизм, влюбляя в себя всех и вся. Тот, кто не скрывал своих восторгов к Николаю Степановичу, не врал, а зачастую многого не договаривал; тот же, кто демонстративно высказывался против него, критиковал его, материл его в курилке — лгал и завидовал, в глубине души обожая его сильнее остальных.
Николай Степанович всегда что-нибудь рассказывал, о чем-то рассуждал, мог поддержать абсолютно любую беседу, высказав при этом свое личное мнение, пусть даже в теме разговора он и был полным профаном. Одно только признание своей неопытности в той или иной сфере из его уст звучало одновременно смешно и мудро. Крупный, но не толстый мужчина, благодаря своей фигуре и бороде похожий не то на варяга с картинки, не то на кузнеца Вакулу, всегда был энергичен, но ни в коем случае не тороплив. Стекляшка вместо правого глаза делала его выразительное лицо немного безумным, что, однако, даже добавляло ему некоего шарма. В конце концов, такой человек не мог быть полностью нормальным.
Ключ жизни — так бы я назвал его, потому что более живого человека мне не приходилось видеть среди всех живых…
На том празднике мы оказались на соседних местах, и уже за столом у нас завязался разговор о смерти и о том, что нас ждет после нее. Дурацкая и банальная тема, тем более для беседы преподавателя и студента. Но разговор, что называется, пошел и увлек. Я высказал свои мысли и идеи (настолько юношески глупые и наивно «оригинальные», что до сих пор смешно и стыдно). Николай Степанович до поры до времени молчал, иногда лишь краткими, но емкими фразами подбадривая мою болтовню. После очередного тоста одна часть курящих перебралась на лоджию, а другая на кухню. Я отправился с последними (ffatal.ru). С нами пошел и Николай Степанович, хотя он и не курил. Довольно редкий случай, надо заметить, когда человек отчаянно пьет, но при этом даже по пьяни не сует в рот всякой дряни вроде штучки «бонда».
— Есть две причины, по которым я не люблю говорить на тему смерти,- проговорил он так, будто наша беседа и не прерывалась.
— Вы боитесь?- кинул догадку я.
— Не в том дело,- преподаватель немного нахмурился.- Ты же боишься идти ко мне на экзамен? Боишься. Но все равно говоришь о нем с друзьями и одногруппниками за бутылочкой пивка. Говоришь, да проклинаешь все мои двести шесть косточек вдоль и поперек.
Я мог только улыбнуться.
— Дело не в том,- продолжил Николай Степанович.- Ты забываешь, что я ученый. А что должен делать ученый? Верно: изучать неизученное, делать открытия, получать и давать новые знания. А смерть? Что она? Она изучена и известна всем, кто когда-либо умирал (а их немало). А живым это знание не нужно. И опять же, какое здесь можно сделать открытие? То, что мы все умрем? Это и так всем известно. Есть и еще одна вещь — и это главное — открытие должно быть твоим. А смерть у каждого своя, и каждый ее откроет по-своему. Это честолюбие, да, но подумай сам: стал бы ты писать книгу, если бы знал наверняка, что все читатели рано или поздно узнают сюжет и развязку, не взяв в руки и тома? Для чего мне, как ученому, думать о феномене смерти и стремиться его изучить? Всякий познает смерть и без моей помощи, а, следовательно, я, опять же, как ученый, здесь не востребован.
Мимика и жесты Николая Степановича завораживали и притягивали, как притягивает к экрану телевизора старый, но все же любимый боевичок. Я закурил вторую сигарету, всеми силами стараясь скрыть свое смущение, вызванное блеском его индивидуальности. Пожалуй, только поэтому с ним было трудно общаться.
— Но было бы, наверное, здорово, если б все знали, что ждет их после смерти.
— Может быть. А, может, и нет? Кто знает?
— Тот, кто был в коме?- предположил я.
— Чушь!- ученый только отмахнулся.- Тот, кто был в коме, знает, что бывает в коме. Но не на том свете. Его сердце бьется, тело дышит, иногда у него даже «стоит» — и он еще здесь. Не «там»…
— Босс!- в кухню вошел Дима Танк.- Рустам Тимирович что-то хочет.
— Подождет Рустам Тимирович,- Николай Степанович с улыбкой повернулся обратно ко мне. Его искусственный глаз сверкнул в тусклом свете энергосберегающей лампочки.- Подождет и забудет, что вообще меня звал, дурак пьяный.
— Что же Вы так про друга?- улыбнулся я.
Кто-то в комнате громко захохотал, при этом отчаянно матерясь. Засмеялись и остальные; несколько аккордов дала побитая в полях, но верная своему делу гитара. Мне хотелось закончить разговор с Николаем Степановичем и отправиться туда, но он, после недолгой паузы, продолжил.
— И, опять же, подумай Илья: сколько великих умов передумало над этой загадкой — что там, после смерти? Сколько мыслителей, поэтов, ученых, просто умных людей хоть раз, да и задумывались над этим, не находили ответа и умирали, вполне естественным образом познав эту тайну. Кто-то из них кумекал, изгалялся, иные даже сочинили Библию, но все без толку — на уровне фактов мы не можем сказать ровным счетом ничего. Ничего. И как мне, простому доценту богом забытого гуманитарного института, сметь всерьез задумываться над вопросами, что не дались и более совершенным умам? Никак. Мне просто стыдно браться за эту тему. Я простой археолог, да и ты тоже. Мы имеем дело со смертью, с могилами, с костями предков. Но все это, не для того, чтобы познать смерть. Мы изучаем жизнь. Вот так.
Хоть Николай Степанович и не пил сейчас (последняя рюмка была за столом), казалось, что интересная тема опьянила его сильнее спирта: язык развязался полностью и красиво, как это бывает только у него, а глаза, в том числе и стеклянный, стали еще более живыми и умными. Хотя, про стеклянный это я загнул…
— Так Вы боитесь смерти?- решился спросить я.
Он коротко посмотрел на меня и надолго задумался.
Гитара тем временем уже перешла от беспорядочного набора аккордов, к вполне осмысленным мелодиям. Кто-то начал петь, а кто-то продолжал разговаривать, стараясь перекричать поющих; грубый и хриплый бас Рустама Тимировича выделялся на фоне остальных голосов и время от времени звал: «Ко-о-о-ля! Николашка! Да нет, он сейчас сам расскажет. Не вру я! Коля, еп твою ..!».
— Боюсь,- признал, наконец, Николай Степанович, и медленно двинулся к выходу, увлекая меня за собой.- Но боюсь не смерти самой. Нет, то есть ее я боюсь тоже. Любому она страшна, а я обычный человек — ем, дышу, сплю и морщусь от боли. Но больше всего я боюсь того, что не смогу полностью принять и осознать того знания, что откроется мне после смерти. Ты понимаешь, о чем я?
Я неуверенно кивнул.
— Все, что я знаю сейчас, находится тут,- пояснил преподаватель и постучал указательным пальцем по своему виску.- Когда я умру, этого не будет. Эти знания, что мы получим, необъятны и куда их сложить, если мой мозг будет вместе с телом гнить в могиле?
— Тьфу на Вас!- фыркнул я недовольно.- Скажете тоже, на ночь глядя.
— А что?- улыбнулся он пьяно.
Мы остановились в темном коридоре. Николай Степанович взял меня за предплечье, и мне почему-то стало неприятно и страшно. Словно он не держал, а удерживал меня, хоть я никуда и не спешил. В тот момент он показался мне низеньким, скрюченным, и… злым. Как только не пошутит над нами темнота? Я присмотрелся и понял, что он намеренно так изогнулся, заняв очередную позу. Великий актер провинциального театра.
— Но знаешь, что я тебе скажу? Все это ерунда и чушь. Мы всегда будем думать об этом, пока живы. Потому что это интересно. И это самое интересное, что есть в нашей жизни. Смерть. И я об этом думаю. Тайком, украдкой, но все же думаю. Мне интересно. Мучительно, порой настолько, что я пулю готов пустить себе в лоб, чтобы узнать. Я говорил уже, что боюсь этого знания, но я хочу им владеть, хочу его… мна-мна-мна… так сказать прощупать и осмыслить. Какое оно? Зловещее и пугающее, как вечные скитания и мучения? Или простое, как ничто? Приятное или нет? Будет больно или больно уже сейчас?- он обернулся в сторону комнаты и отпустил меня. Нужно было идти.- Успокаивает меня то, что знание это рано или поздно станет и моим тоже. Печалит одно: смогу ли я им поделиться?
