на Screepy.ru

Три года назад, после поступления в институт, я переехал жить к своей сестре. Она на полтора года старше меня и ничем не выделялась среди большинства других самок в таком возрасте. Я не особо бyгуртил по поводу её тупопёздности, она обычно ни о чём не просила меня — ни по учёбе, ни по дому. Ну и я не давал повода, чтобы ко мне предъявляли претензии — сидел спокойно у себя в комнате, читал книги, сидел за компом, смотрел фильмы, сериалы.Сестра не приводила к себе своих ёбарей и подружек. Вот так и жили — не особо общаясь между собой, в относительном спокойствии.

…В тот день сестра со своим парнем хотели сходить то ли в кино, то ли ещё куда-то, мне было не интересно, но так получилось, что мне надо было в магазин электроники, и это было по пути с ними. Мне неудобно было попросить подвезти, но парень сестры сам предложил, и я, конечно, не стал отказываться. Мы не проехали и половины пути, как на перекрёстке в нас сбоку врезался какой-то обмудок, пытавшийся проскочить на красный. Этот момент я помню туго. Я сидел сзади и сильно ударился головой в боковое стекло, после чего отрубился.

Я пришёл в себя в больнице. Голова жутко болела. Медсестра сказала, что повреждения не очень серьёзные — сотрясение мозга и несколько ран. У сестры всё ещё лучше — она была пристёгнута, хоть и сидела на самом опасном месте справа от водителя, которому досталось больше всех. Он не пристегнулся, а удар пришёлся в его сторону. У него намного больше травм, но всё же он остался жив и тоже пребывает в сознании. После того, как я узнал это, моё настроение улучшилось и, казалось бы, начала проходить голова, но это чувство было обманчиво. Ещё 3 или 4 дня сильная головная боль мучила меня, и только потом начала потихоньку ослабевать.

Сестру выписали раньше меня. немного позже я тоже вернулся домой и снова началась монотонная жизнь. Однако, я стал замечать изменения в поведении сестры. Как-то утром я обратил внимание на отсутствие пепельницы на подоконнике. Я спросил у сестры, а не бросила ли она курить? \»Да, уже как неделю, странно, что ты только сейчас заметил.\» — ответила она. На следующий день она попросила меня что-нибудь почитать. Я ответил, что у меня нет ничего такого, что могло бы ей понравиться, я же не читаю разные любовные романчики или Донцову, например. Тем не менее, она настояла, чтобы я всё-таки дал ей какую-нибудь книгу. Мой выбор пал на одну приключенческую повесть, хотя я считал, что сестра не осилит, не поймёт довольно запутанный сюжет. В субботу вечером я застал её за чтением, хотя обычно она проводила это время в ночных клубах. Из её гардероба исчезли блядские мини-юбки и появились джинсы и кеды. Время, затрачиваемое ей с утра на косметику, сократилось раз в 10. Как-то раз она сама напомнила мне о том, что сегодня матч моей любимой команды по футболу, и мы вместе смотрели его.

Всё это, конечно, могло бы показаться просто чудесным, но я не стал делать поспешных выводов. Потому что, по моему мнению, не может человек так быстро поменять свои привычки, поведение, лексикон. Я смотрел на все эти перемены со всё увеличивающимся подозрением. Но я пока не мог понять, в чём тут подвох. В то же время мне не хватало смелости поговорить с сестрой об этом. Я пытался искать причины в себе — быть может, я не мог принять тот факт, что сестра, которую я считал полу-быдлoм, смогла найти в себе силы исправиться и встать на правильный путь, в то время, как я не мог избавиться от своих недостатков, хотя я бы не отказался более серьёзно относиться к учёбе, перестать быть дрищом, найти себе хоть какое-нибудь хобби. К тому же, теперь мне точно не светили отношения с девушкой, ведь теперь любые недостатки ярко бросаются в глаза на фоне того, что рядом со мной живёт практически мой идеал, являющийся запретным плодом. У нас появилось много общих тем, мы подолгу разговаривали, ходили в кафе и кино.