— Там Вы уже не будете преподавателем. Возможно, Вам и не захочется делиться.
— Возможно,- кивнул спустя пару мгновений Николай Степанович и двинулся по коридору, не дожидаясь меня.- Хочешь анекдот?
— Они у Вас не смешные,- заметил я.
— Короче,- Николай Степанович замедлился, проигнорировав мою последнюю реплику.- Пьяные гусары играли пистолетом в русскую рулетку.
Повисла тишина.
— А дальше?- осторожно поинтересовался я.
— А!- махнул рукой преподаватель и, ни говоря больше ни слова, удалился за стол.
Собираясь тем вечером домой (уйти мне пришлось пораньше), я заглянул в комнату. Там, под общий смех Николай Степанович воспитывал первокурсницу:
— …ты — всего лишь женщина. А я человек — вершина эволюции!
«Все, как всегда», — усмехнулся я и вышел в подъезд, по старой традиции не закрыв за собой дверь.
Через неделю я отправился в соседний город на студенческую научную конференцию. Поездка на это мероприятие мало радовала меня. Я всегда проявлял весьма ограниченный интерес к наукам, равно, как и к учебе в целом, а потому отбрыкивался от поездки всеми силами. Но научный руководитель настоял на своем, мотивировав это тем, что я должен опробовать «в бою» первые готовые наработки по дипломной работе.
Я уже сидел в электричке, сонно попивая из термоса несладкий кофе и наблюдая за суетой на перроне, когда зазвонил телефон.
«Странно, кто это в такую рань?»- удивился я, достав из кармана трубку.
Звонил Пашка Невежин, студент третьего курса соседнего отделения.
— Алло.
— Алло, Илюх…
Когда разговор был завершен, я медленно убрал телефон, прислонился лбом к холодному стеклу и тяжело выдохнул. Тем морозным мартовским утром мне сообщили, что в городской больнице №1 от острой сердечной недостаточности скончался Николай Степанович Шинов.
Голову вскружил вихрь стандартных, одинаковых для всех таких случаев фраз: как жалко, такой молодой, такой хороший, как мы без него… На фоне их одна мысль выделилась, засела на языке и даже заставила меня горько усмехнуться:
— Вот Вы все и узнали. Где-то Вы сейчас…
С шипением закрылись двери, и электропоезд отошел от платформы. Я сообразил вдруг, что даже не смогу проводить своего преподавателя в последний путь. Но было поздно: за окном уже медленно проплывал город, проснувшийся этим утром без еще одного хорошего человека.
II
Той осенью меня мучили дурные сны. Спал я настолько плохо, и столь сильно измотался за те недели, что даже оказался под наблюдением у местного специалиста в психоневрологическом диспансере. Но, ни успокаивающие таблетки, ни снотворное, ни консультации специалиста не помогали. Я мучился кошмарами, почти не спал и оказывался во дню и в яви посторонним гостем, глядя на всех удивленным и зачастую пугающе отрешенным взглядом. Я осознавал свое безумие и свое расстройство и признавал его на словах и в действиях, но от того, как думается, выглядел еще более странно.
Мучаясь неприятностями настоящего (стремительное взросление, потеря многих родных людей, в числе которых и родной брат, и, наконец, психическое расстройство), я отчаянно цеплялся за прошлое. Так хотелось оказаться в шумной компании одноклассников, или гулять с друзьями детства в родном дворе, или готовить вместе с мамой салаты на Новый год. Настоящее было настолько отвратным, что все мое больное нутро взывало и молило о прекрасном прошлом. И я был полностью поглощен им. Я нуждался в нем. Так я оказался в этой странной археологической поездке, вместе с двумя знакомыми копателями.
Черными копателями.
Мы ехали на красной «девятине». Я развалился на заднем сидении и смотрел в окно. Знал, что затея бесполезна и обречена на провал, и все же ожидал какого-то чуда от этой поездки. Управлял машиной Дима, рядом с ним, на пассажирском сидении без конца болтал Вова. Ни того, ни другого я своими друзьями не считал, хоть и вырос с Вовой в одном дворе, только был немного постарше его.
Говоря резко и без купюр — оба дилетанты, неучи и оболтусы.
Вова действительно интересовался исторической наукой, читал книги, ездил в археологические практики, даже посещал лекции с нашей группой, будучи при этом школьником. Но все шло рикошетом. Не хотелось бы обидеть человека, но скажу прямо — Вова был элементарно туп. Слабоват на мозг. Неплохой парень с хорошими задатками, но при этом просто глупый, с плохо развитым мозгом. Плюсуем сюда тот факт, что себя он таковым не считал, а совсем даже наоборот, и получаем чистую эссенцию раздражения, поскольку общение с этим человеком на исторические темы не могло вызвать ничего, кроме злобы.
Дима очень смахивал на Вову по целому ряду качеств, за тем исключением, что личностью он был состоявшейся, цельной и для историка, категорически непритягательной. Самоуверенный и хорошо ориентирующийся в жизни, археологию он воспринимал, как занятное и потенциально прибыльное хобби, а самих археологов, как кроликов — полезных, но бестолковых. А еще ему нравилась сама суть увлечения: рассказать о поездках друзьям и родным, показать «находки», заинтересовать чем-то экзотическим и добавить к своей и без того весомой личности еще пару килограмм уважения.
Неприятный человек, что и говорить. Прямых авторитетов он не принимал, хоть и умел признать чью-то бОльшую осведомленность в той или иной сфере. Ему было бесполезно что-то доказывать и объяснять. Даже спрашивая у тебя совета, он ждал лишь подтверждения своих мыслей: остальное звучало глупостью и не более. Могу так же добавить, что иногда людей подкупала его уникальная, не совсем обычная алчность: желая везде и на всем заработать и поиметь свой гешефт, денег он при этом совершенно не жалел. Они для него были самоцелью.
Надо сказать, что именно Дима завлек меня на эту поездку. Может, считая большим специалистом в археологии и картографии, а может и просто из приятельских чувств. Так или иначе, согласился я с несвойственной себе готовностью, ожидая от поездки хоть чего-то похожего на предыдущие (официальные) раскопки. Я тосковал по ним. После смерти Николая Степановича я был одним из первых отказавшихся от дальнейших поездок в поля. Поле без него, как…
Да, никак.
Но, не смотря на это, я отчаянно скучал по раскопкам.
— Илюха, глянь, куда сейчас,- Дима кинул на заднее сиденье кипу карт.
— А я откуда знаю?
— Село Белое, посчитай повороты. Нам к нему.
Я тупо уставился в одну из карт. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем мне удалось отыскать нужную отметину на ней.
— Сейчас проехали Булдак. Через три поворота налево.
— Че за Булдак?- усмехнулся Вова, повернувшись ко мне.
— Между прочим, единственный в России населенный пункт с таким названием,- задумчиво проговорил я, выуживая знания сам не зная откуда.
— О, как…- протянул Вова и медленно отвернулся.
Что мне всегда в нем нравилось, так это любознательность.
— О, а вот эта деревенька мне хорошо знакома!- улыбнулся Дима, кивая влево.
Дальше пошла очередная неинтересная история о том, как они приехали в это место с друзьями на рыбалку, завязали дружбу с местными барышнями на дому у одной из них, потом подрались с местными…
Короче, скукота. Тоскуя под эти россказни, я повернулся к окну и невольно залюбовался открывшимся видом.
Октябрь — пора расцвета осени. И блистал он в этом году во всей красе, необычайно торжественно и приметно. Мимо окон проносились деревья: красные, желтые, еще по-летнему зеленые и уже совсем голые; возделанные и подмерзшие поля местами поблескивали инеем на солнце, а стылые колейки грунтовых дорог манили и звали в тихие деревушки. Очарованный и вновь захваченный воспоминаниями о молодости, я сидел, прильнув к стеклу, и от восторга не мог даже вздохнуть. Что за прелесть! Замерзший кусочек лета, еще не сдавшийся, но уже отступающий; осень — красочная, яркая, многоликая, но при этом такая безрадостная; и грядущая зима.
— Илюх, и ты прикинь: они сами тех типов не знали. Мы вообще выпали! Но когда мы узнали…
— Ты за дорогой следи,- буркнул я, отвернувшись от окна.
Наваждение. Для него и была вся затея. На нем она и должна была закончиться. Но нет…
Еще три сотни дорог, семьсот поворотов и тысяча ухабов, поток скучнейших глупостей от спутников, новые видения, но уже не столь прекрасные — все это разметало мой мимолетный подъем по уголкам души до лучших времен.
Часа через два мы, наконец, приехали.
— Короче, смотрите: вон тот изгиб реки немного вдается в лес, справа была деревня, а мост, о котором я говорил, должен был быть…
Дима расхаживал взад и вперед, подобно пирату, разгадывающему загадку карты старого капитана. Мне эта загадка была ясна с самого начала: если он смог раздобыть эту карту (пусть и начала XX века), то, значит, ее могли найти и другие. А, следовательно, эта местность была изрыта уже вдоль и поперек.
Не слушая Диму, я стоял в сторонке и ковырял каблуком землю. Вова разгружал вещи. Как мне показалось, чрезмерно усердно.
— Так, ладно, парни,- скомандовал Дима.- Давайте пообедаем и начнем. Искать станем сначала вон там,- он указал на то самое место, где река вдавалась в лес.
«Интересно,- подумал я,- сколько еще человек начинали копать оттуда?».
За последующие несколько часов я успел тысячу раз обругать себя за то, что связался с этой парочкой. В более скучном и бестолковом мероприятии участвовать мне доселе еще не приходилось. Дима сосредоточено прочесывал местность, то и дело сверяясь с картами и постоянно переключая какие-то тумблеры на своем металлоискателе. В подобной технике я не разбирался совершенно. Верхом технического прогресса в отечественной археологии до сих пор остается обыкновенный геодезический теодолит, а так все в основном лопаты, да носилки. Однако по общему внешнему виду и количеству прибамбасов на корпусе я мог сделать некоторые предположения, касательно стоимости такой игрушки.
Вова старательно развлекал нас разговорами. Когда речь заходила об истории, Дима тут же ввязывался в спор и с легкостью доказывал свою точку зрения (даже самую бредовую), а я медленно сползал по воображаемой стене от уныния и печали. В основном же разговоры их сводились к интересным случаям и необычным происшествиям на раскопках. Я мог бы поведать действительно стоящие байки, услышанные от самых разных людей во время костровых посиделок, но… но не перед этой публикой.
Побродив с Димой и Вовой пару часов и натерпевшись всевозможных моральных мук, я под благовидным предлогом улизнул к машине.
— Черт бы вас побрал,- проворчал я, усаживаясь вглубь салона.
Я извлек из рюкзака флягу со спиртом и без особой надежды принялся крутить ручку радио. Черта с два: все станции молчали, а приемник выдавал лишь ровное потрескивание. Я не стал выключать его (пускай себе трещит). Отхлебнув немного из фляги, я откинулся на сиденье и углубился в свои мрачные размышления.
Так прошел час, а может быть и больше. Я уже почти заснул, как вдруг резкий и непонятный звук привел меня в чувства. Чуть не подскочив на месте, я выпрямился и сонно огляделся. Природа этого звука была мне неясна. Не знаю почему, но все мое нутро сковал пронзительный ужас, волосы на голове чуть зашевелились, а по телу пробежали мурашки. Так чувствует себя сторожевой пес, учуявший неладное.
— Что за черт…
Мне потребовалось не меньше пяти минут, чтобы догадаться, откуда донесся звук. Радиоприемник, так и не выключенный мной, по-прежнему выдавал потрескивание пустой радиоволны. Но что же это было? Я изо всех сил напряг память. Пребывая в сонном мареве, я расслышал что-то протяжное, и в то же время быстрое, как вспышка метеора на небе. На что это было похоже? Что-то в духе «а-а-а», или «и-а-а», или «л-а-а». Какое-то слово и, причем, знакомое мне…
Долго я ломал голову над этой загадкой, краем уха прислушиваясь к радио и в глубине души надеясь на повторение звука. Первая волна ужаса спала, и теперь страх засел во мне как небольшая, но надоедливая заноза.
«Да что ты, в самом деле?»- проворчал я на себя и выключил приемник: «Взрослый, блин, человек, а пугаешься любого шороха! Чего только не причудится в дреме! Что это была за станция? Хит-FM? Фрагмент какой-нибудь песни ворвался случайно в эфир, а ты и рад пересраться… Испугался Джастина Бибера, чудак!».
Улыбнувшись собственным мыслям, я убрал фляжку и выбрался на улицу.
День перевалил за половину. Солнце начало припекать, заметно потеплело, и земля под ногами стала влажной и, как будто бы, податливой. Пели одинокие птицы, высоко в небе гудел самолет; речка весело искрилась мириадами солнечных бликов и манила своей по-осеннему тревожной красотой. К ней я и направился, не спеша разминая затекшие мышцы.
Метрах в пятистах левее из лесной рощи вынырнули две фигуры. Судя по лицу, Дима был если и не зол, то сильно раздосадован. Вова же, как вечно позитивный осел, вышагивал рядом и снова о чем-то разглагольствовал. Дима не отвечал.
Понаблюдав за ними с минуту, я продолжил свой путь и вскоре спустился на песчаный берег реки. Постоял в задумчивости, закурил, прошелся взад и вперед. Что-то из давней памяти, еще со времен детских лагерей всплыло в голове; я усмехнулся, ковырнул носком ботинка берег, сел на корточки и взял в руки горсть песка.
— Чем занимаешься?- послышался голос из-за спины.
Я вздрогнул и повернулся. Рядом стоял Вова.
— Да так…
— А мы ничего не нашли.
— Вообще?
— Вот только,- он показал две гильзы.
— Ерунда.
Я опустил руку в холодную воду и осторожно промыл песок.
— Хрен че найдешь,- посетовал Вова и подошел ближе.- Все в консервных банках, пивной таре, гвоздях каких-то.
— Я же сразу вам говорил,- усмехнулся я, не отрываясь от своего занятия.- Чем Дима занят?
— С картами возится. Говорит, что возможно ошибся в сверке.
— Дома этим заниматься надо было.
— Он хочет уйти отсюда. Километрах в двадцати южнее есть село Михарево, а рядом с ним разрушенная церковь.
— Ничего там уже не найти,- сморщился я.
— У него действительно крутой аппарат.
— Крутой, да не единственный. Плюс проблемы с местными,- я перевел взгляд на Вову.- Об этом он не подумал?
Присев рядом, парень помолчал.
— Да разве ж его переспоришь?
— В этом ты прав,- улыбнулся я и протянул к нему руку.- На-ка, погляди.
Я положил в протянутую ладонь Вовы свою находку.
— Что это?
— Акульи зубы,- просто ответил я.
— Серьезно?- восхищенно протянул парень.
— Серьезно.
— Откуда они здесь?
— Думаю, что из позднего мезозоя.
«А, может быть, и нет…».
— Так это ж динозавры!
— Ну да,- пожал я плечами.- Ладно, пойду с Димой поболтаю.
Диму я нашел рядом с машиной. Разложив на капоте карты, он низко склонился над ними и в камуфляже сейчас походил на штабного офицера.
— К церкви я не поеду,- предупредил я без лишних вступлений.
— Да я это так сболтнул,- улыбнулся в ответ Дима. Улыбка вышла натянутой и неискренней.- Надо здесь копать, не мог я промахнуться.
— Мог.
Я подошел к Диме и тоже склонился над картой.
— Это старая, это новая, так?
Мужчина кивнул.
— Нет, дружище, это гадание на кофейной гуще. Сел нет, деревень нет, ничего по большому счету нет.
— Ошибаешься,- встрепенулся Дима.- Вот приметный изгиб реки, лесной массив, на востоке торфяники, а севернее серия озер. Да и координаты, опять же.
— Координаты могут врать или просто разниться. Даже если ошибка составляет десятую часть градуса, то речь уже идет о десятке квадратных километров. И к тому же, посмотри на общую карту. В этой части области повсюду озера, торфяники и лесные массивы. А река она не линейка — у нее полно приметных изгибов. Скажи, ты поднимал документы по селам, что отмечены на старой карте, но которых уже нет на новой?
— А что их поднимать?- самодовольно усмехнулся Дима.- Они у меня есть.
— С собой?- оживился я.
— Н-нет…
— Тогда все без толку,- вздохнул я.
Тем временем к нам присоединился Вова.
— Ну что, едем к церкви?
— Нет,- отрезал я.
Дима помолчал. Было видно, что он вот-вот готов сорваться и поехать к селу Михарево, но сомневался.