В общем, она стала считать меня своим лучшим другом. В то время, как у меня голова была забита раздумьями о причинах такой резкой перемены. Я уже подумывал о том, что лучше бы всё осталось, как прежде. В один день я пришёл из института и, по обыкновению, лёг спать. Сестра уже была дома. Через пару часов меня разбудил звонок на мобильный:\»Здорово, а подскажи, у нас завтра первой пары не будет, да?\» Я, спросонья, не особо вникая, что там меня спрашивали, ответил:\»Не знаю, перезвонил бы ты попозже, я сейчас сплю.\» Последовал удивлённый ответ:\»А мне показалось, что я сейчас тебя с сеструхой видел вроде как, ну значит обознался.\» Я ответил:\»Нет, мы дома, ну пока.\», а сам уже заметил, что за дверью стоит сестра. Она заглянула и зачем-то спросила, кто звонил. Я сказал, что это из группы, в общем неважно. Я осознал причину всех перемен — та, с кем я живу, вовсе и не моя сестра. Слышала ли она мою последнюю фразу? Я оделся, вышел к ней на кухню, налил чаю и сказал:\»Кореш один звонил, говорит, видел нас с тобой где-то\», попытался закосить под дурачка и спетросянить какую-нибудь шутку, но не смог ничего сообразить из-за того, что взгляд сестры стал невыносимо пронзительным, и, не найдя слов, я только скорчил туповатую улыбку. Без сомнений, она слышала. Но поняла ли, что теперь я всё знаю? Из-за того, что меня разбудили, меня опять клонило в сон, но я боялся спать — кто знает, что может она сделать теперь, когда знает что я всё узнал. У меня было время подумать над своими дальнейшими действиями. Множество версий проносилось у меня в голове, но из-за волнения я не мог тщательно обдумать ни одну. Я мог стать жертвой какого-то эксперимента, для чего сестру заменили на двойника. Я пытался рассмотреть разные мистические версии. Через некоторое время я допустил, что друг всё-таки ошибся. Это открыло ещё более широкое поле для домыслов — от вселения демона до каких-либо экспериментов с пересадкой мозга. Я не знал, зачем скрывающаяся под маской сестры втиралась ко мне в доверие, кому я мог понадобиться. Решено было не спать сегодня. На столе у меня стояла третья или четвёртая чашка кофе, я сидел и искал подобные случаи в интернете. На часах было 2 или 3 ночи, когда в мою комнату зашла \»сестра\». По моему телу пробежал холодок. \»А ты чего не спишь?\» — спросила она. Я, пытаясь спрятать испуг, задал ответный вопрос:\»А ты чего в мою комнату посреди ночи без стука заходишь?\» — \»Я у тебя на столе, кажется, флэшку забыла, сейчас понадобилась, реферат скинуть, я его до ночи делала. Будить не хотела.\», с этими словами она двинулась к моему столу, на котором не было никакой флэшки. Я отодвинулся подальше, на всякий случай. Она подошла, осмотрела стол, и тут взгляд её упал на монитор. От волнения я забыл свернуть вкладки в браузере — и она увидела, что я искал инфу по разным двойникам. Она посмотрела туда несколько секунд, а потом повернулась ко мне и со странным выражением лица спросила:\»Что, интересно?\» и, не дождавшись ответа, ушла обратно к себе. Оставшуюся часть ночи я уже ничего не читал и не искал. Было решено, что делать.