— Нет,- помотал он, наконец, головой.- Мы остаемся здесь. Будем искать. Я…
«…не мог ошибиться».
— …уверен, что здесь можно найти что-то интересное.
— Начните с моста,- посоветовал я.
Оба непонимающе посмотрели на меня.
— Мост — это ведь не колодец, не сарай и не теплица, а целое сооружение,- пояснил я.- Если в том месте, где вы думаете, действительно был мост, то вы найдете целые россыпи гвоздей, проволоки, скоб. Может быть, даже сваи. Если найдете, то оттуда и танцуйте.
— Наконец-то дельный совет,- довольно улыбнулся Дима.- Так и сделаем. Перекусим и вперед.
Удивительно, но Дима почти не ошибся. Остатки моста обнаружились всего в паре сотней метров от предполагаемого места. Ржавые гвозди, куски арматуры, трухлявые доски, уже превратившиеся в торф и еще несколько гильз. Зная, что за этим последует неуместное оживление, я снова ретировался в машину.
Весь оставшийся день Дима и Вова рыскали по округе и, признаться честно, выглядели не как копатели, а как обыкновенные шизики. Я предпочел отсидеться, вновь погрузившись в размышления. В последнее время я начал бояться своих периодов задумчивости, ничего хорошего они в себе не несли для человека с нарушенной психикой. Но сегодня у меня действительно было над чем подумать.
Происшествие с радио никак не выходило у меня из головы. Я уверял себя, что это всего лишь мое воображение, или обыкновенная помеха в пустом эфире. Но многочисленные истории о ФЭГ не давали мне увериться в этом полностью, не позволяли успокоиться и спокойно выпить содержимое фляжки.
Я закурил и, убедившись, что мои спутники далеко, попробовал воспроизвести звук вслух.
— Иа-а-а… И-и-и… А-а-а… А-а-л-л-а… И-и-л-л-а-а-а… Вот, что-то вроде этого,- я замер, от собственного голоса и еще несколько раз повторил.- И-л-а-а… Хм… Ил-л-ла-а…
Должно быть, со стороны я выглядел по идиотски. Но меня сейчас это мало заботило.
— Илла… На что это похоже?
Так и не найдя ответа, я отправился к Диме с Вовой.
— Как успехи?
— Даже гильз больше нет,- хмуро буркнул Дима.
Вова бродил неподалеку с металлоискателем, видимо выпросив желанную игрушку на полчасика.
— Я предупреждал.
Мужчина глянул на меня исподлобья, но я предпочел не заметить этот взгляд.
— Еще часик походим и будем к ночи готовиться,- проговорил он со вздохом.
— А завтра что?
— Не знаю,- бросил он.- Завтра подумаем.
Вечер выдался удивительно теплым и настолько же удивительно спокойным и уютным. Потрескивал костер, дул легкий южный ветер, пахло сырой травой и опавшей листвой. Мы ели перловку, разогретую в костре, пили спирт и вели неспешную беседу о всяких чудесах и небылицах. Дима не ворчал и не был хмурым, очевидно приняв сегодняшнюю неудачу мудро и гордо, Вова не допекал нас глупыми рассуждениями, а я, пригревшись у костра, даже поведал несколько любопытных историй, свидетелем которых стал лично.
— Представьте себе: раскоп, здоровенный такой холм метров тридцать в диаметре, третья неделя практики, ушли уже метра на три и ни одной находки,- я выдержал паузу.- Ни одной. Ни косточки, ни наконечника, ни черепка — вообще ничего. Те, кто помоложе (включая и меня) уже предаются панике. А то как же? Целыми днями таскать на отвал носилки полные земли, слой за слоем снимать землю и все в пустую? Тут любой запаникует. Вечерами на заимке уже ходили разговоры о консервации раскопа и смене места. Но вот в один знойный день над нами закружил коршун.
— Коршун?- Вова даже перестал жевать.- Недобрая примета, наверно…
— Никакой приметы нет,- отмахнулся я.- Коршун и коршун, ничего необычного. Ты же сам в полях был. Птиц там и прочей живности хватает, на них уж и внимания никто не обращает. Но этот подлец привлек к себе внимание даже старших, потому как кружил он аккурат над нами почти весь день, а в клюве держал мертвую змею.
— О, как!- улыбнулся Дима, по всей видимости, не очень веря в мой рассказ.
— Так и было. Змея почти полдня извивалась, но потом вроде как затихла.
— А что за змея?
— Мы тогда подумали, что уж или гадюка. В последствии оказалось, что гадюка,- пояснил я.- И вот, слушайте дальше. Шутки там, прибаутки пошли по раскопу, коршуну уже и имечко придумали, да суть не в том. Вечером стали собираться. Снова ни одной находки. Заговорили, что завтра на другое место переходим и что делать здесь нечего. И вот слышим, как верещит какая-то первокурсница. Не помню, как ее звали, Настей кажется. Смысл в том, что поручили ей собирать теодолит, и она осталась на раскопе одна. Подбегаем, спрашиваем, в чем дело? Она только пальцем показывает на бровку. Смотрим, а там змея мертвая лежит прямо посередине, на крестине. А коршун еще несколько кругов над нами сделал и улетел.
— Интересно, конечно,- пожал плечами Дима, открывая вторую банку перловки.- Но по мне так фигня.
— А дальше что?
Вова заинтересовался явно больше товарища.
— На следующий день мы снова решили выйти на этот несчастливый раскоп. Последним пришел Николай Степанович. Он постоял недолгое время, пожевал губы и дал единственное распоряжение: «Сносите на хер бровки!». А бровки они не так просто оставляются. С их помощью раскоп делится на сектора, по ним отмеряется культурный слой, на их фоне делаются фото находок, да и много еще что. Мы и говорим ему: рановато, вроде как. А он уперся: сносите и все тут. Ну, что делать, хозяин — барин. Стали сносить, и в этот же день в одной из них находим изумительный бронзовый сосуд.
Тут уж и Дима встрепенулся.
— Серьезно?
— Точно тебе говорю. Прямо красавец, как греческий кратер, как килик, лежит себе зелененький и нас ждет.
— А почему зеленый?
— Бронза, когда окисляется, становится зеленой,- пояснил за меня Вова.
— Именно так,- я благодарно поглядел на парня.- И после этого сосуда находки пошли одна за другой: море керамики, наконечники, бусины, несколько фигурок, три захоронения. Иными словами дело пошло. Но самое интересное ждало нас впереди. Когда этот сосуд был полностью извлечен и очищен от земли мы увидели узор и, как сейчас помню, дружно переглянулись: по всей поверхности изделия тонкой гравировкой были нанесены змеи.
— Да ну?- подозрительно прищурился Дима.
— Верно говорю. Не веришь, сходи на кафедру археологии нашего ВУЗа, он и сейчас там.
— Здорово,- протянул Вова.- Я сам сосуд-то видел, но не знал, что у него такая история.
— Ты видел?- Дима поглядел на приятеля с удивлением и ревностью.
Вова кивнул.
— Истории его мы не знаем, а вот история находки и впрямь необычная,- добавил я.- Об этом случае даже в газете писали. Ну да,- закончил я,- когда у местных журналистов кончаются сюжеты, они всегда бегут либо к археологам, либо к ролевикам. Третьего не дано.
Видно было, что на этот раз история восхитила не только Вову, но и Диму. Долгое время он просидел в задумчивости, пока мы с Вовой трепались на какие-то далекие от науки темы.
Время подошло ко сну. Мы затушили костер и стали раскладывать вещи.
— Че, Илюх, ты с нами?
— Да где ж в твоей «девятине» трое-то поместятся?
— Ну а что же делать?
Я молча достал из багажника палатку, спальный мешок и походную «пенку».
— С ума сошел?- Дима покрутил пальцем у виска.- Околеешь ведь!
В ответ на это я лишь криво улыбнулся.
Взошла Луна, но ночь так и не принесла с собой хоть сколько-то ощутимых заморозков. Мне опять не спалось.
Примерно через час я услышал, как открылась и закрылась дверь машины, и выглянул на улицу. Это был Дима. Потирая сонное лицо, он отошел в сторону, отлил и закурил сигарету. Бессонной ночью радуешься даже такой компании, потому я выбрался из палатки и, тоже закурив, подошел к мужчине.
— Не спится?
Я кивнул.
— Мне тоже. Устал сегодня.
Мы помолчали.
— Это ведь холмы?- он указал на приметные изгибы ландшафта.