На следующий день после института я не пошёл домой. Вместо этого я целый день слонялся по городу и ждал ночи. Вечером мне позвонила сестра, спрашивала, когда я приду. Я ответил, что ночевать я буду не дома, но это, конечно, была ложь. В 5 часов утра я вернулся. Света в окне не было. Я поднялся в квартиру и как можно тише вошёл внутрь. Та, что называла себя моей сестрой, спала. В руках у меня была заготовленная заранее верёвка. В мои планы входило привязать её за руки и за ноги, но я не мог понять, как сделать это, не разбудив её. К тому же, если с одной стороны руки можно было привязать к батарее, то с другой стороны ничего такого не было. В целом, я уверенно шёл к фейлу, но выхода не было. Я приготовил петли для рук, а другим концом привязал верёвку к батарее. Другую часть верёвки я отрезал так, чтобы она была длиннее. Пришлось привязать этот конец к дверной ручке — это выглядело нелепо, но должно было сработать. Собравшись с духом, я накинул петли на руки и затянул. \»Сестра\» ожидаемо проснулась. Пока она ещё не отошла полностью ото сна, я спешно накинул другие петли на ноги. Когда она полностью пришла в себя, дёрнула руками и ногами, петли затянулись сильнее, и она закричала:\»Что ты делаешь, извращенец?!\» Её движения были скованы и у меня появилась возможность связать её понадёжнее. Я боялся, что крик может разбудить соседей, поэтому я зажал ей рот и пригрозил ей, что если она будет орать, мне придётся применить силу для утихомиривания. Тогда она с дрожью в голосе стала спрашивать, чего я хочу. \»Я хочу узнать, где моя настоящая сестра!\» — сказал я, продолжая ещё крепче связывать её. Конечно, послышалось что-то о том, что она и есть настоящая, что у меня не всё в порядке с головой. \»Тебе меня не обмануть\» — сказал я. \»Будешь кричать — приду и удушу.\» После этого я со спокойной душой пошёл спать. Я ужасно устал. Спал я долго, а институт не пошёл. Я сразу заглянул в соседнюю комнату после пробуждения. \»Сестра\» жалобно взглянула на меня. Глаза были красные от слёз. \»Ну, скажешь, кто ты такая?\» — резко спросил я. Снова она начала говорить о том, что она ничего не понимает, просила развязать её, всё было ожидаемо. Не дождавшись конца ответа, я пошёл на кухню и взял там нож. Увидев его, \»сестра\» сильно испугалась. Я размахнулся и с силой ударил им рядом с телом по кровати. Я почувствовал себя полным хозяином ситуации, я мог делать всё, что угодно с той, кто выдавала себя за другую и играла на моих чувствах. Теперь она совершенно беспомощно лежит и просит развязать её. Это было восхитительное ощущение. Я положил на кровать таз, налил в стакан воды из-под крана, дал ей попить, затем спросил, не хочет ли она есть. Услышав отрицательный ответ, я ушёл к себе в комнату, включил компьютер, и для лулзов создал тред примерно с таким содержанием:\»У вас на кровати лежит кто-то, которому вы хотите отомстить, связанный. За ваши действия вы не понесёте никакой ответственности. Что будете делать, аноны?\» Я сфотографировал связанную \»сестру\» и поставил фотку на оп-пик. Аноны вдоволь пофантазировали, были десятки постов с требованиями соуса, я написал, что это кадр из какого-то третьесортного фильма. Никто даже и не подумал, что это происходит у меня в соседней комнате. Из неё послышалось жалобное \»Есть хочу\». Я заварил самую дешёвую бэпэшку, зашёл в комнату и хотел начать кормить, но подумал, что это слишком хорошо для неё. Я выплеснул горячую лапшу прямо ей на лицо и принёс недельный чёрствый хлеб, на котором уже появилось немного плесени. В этот день я больше ничего не давал ей. Вечером я скинул на её ноутбук mp3-файл, найденный мной в интернете — это был атмосферный звук, похожий на тот, что был в \»Вайомингском инциденте\», но немного ниже. Я включил его на достаточно большую громкость, поставил повтор и оставил рядом с головой \»сестры\». Окна я завесил плотной тканью, в комнате стало довольно темно. Через некоторое время она не могла выдерживать этот звук, и опять начала умолять меня отпустить её, ну или хотя бы выключить звук. Я сказал, что пока я не узнаю правды, свободы ей не видать. Из её глаз полились слёзы, но на меня они не подействовали. Ещё неделю я давал ей только воду из крана, тухлый хлеб, сырую нечищенную картошку и разные отбросы. Я потихоньку терял надежду, что она расколется, но мне было приятно держать у себя дома заложницу. Я не выходил из дома эту неделю. Но в понедельник я решил сходить в институт. Перед тем, как уходить, мне показалось забавным распечатать какую-нибудь страшную рожу из крипи-тредов и повесить её перед лицом у \»сестры\». Я хотел ещё зажечь рядом с ней свечки, но побоялся возможного пожара. В автобусе я встретил своего препода. не могу сказать точно, но он не был похож на себя. По-моему, он тоже не настоящий. Кажется, все смотрят на меня. Может, кто-то знает? А вон там спереди двое разговаривают, вроде бы, обо мне. Что такое? Доехав до нужной остановки, я быстро выбежал и сразу встретил троих знакомых, подошёл к ним и пошёл вместе с ними. Я сказал им, что болел. Что-то в них мне показалось странным. Мне казалось, все вокруг что-то скрывают от меня. И я не выдержал, побежал на остановку, сел в автобус и поехал домой. У меня было отвратительное чувство, меня мутило от того, что все как будто бросили все свои дела и уставились на меня. Я вбежал в квартиру у не увидел \»сестру\» на месте. Как-то ей удалось вырваться из петлей. Я схватился руками за лицо и сел на пол. В этот момент я почувствовал сильный удар по затылку и потерял сознание. Я пришёл в себя в койке в больнице. Первым, что я увидел, были двое врачей, о чём-то разговаривающих с сестрой. Я закричал им:\»Не верьте ей! Она не та, за кого себя выдаёт!\». Они все повернулись ко мне. Вид у сестры был ужасный. Но ведь это была не она. Я хотел вскочить, но был прикован ремнями к койке. \»Вы что, не видите?! Это не моя сестра! Вы тоже с ней за одно?\» Один из врачей подошёл и вколол что-то в руку. \»Присмотритесь к своим близким, среди нас одни самозванцы!\», но они не стали меня слушать и удалились. Сестра выходила последней. Кажется, она повернулась и коварно улыбнулась. Или это только кажется? И я заснул. Читать полностью…

Несколько лет назад я работал опером в ОВД на Китай-городе. В связи с этим хочу рассказать один случай, на котором я присутствовал при даче показаний. История произошла в начале июня 2000-х, я бы на сутках, на дежурстве. Район в смысле обычного криминала был довольно спокойный — хулиганка, мелкие кражи были в ходу. Из тяжких были убийства, но в основном по бизнесу/политике, т.е. всякая заказуха. У нас по району курсировало 3 машины ГНР, вот с одной из них и началась эта мистическая история.

3-30 утра, вызов, одна из групп. \»Дуйте на Солянку\». Сели-поехали, второй опер, я и еще 3 сотрудника. Через 3 минуты на месте. Женщина, 30 лет примерно, одета прилично, по документам москвичка. Живая. Целая, не считая двух царапин. Стоит, плачет, бормочет что–то. Трезвая. Мы с Сержем (второй опер) и Андреем (старший из группы) подходим с расспросами и успокоениями. Сели, начали писать. Бросили. Начали еще раз, с чистого. Потом опять бросили. Потому что не бывает так, чертовщина какая-то, по ее словам, получалась. А чертовщину мы не пишем, это проблемы докторов обычно. Но получалось вот что: она с мужем вышла из ресторана на Покровке в 23-00. Машину бросили недалеко в переулке, точного названия не помнит, помнит визуально, как идти. Вечер опустился, переулки пустые: там довольно забавный район, улицы оживленные, а во многих переулках незаселенные заколоченные одноэтажные строения. Пока дошли, время 23-30. Вот около одного из строений слышат дикие адские крики из здания. Ей не по себе, а Леша (так звали мужа) пытается броситься на выручку. А как — непонятно, здание заколочено, окна забиты досками, дверей не видно, вход со двора. Забегают во двор, она причитает: \»Леша, давай вызовем милицию\», — а он геройствует зачем-то: пока, мол, приедут, преступление 10 раз совершат и убегут, так хоть спугнем. Вот дверь, не заперта. Тут важный нюанс — она заметила, что дверь обклеена какими-то газетами. Крики пропали. Осторожно ступают внутрь, глаза не видят, она остается на крыльце. Вдруг раздается вскрик ее мужа, и какие-то всхлипы или чавканье (да-да, именно так и сказала, ЧАВКАНЬЕ, мы 2 раза переспросили). Через 5 секунд хлопок, спиной вперед вылетает муж, рука окровавлена, пиджака нет, весь белый, трясется, но вроде живой. Хватает ее за руку, кричит «БЕЖИМ». Бегут. Куда, зачем? Не понимают, машину потеряли, в переулке запутались, людей нет. Берут сотовый, там вместо стандартного МТС — \»Addokkrd\» или что-то вроде, белиберда какая–то. Набирают \»02\», им в ответ писки и слова на непонятном языке. «112» — тоже самое. Они паникуют, бегут. Забегают в какой-то тупик, она название запомнила. \»ПУСТОТ туп.\», вроде тихо, пустынно, темно. \»ЧТО, ЧТО ТАМ, КАК ТЫ?\» — кричит она ему. Он в ступоре молчит, говорит, что не помнит, говорит, что надо найти машину и ехать. Она плачет, не понимает, что и как. Вдруг начинается какая-то вибрация в земле. \»Наверное, метро\» — говорит, она. \»Да\», — соглашается муж, но начинает трястись. Хватает ее как клещами за руку, и они бегут до выхода из тупика. \»Стой тут, я выйду, посмотрю, что там и как\», — говорит он ей. Делает шаг за угол. Она бросается за ним, но его НЕТ. Тупо НЕТ. Прямая пустая улица, за те 3/4 секунды было невозможно спрятаться. Она кричит, зовет, плачет, причитает, считает это нелепым розыгрышем, но его НЕТ. Блуждала, блуждала, потом внезапно наткнулась на людей, просила их помочь, но они отшатнулись, как от больной. В итоге вышла на Солянку, а тут ее заприметила машина наших ребят.