— Да, это все холмы. В этих районах их столько, что все не перекопаешь.
— Наверное, так хоронили только знатных людей,- задумчиво проговорил Дима.
— Или очень дорогих. Бывали случаи, когда в главном захоронении находили только кости лошадей, или оружие. Или вообще ничего.
— Зачем делать пустую могилу?
Я пожал плечами.
— Мало ли. Какой-то неоднозначный смысл, может быть сакральное значение. Кто-то погиб, но тела его не нашли или… я не знаю даже,- в голову пришла мысль, которой я даже испугался, но все же озвучил.- Или эти могилы еще ждут своего мертвеца.
— Что за херня?- Дима засмеялся.- Ох, Илюха, любишь ты такие штучки. Я вот что подумал: раз уж у нас с Колчаком не срастается, может, мы какой-нибудь холмик копнем?
Я знал, что он ведет именно к этому. Днем меня эта идея привела бы в негодование. Сейчас же я отнесся к ней вполне спокойно.
— Не приветствую, но если ты настаиваешь… В конце концов, это же твоя поездка.
— Ты поможешь?
— Чем смогу.
— Договорились. Спасибо.
— Н-да,- протянул Николай Степанович.- Знание, знание, знание… Нулевое у Вас знание, юноша.
Я огляделся вокруг и понял, что нахожусь в тесной аудитории на третьем этаже. В ней мы часто сдавали экзамены, на одном из которых я и оказался в качестве экзаменуемого. Передо мной в своем зеленом костюме восседал Николай Степанович, надевший с какой-то целью огромные солнцезащитные очки. Чуть правее за компьютером работал замдекана Данила Петрович. Старик Александр Феодосиевич склонил лысину над какой-то книгой и, смачивая пальцы языком, в умудренной годами задумчивости перелистывал страницы. Высокий преподаватель в белой водолазке, которого я смутно припоминал с первого курса, стоял у окна, повернувшись к присутствующим спиной.
— Коллеги,- в такие моменты Николай Степанович всегда был глумлив и насмешлив.- Эта мартышка не так давно выражала желание поступать в аспирантуру. Что скажете?
— Забавно,- прокомментировал Данила Петрович.- Почти смешно.
— Вот тебе забавно, а у меня от смеха чуть грыжа через задницу не вышла. Итак, я правильно Вас понял, молодой человек, что по окончании института Вы хотите стать преподавателем?
Я нерешительно кивнул.
— То есть нашим коллегой?
Я опять кивнул. Николай Степанович цокнул языком и покачал головой, а мужчина у окна коротко хохотнул.
— Илья, ты не очень хорошо ответил на вопросы экзамена,- доверительно сказал экзаменатор, отбросив дутую напыщенность.- Что-то между двойкой и тройкой.
Театральная пауза.
— Что будем делать?- спросил он не то меня, не то всех присутствующих.
— Дополнительный вопрос?
— Дополнительный вопрос,- подтвердил со своего места Данила Петрович.
— Что будем спрашивать?
Николай Степанович отвернулся от меня к коллегам. Мужчина в белой водолазке отвлекся, наконец, от окна, сел на скрипучий стул и скрестил на груди руки (ffatal.ru).
— Тебе решать, Коля.
— И я решил!- по лицу преподавателя было видно, что он очень собой доволен. Тут он резко повернулся ко мне, поправил на носу нелепые очки и спросил,- А, может, сразу двойку?
— Нет,- помотал я головой,- я попробую.
— Ну, ты сам решил. А дополнительный вопрос сегодня задает… Александр Феодосиевич!
Старик, не обращавший до этого момента на нас никакого внимания, услышал свое имя и удивленно оторвался от книги. Сообразив, что от него требуется, он устало потер лоб и поднялся с места.
— Хорошо,- проговорил он скрипучим голосом.- Вопрос, так вопрос.
Некоторое время он молчал. Могло показаться, что ветеран педагогики размышляет сейчас над вещами, находящимися далеко за стенами этой аудитории. Наконец, он глубоко вздохнул и медленно проговорил.
— Сейчас я положу на стол некий предмет.
«О, нет! Только не это!»- мысленно взмолился я: «Опять насечки на горшках считать!».
Любимое и старое, как мир развлечение преподавателей: заставить бедного студента по характеру узора, особенностям материала и форме сосуда определить археологическую культуру, к которой принадлежит горшок. Игра в угадайки.
— Вам потребуется взглянуть на этот предмет, сказать, что это и кому принадлежит. Вам все ясно?
— Да,- выдохнул я.
— В таком случае, вот этот предмет.
И Александр Феодосиевич положил что-то на стол. Я поглядел на предмет и отшатнулся: вместо куска керамики, бронзового наконечника или, например, фигурки из кости, моему взору предстал человеческий глаз.
— Итак, что это и кому это принадлежит? У Вас минута.
От этого безумия мне захотелось вскочить и выбежать вон, но экзамен продолжался. Я собрался с силами и заставил себя задуматься. Николай Степанович улыбался, улыбался и Данила Петрович; незнакомый преподаватель так и сидел, скрестив руки, и заинтересованно глядел на человеческий глаз. Надо мной выжидающе стоял Александр Феодосиевич.
— Время вышло,- спокойно сказал он.- Вы готовы ответить?
Я медленно сглотнул и трясущейся рукой потер подбородок.
— Думаю, что передо мной глаз.
— Браво!- Николай Степанович хлопнул в ладоши.
— Подожди, Коля,- осадил экзаменатора старик и опять повернулся ко мне.- Верно. А теперь ответьте, кто хозяин этого глаза?
С легким облегчением я выдохнул и вновь задумался. Как определить? На что обращать внимание? На цвет? Или, может быть, на лопнувшие капилляры? Вздор какой-то!
В какой-то момент лучик солнца пробрался сквозь шторы в аудиторию, отразился от очков Николая Степановича и немного ослепил меня. Тут-то я и догадался…
— Это глаз Николая Степановича!- заявил я, полностью уверенный в своей правоте.- Да, это стеклянный глаз Николая Степановича! Я прав?
Александр Феодосиевич старчески тяжело вздохнул и вернулся на свое место.
— Вы были почти близки,- голос его звучал сухо.- Но не совсем.
В этот момент Николай Степанович медленно стянул с себя солнцезащитные очки, и я понял, что ошибся: стеклянный глаз был на месте.
— Логика тебя не спасла,- усмехнулся он.- Ты пришел на экзамен не гадать. Для чего нам твои догадки? Нам нужны знания!- он был сердит и непривычно серьезен.- Знания! Понимаешь?
Повисла долгая пауза. Самая неприятная пауза из всех возможных за время учебы.
— Увидимся осенью что ли?
— Да ладно тебе, Коля, оставь парня,- неожиданно заступился Александр Феодосиевич.- Молодец юноша, и не так уж плохо он отвечал на билеты.
— Думаете?
— Решать тебе, ты экзаменатор,- старик оторвался от книги.
— Ну что ж,- вздохнул Николай Степанович.- Придется прислушаться к авторитетам. Тройка, так тройка.
Он нехотя сделал запись в зачетке и, протягивая ее мне, негромко проговорил:
— Знания, Илья. С такими знаниями тебе нет места среди нас.
Отчего-то по телу у меня пробежали мурашки, но я все же решился спросить:
— А что это за глаз на самом деле?
— Хочешь знать?
— Просто любопытно.
Преподаватели переглянулись между собой и заулыбались, будто вспомнив недавнюю шутку.
— Обещай, что не расскажешь своим,- Данила Петрович отвернулся от монитора.
— Не расскажу. Обещаю.
Николай Степанович снова водрузил огромные очки на нос и еще шире улыбнулся.
— Этот глаз мы перед экзаменом вырезали у Сергея Сергеича, нашего декана. А очки я надел, чтобы Вас балбесов с толку сбить. Иди и позови следующего…
— Да ну на хер!- я выскочил из спального мешка и забился в угол палатки. Воздуха едва хватало.- Что еще за глаз?!
Осознав, что уже не сплю и кричу в полный голос, я собрался с мыслями и заставил себя успокоиться. Ну и ну, что только не приснится…
Я снова лег, хотя уже светило солнце. До меня дошло вдруг, что все присутствующие в этом кошмаре уже мертвы: Николай Степанович умер на больничной койке, Данилу Петровича сбила машина, Александр Феодосиевич тихо скончался в своей кровати несколько лет назад. Четвертого преподавателя я не знал лично и видел лишь на фотографии под коротким некрологом, когда еще только поступил в университет.
«…тебе нет места среди нас»,- прозвучал в голове голос из сна.
Сойдет за хорошее знамение? Может быть, но как-то слабовато.
За завтраком Дима посвятил Вову в свои планы. Тот в свою очередь воспринял новость с оживлением:
— Будем копать холм?- улыбнулся он.- Здорово. Вот только рабочих рук у нас маловато.
— Мы не будем раскапывать весь холм,- объяснял Дима.- Просто в некоторых местах заложим эти, как их…
— Шурфы,- подсказал я.
— Шурфы, точно. Поглядим, может быть повезет, и на что-нибудь наткнемся.
— Золото?- наивно предположил Вова.
Я чуть не прыснул от смеха.
— В чем дело?- не понял моей реакции Дима.
— За всю историю раскопок в нашем регионе золото в могильниках обнаруживалось лишь дважды,- пояснил я.- Один раз бусинка, размером чуть больше спичечной головки, а второй раз… тоже бусинка.
— Как знать,- протянул мечтательно Дима.- Быть может, нам повезет.
«Ну, разумеется!»
— Итак, сразу скажу, что я не очень поддерживаю это ваше начинание,- говорил я на правах главного.- Но раз уж вы решили.
— Давай уже не тяни.
Я присмотрелся к небольшой долине, окруженной лесом, в которой мы и разбили свою стоянку вчера утром.
— Короче, глядите. Видите вон те два холма? Один побольше, другой поменьше.
— Так.
— Могу предположить, что главное захоронение находится в малом холмике, а большой служит скорее для сопутствующих погребений, инвентаря и прочего.
— То есть это как комплекс?
— Типа того. Я не знаю культуры, к которой принадлежат эти погребения, не знаю даже приблизительных дат, а потому другой информации сообщить не могу. Начнем с малого холма. Назовем его, к примеру, «бочонком».
— Что еще за глупости?- усмехнулся Дима.
— Старая традиция,- пояснил я.
— А второй пусть будет «комодом»!- поддержал забаву Вова.
— Пускай будет «комодом»,- улыбнулся я.
Дима на это лишь пожал плечами. Мы взяли штыковые и совковые лопаты, скидали их в единственные носилки и двинулись к «бочонку».
— Заложим небольшой шурф полтора на три метра. Сначала снимем дерн, затем разровняем почву и медленно, не спеша по пять-десять сантиметров начнем уходить вниз. Необходимо дойти до песка, это, как правило, два-три метра.
— Почему до песка?
— Когда дойдем до плотного песчаного массива,- терпеливо объяснил я,- поверхность нужно будет тщательнейшим образом разровнять. Почти до зеркального блеска.
— И как же это сделать лопатами в таком крохотном раскопе?
Я с деланно недоброй улыбкой поглядел на Диму.
— А кто сказал, что это делается лопатами? Бровки и нижняя поверхность зачищаются шпателями.
— Шпателями?!- дружно воскликнули Вова с Димой.
С трудом сдержав улыбку, я иронично оглядел спутников.
— Извините, ребята, но вы сами проявили инициативу. А что инициатива делает с инициатором? И вообще, Вова, память тебе что ли отшибло? Ты же сам ни раз бывал в полях и видел, как все это делается!
Вы хотели поскорее взяться за дело? На здоровье. Хотели заняться поисками? Поищем. Вам так не терпится почувствовать себя археологами? Я подарю вам это чувство, оно едким потом пропитает вашу одежду и волосы.
Мой план созревал на ходу. Выбить из дурных голов моих спутников хоть небольшой кусок глупости посредством изматывающего физического труда было неплохой идеей. Может быть, после сегодняшнего дня у них немного поубавится рвения и нездорового азарта? Как знать.
Первым делом я решил почтить память предков и максимально обезопасить могилы. Не хватало еще, чтобы мы действительно случайно наткнулись на центральное захоронение.
— В этой местности преобладают северо-восточные ветра,- с умным видом проговорил я, прохаживаясь по поверхности «бочонка».- Поэтому центр холма за многие века с большой вероятностью сместился туда,- я указал пальцем направление.- Сейчас определим примерное место и начнем.
И я бодро двинулся в противоположную сторону. Подлога никто не заметил.
— Откуда ты все это знаешь?- с уважением спросил Дима.
— Да так, книжку одну читал…
Мы дружно засмеялись над шуткой. Определившись с местом, я роздал штыковые лопаты.
— Дерн снимать умеете?
Вова кивнул, а Дима, немного смутившись, протянул:
— Честно признаться, так я еще не копал…
— На самом деле ничего особо хитрого тут нет,- я быстро нацарапал на траве что-то наподобие сетки.- Идем по линиям и втыкаем лопату на две трети штыка. Прорезаем все линии, потом поддеваем получившиеся «кирпичики» и оттаскиваем в сторону.
— А, все, понял-понял.
— Ну, тогда за работу. Когда-то эти штуки служили нам отличным материалом для постройки всяческих крепостей и игровых брустверов.
Довольно быстро покончив с дерном, мы сели перекурить.
— Что теперь?- немного растеряно поинтересовался Дима.
— Теперь копаем,- усмехнулся я.
Всегда смешно было наблюдать, как тупеют люди, узнав, что и снимать дерн, и копать, и заниматься поиском места для раскопки можно не только от балды, но и по науке. В этот момент человек сразу же теряется и чувствует себя беспомощным. Всякие приобретенные ранее знания становятся бесполезными.
Вова выглядел несколько бодрее.
— Пока что можно обойтись без зачистки,- наставлял я, докуривая вторую сигарету.- Вгоняете лопату на полштыка, сантиметров через пять еще раз и таким образом пятитесь назад. Потом убираем совком получившееся крошево, оттаскиваем носилки и идем по второму кругу.
— А не проще ли…
— Нет, не проще,- оборвал я Диму.- Давайте, парни, за работу.
Под моим чутким контролем два балбеса проделали кажущуюся нехитрой на первый взгляд операцию. Я стоял рядом, иногда делая замечание или давая совет.
— Неплохо. Теперь тащите сюда носилки,- распорядился я, а сам тем временем взялся за совок.
Резвыми, бодрыми движениями я перекидывал землю в носилки. Физический труд, вот что мне требовалось сейчас. Он прочищал разум, гнал прочь все недавние кошмары, дурные чувства, гнетущие мысли. Каждым взмахом лопаты я наслаждался, как куском горячего пирога, как долгожданным поцелуем любимой женщины.
— А зачем носилки?- хмуро полюбопытствовал Дима.
— Чтобы таскать землю,- резонно ответил Вова.
— Но для чего ее таскать? Почему бы просто не оставить ее здесь?
Я и сам не знал. Мне просто хотелось нагрузить эту парочку по полной.
— Так надо,- заверил я и кивнул на носилки.- Ну все, теперь тащите их вон туда к дерну.
Покрутившись вокруг носилок, как герои знаменитой комедии Леонида Гайдая, Дима с Вовой присели и…
— Ты что, издеваешься?- взорвался Дима.- Они же тяжелые!
— Килограмм шестьдесят,- невозмутимо подтвердил я.
— И как это таскать?
— Твою мать,- выругался я и отстранил Диму в сторону.- Взялись, Вован…
Рывком мы подняли носилки и оттащили к нужному месту. Вернувшись обратно, я недовольно поглядел на мужчину.
— И ничего ужасного. В былые времена мы по сто штук таких оттаскивали на отвал высотой в четыре метра. Наперегонки. Соревнуясь с другими.
Более пристыженный Дима не ворчал и дело пошло быстрее. Примерно через час глубина раскопа составляла уже не меньше метра. Мы сели перекурить и я, не без удовольствия представив реакцию товарищей, сообщил:
— Теперь идем аккуратнее, не на половину, а на четверть штыка.
Вова промолчал, а Дима обреченно выдохнул.
— Для чего?
— Чтобы не пропустить случайные мелкие находки. Но лучше поторопиться, это еще только первый шурф, а мы и половины не сделали.
Оставив без внимания выразительные взгляды копателей, я повернулся к ним спиной и незаметно улыбнулся.
— Ровнее, ровнее бровки!- сердито командовал я, встав в полный рост над раскопом.
— Это самое идиотское занятие из всех, что можно себе представить!- в который раз воскликнул Дима, зачищая земляную стену шпателем.
«А мне нравится»,- улыбнулся я мысленно.
За последний час я услышал столько проклятий и стонов, что на их основе можно было сделать целый аудиоспектакль. Я даже знал, как его назвать…
— Так, хорошо,- проговорил я, придирчиво осмотрев стенки. Культурные слои были не нарушены и четко проглядывались уровень за уровнем.- Сейчас я выброшу землю, и будете чистить низ. Вы шлепки с собой взяли?
Дима с Вовой переглянулись и покачали головами.
— В таком случае, ботинки долой,- скомандовал я.
— Но ведь холодно же!
Я картинно пожал плечами.
— Это археология. Ничего тут не попишешь.
— Но для чего?
— Еще раз объясняю: поверхность песчаника должна быть ровной и гладкой, как лист бумаги. Если вы там будете топтаться в своих говнодавах, то ни черта у нас не выйдет. Поэтому, без лишних разговоров снимаем обувь. Просто, так надо и все. Точка.
С этими словами я взял совок и спрыгнул на дно раскопа, чтобы выбросить землю, осыпавшуюся во время зачистки стен. Когда с этим было покончено, я глянул на товарищей и они, с приглушенным ворчанием, послушно стянули обувь.
— Вот и хорошо,- удовлетворенно кивнул я.- Теперь прыгайте сюда и начинайте зачистку. Я, как мог, почистил поверхность, теперь дело за вами. Только землицу на этот раз выбрасывайте наружу.
Парни по очереди спустились в раскоп. От холода они переступали с ноги на ногу.
— И да, лучше поспешите. А то можете замерзнуть,- хмыкнул я, выбираясь наружу.
Оказавшись наверху, я медленно побрел к отвалу и уселся прямо на землю, опершись спиной на кучу дерна. Мысли мелькали в голове одна за другой; несвязные, дурацкие, неуместные, словно бы выхваченные из разных сфер жизни и из разных тем, на которые можно подумать. Эта путаница в голове за последние месяцы уже стала привычной для меня, но все же мешала в те моменты, когда требовался чистый разум. Так чувствует себя основательно перепивший человек и то же самое чувствует душевно больной. А я был трезв.
В последние несколько недель мне удавалось делать вид перед родными и близкими, что со мной все в порядке. Едва я оказывался на людях или вообще в чьем-либо обществе, я приходил в себя, становился веселым, общительным и трезвомыслящим. Но всякое одиночество меня убивало.
«Может быть, покататься на машине пока они возятся?»
«Сегодня вечером хочется выпить флягу спирта залпом…»
«А как я назову своего сына?»
«Сопрофиты… Нужно срочно похлопать ковер…»
«Ха! Можно оглушить их лопатой и закопать живьем!»
«…у меня с ней что-то было?»
«Dig it! Dig it! Dig it!»
«Сколько шурфов сделаем еще сегодня?»
«Сколько раз тебе повторять, это не…»
«Какого числа международный День кино?»
«Двадцать четвертого августа, черт бы тебя побрал!»
«Успокаивает меня то, что знание это рано или поздно станет и моим тоже. Печалит одно: смогу ли я им поделиться?»
«Если я закажу платяной шкаф, смогу ли я собрать его самостоятельно? Или придется приглашать сборщика? А сколько это будет стоить? А можно включить его услуги в общую сумму рассрочки?»
Очнувшись, я рывком извлек пачку сигарет и закурил. Странные мысли все еще разгуливали в голове, подобно разбредшемуся у нерадивого пастуха стаду коров.
— Фуф!..- я зарылся руками в волосах.- Ох, Илья! Илья, Илья, Илья, Илья, Илья… Как же так, Илья…- и тут меня поразило.- Илья,- медленно проговорил я и сразу же протянул.- И-и-л-л-а…
Да, это было оно. Столь необычное открытие не столько напугало, сколько обрадовало меня. Значит, мой воспаленный ум еще может решать элементарные загадки.
Но что все это могло означать?
И снова мне вспомнились байки про феномен электронного голоса. Так неужели кто-то пытался связаться со мной (и, причем, именно со мной), находясь уже по ту сторону бытия? А даже если и так, то что теперь? Мало того, что моя психика дымится в руинах последние несколько месяцев, так теперь еще по возвращении мне становиться радиошизиком и проводить бессонные ночи за прослушиванием пустых радиоволн?
Нет, это меня добьет окончательно.
Под тяжестью раздумий я снова впал в прострацию. Я знал, что сейчас должен сидеть, удивленно разинув рот и не веря происходящему. Но такого не было. Открытие стало для меня откровением, но нисколько не шоком. Когда ты сам безумен, безумие вокруг воспринимается, как что-то нормальное.
Но что это? Меня, кажется, кто-то звал.
— А, парни! Извините, я, кажется, немного задремал,- я улегся на край раскопа.- Ну, что, как у вас дела?
Снизу на меня уставилось два злых, взмокших лица.
— О, да я смотрю вы не так уж и замерзли!- засмеялся я.
— Долго нам тут еще корячиться?
— Илюх, правда, может, подменишь кого-нибудь из нас?- на этот раз даже Вова выглядел недовольным.
— Да нет, уже все. Сильно не топчитесь и выбирайтесь наверх. Давайте-ка я вам помогу…
Я подал руку сначала Диме, потом Вове, после чего снова улегся на землю, подперев ладонями подбородок. Парни торопливо обулись, отряхнули одежду, побросали шпатели и уселись рядом со мной.
— Что теперь?- в сотый раз за день спросил Дима.
— Смотрим.
— Что смотрим?
— Картинки.
— Какие еще к черту картинки?!
Я молча кивнул на дно раскопа, даже не отрывая от него взгляда. Вскоре рядом со мной улегся Вова, а следом за ним и Дима.
— И что там?
— Вован, объяснишь?- я покосился на самого молодого в группе.
Это польстило парню, и он с готовностью заговорил:
— Мы не зря все это зачищали, поверхность действительно должна быть идеально ровной. Это необходимо для…
— Короче,- промычал я, не разжимая челюстей.
— Видишь черные пятна на песке?
— Ну,- кивнул Дима.- И что же это?
— Все это наши предполагаемые находки,- протянул я удовлетворенно.
Дима уже с большим интересом уставился на черные пятна.
— Серьезно?
— Ну да. Видишь в середине левой стены пятно? Оно почти под прямым углом от дна с одинаковым рисунком.
— Ага.
— Это мы, скорее всего, задели могилу. Но она нас не интересует,- поспешил добавить я.- Там только кости.
— Откуда знаешь?
— Предполагаю с большой долей уверенности,- дипломатично извернулся я.- А видите овал почти в самом центре?
— Видим.
— Это, скорее всего, керамика.
— Как тот бронзовый сосуд?
— Это вряд ли,- усмехнулся я.- Но по ней можно будет попробовать определить, какую культуру мы копаем. А вон там видите целую россыпь небольших пятнышек?
— А это что?
— Мне и самому интересно. Может быть наконечники, или осколки развалившегося сосуда, или бусины. Что угодно.
— Ты говорил, что золото у нас находили только в бусинах,- глаза Димы сверкнули азартным блеском.
— Это так,- кивнул я, не отводя от него взгляда.
Стало ясно, что Диме не нужно золото, как таковое. Он запомнил, как и каким образом оно было найдено. Нет, деньги его сейчас не интересовали. Важен был сам факт находки. Честолюбие, да… Эта материя мной изучена. Это я мог понять и в тот момент даже проникся к Диме чем-то вроде сочувствия.
— Но не думаю, что можно надеяться на такую удачу.
— Ладно, что мы делаем сейчас?
— Сейчас самое интересное. Отмеряем у каждой предполагаемой находки дальнюю точку, чертим по ним квадрат и осторожно снимаем грунт. В нормальной экспедиции этот момент наступает примерно через две-три недели усердных раскопок.
— Можно начинать?- Вова с готовностью взялся за шпатель.
Я кивнул.
Мне даже и не верилось, что в таком сумбуре нам удастся найти что-то стоящее и интересное. Но я снова ошибся: в первый же час мы подняли пять костяных бусин и три наконечника для стрел (это в том месте, где было много черных пятен), а так же несколько глиняных черепков. Но самую интересную находку суждено было совершить Вове.
— Эй, смотрите, что тут!- парень указывал куда-то на стену. Оттуда выглядывал какой-то предмет.
Я подошел первым, ковырнул стену шпателем и изумленно осмотрел находку. Этого просто не могло быть.
— Сегодня твой день, Вова,- ошеломленно проговорил я, задумчиво вертя в руках увесистый предмет.
— Что там?
— Это бронзовый наконечник для копья.
— Серьезно?!- Дима подскочил ко мне и почти силой выхватил находку из рук.
— Вот это да,- протянул Вова.
Этой находкой я был действительно поражен. Если я действительно хоть чуточку понимаю что-нибудь в археологии, то эту вещицу мы не должны были найти. Осознав это, я подавился горьким комком: только что на моих глазах было совершено настоящее археологическое открытие, достаточно серьезное не только по меркам области, но и, пожалуй, по меркам целого региона. Но совершено оно было черными копателями, бездарно и почти преступно, мы даже не зафиксировали место находки и как три (вообще-то две) мартышки передавали это самое открытие из рук в руки.
Мне же оставалось только глубоко вздохнуть и принять все, как есть. На бронзовое изделие я теперь смотрел едва ли не с отвращением.
— Это круто… Это круто,- повторял Вова, восхищенно глядя на позеленевший от времени наконечник.
— И сколько он может стоить?- поинтересовался Дима.
— Этого я вам не скажу,- скривился я.- Торговать находками мне еще не приходилось.
Тем вечером мы сидели у костра, и изрядно подвыпивший Дима в очередной раз вскидывал фляжку за мое здоровье.
— Хоть ты и выжал из нас все соки сегодня, но, как оказалось, не зря. Твое здоровье!
И он сделал несколько больших глотков. Я торопливо забрал у него фляжку и тоже приложился. На меня снова напало задумчивое настроение. Было такое чувство, что в запаснике у меня болталось несколько тем для размышлений, которые я просто напросто забыл обдумать. Но я и не хотел этого, не хотел оставаться снова один, а потому вздрогнул, когда Дима хмельным голосом проговорил:
— Пора спать, товарищи… Пара-па-парам…
— Да ладно, чего ты, давай еще посидим!- запротестовал Вова. Он почти не пил, но находился в еще большем оживлении.- Рано ведь еще!
— Нет, надо спать,- Дима поднялся с места и обратился к нам уже стоя.- Теперь мы знаем, где заложить следующий шурф.
Внутри у меня похолодело.
— И где же?
— Рядом с этим,- заявил мужчина. Он перевел взгляд на меня.- Ведь мы же нашли могилу?
— Да,- ответил я, помедлив.- Но я говорил уже, что там, скорее всего, ничего нет, кроме костей.
— Я просто хочу посмотреть.
— Нельзя беспокоить могилы для того, чтобы «просто посмотреть»!- процедил я сквозь зубы.
— Да успокойся ты!
Ответом ему было мое угрожающее молчание.
— Илюха, но ведь пока что нам везет,- Дима доверительно похлопал меня по плечу.- Ведь так?
Я снова промолчал.
— Вот и славно. Мы просто поглядим и если не найдем ничего интересного переберемся на другое место. Туда, куда скажешь ты.
Сказав это, Дима удалился в машину. Я так и сидел, поникнув носом.
— Илюха, ну ты же знал, на что идешь?- тихо спросил Вова. Он не дождался моего ответа и поспешил сменить тему.- Кстати, ты так и не сказал, что за культуру мы нашли. Я хочу дома посмотреть в Интернете.
И действительно, как я мог забыть о такой немаловажной детали? Я благодарно улыбнулся парню и извлек из кармана осколок керамики. Следующие несколько минут Вова терпеливо наблюдал, как я пристально изучаю орнамент, вожу по черепку пальцем, как разглядываю его при свете костра. Наконец, я отошел от огня и уверенно заявил.
— Читай про Воробьевскую культуру.
— Как ты определил?- изумился Вова.
В ответ я протянул ему кусок керамики.
— Пощупай этот осколок. Чувствуешь, он немного скользкий, как… как мыло.
— Ага,- не без удовольствия кивнул Вова.
— Теперь посмотри его на свету.
Парень незамедлительно пододвинулся к костру.
— Он слегка мерцает, да?
— Мерцает.
— Это из-за талька. Некоторые культуры добавляли в свою глину тальк, одному Богу известно зачем. Я могу предположить, что добавляли не непосредственно его, а что-то, что содержит в себе этот ингредиент. Скорее всего, этот момент рассказывали нам на парах, но я прослушал. Так или иначе, но из всех культур, в керамике которых была замечена эта особенность, в нашем регионе встречаются только две — Гороховская и Воробьевская. А вот тут уже вступают в силу особенности орнамента и насечек.
Вова долго и пристально изучал черепок, словно желая найти в нем еще какое-то скрытое знание.
— А скажи, у этой культуры находили такие же наконечники?
Мне было горько отвечать на этот вопрос, и я решил соврать:
— Скорее всего, это я тоже прослушал,- я глотнул из фляги и поднялся с места.- Знаешь, ведь я был очень влюблен в то время, когда проходил все это.
— Да? И в кого же?
— О! Это была прелестная девчонка с голубыми глазами. Ладно, друг, нам и впрямь пора спать. Мы сегодня неплохо поработали.
— Так значит Воробьевская, да?- еще раз уточнил Вова.
— Она.
— Отлично. Спокойной ночи, Илюха.
— Спокойной ночи.
Мы распрощались и отправились по своим местам: Вова в машину, а я в свою палатку.
Я надеялся, что хотя бы этой ночью смогу выспаться. Но, не тут-то было — все стало только хуже.
Сначала я думал о Диминых словах. Мне отчаянно не хотелось, чтобы он трогал могилы. Мне не просто не хотелось этого — я чувствовал на уровне нюха и подсознания, что эта затея уж верно ни к чему хорошему нас не приведет.
«И-л-л-а-а…»- прозвучал в голове мертвый голос.
И мысли мои перекинулись на другую, гораздо более важную тему. Другой бы на моем месте уже давно крестился, ломал мозг или, как минимум, рассказывал обо всем спутникам. Но я был сумасшедшим (стоит признать это состоявшимся фактом). То, что кто-то взывал ко мне с того света, эта маленькая, едва приметная деталь, ускользнула от моего больного разума за суетой раскопок, тяжестью труда и глупо выглядящего со стороны умничанья.
Глаз…
И вновь размышления мои легли в другое русло. Мой сон. Что он? Что за бред и бред ли?
Самое неприятное то, что я мог вспомнить его в деталях. Так, будто это был и не сон вовсе, а далекое-далекое воспоминание. Это был и кошмар и вещий сон одновременно. Очень хотелось мне верить той ночью, что он вещий. Что там было? Я припомнил. Кто был главным действующим лицом? Старый Александр Феодосиевич? Я плотно зажмурил глаза, чтобы прислушаться к своим чувствам. Нет: перед взором моим зловеще поблескивали очки Николая Степановича. А что он говорил? Он не хотел принимать у меня экзамен, говорил, что моих знаний слишком мало, чтобы получить положительную оценку… Нет! Чтобы присоединиться к ним. Именно так. И именно он сказал, что мне нет среди них места. Среди преподавателей. Или среди покойников.
Единственное, что можно было назвать «живым» в этой аудитории (за исключением меня), был глаз декана. Но и это не совсем так: спустя совсем недолгое время после кончины Николая Степановича наш декан получил сильнейший химический ожог, в результате которого лишился правого глаза. Такое вот совпадение.
И я, таким образом, оставался единственным живым в том кабинете. И покойники брали у меня экзамен.
И я получил тройку…
III
Ночь выдалась на редкость ужасной. Настолько плохой, что все прежние отступали на задний план за отсутствием конкуренции. Я не мог отличить сон от яви, свои фантазии от настоящих мыслей; мне не удавалось различить реальные объекты от того, о чем я думал. Я отчаянно метался из стороны в сторону, не зная, кто я, что я, где я, хорошо или плохо мне. И это длилось целую вечность. В какой-то из бесконечных моментов я выхватил зрением угол палатки и, стремясь вырваться из безумия, ухватился за него руками.
Еще сто вечностей понадобилось мне, чтобы расстегнуть молнию спальника и выбраться на улицу. Мне стало лучше. Совсем немного, но теперь я, по крайней мере, мог сфокусировать свое зрение на физическом мире. В кромешной тьме это было непросто и я, неосмысленно шагая куда-то по полю, жадно выхватывал из темноты силуэты деревьев, едва заметные изгибы холмов, тусклое мерцание звезд. Я отчаянно нуждался в реальности, в объективности