Очень просила нас найти его. Да мы бы и рады, но как? По правилам, трое суток, преступления она не видела. Непонятно, короче. Ладно, бросаем писанину, едем на осмотр места. Дом тот нашли. \»Тупика ПУСТОТ\» или «Пустоты» на картах Москвы нет, и с похожим названием в районе нет.

Осмотрели здание. Пустое, пыльное старое. Единственное — дверь газетами не обклеена, клянется, что была. Странно, конечно. Еще интереснее с пиджаком — его нашли. Точнее, остатки. Валялся на другой стороне. Пыльный кусок. Без следов крови и инородных субстанций. Но ТОЛЬКО половина. Разрезан по диагонали чем–то странным, словно бритвой. Другую половину не нашли.

Нашли машину, стояла родимая рядом там, действительно — никаких следов и повреждений. Вызываем ей \»трезвого водителя\», пусть везет, тетка явно не в адеквате, чтобы рулить сама. Берем объяснения с нее итоговые объяснения, заяву пишет. Решили оставить, как есть, только причесали малость.

Стоим, курим, с помощником старшего на дежурстве, старым толстым капитаном. Огромный мужик был, старой еще закалки. Хоть сейчас он на пенсии уже, но тогда был хоть куда.

Спрашиваю его, что он думает. Затянулся он, посмотрел на меня и спросил: \»Какое название тупика?\».

\»Тупик пустоты, или пустот\», говорю. \»Странное какое-то название, нет такого\».

Он еще раз затянулся, закашлялся и ответил: «Поройся в старых делах у меня в сейфе. Там есть подборка одна из архива. Там несколько подобных дел есть. Тоже исчезновения. Был еще один, который не пропадал, но выжил, нес какую-то ахинею про то, что нашёл дорогу, хуже которой нет. Его доктора забрали потом, но, в общем, тогда я еще системы не наблюдал в этом, это с четверть века назад было. А сейчас давно наблюдаю, и по старым китай-городским переулкам стараюсь не ходить\». Затушил и пошёл в здание.

Вообще, про пропащих людей стоит сказать отдельно: просто так люди никуда не исчезают.

Люди пропадают, но потом их находят. Как правило, по весне, всплывшими. И обычно у человека есть предыстория: окружение (нарк человек или еще что-то), род деятельности (частный кредитор) и так далее. Но вот чтобы так, обычный человек в центре оживленного города на глазах своей жены растворился в воздухе, таких историй почти нет. Почти.

Я покопался в картотеке. Нашёл еще 8 случаев, где фигурировал, был \»тупик Пустот\». Тоже пропали, везде отказные дела — никто не собирался их искать. Некого. И негде, похоже. Во всяком случае, не на нашей карте, не в наших земных городах.

Еще я потом разговаривал с коллегами с других отделов: нигде почти больше подобного нет.

Иногда старожилы что–то такое рассказывают, на уровне баек, но я не верил раньше, думал, так старческое — поболтать. А вот внезапно стал сам практически непосредственным участником. И немного по–другому к этим рассказам стал относиться.

С тех пор стараюсь не ходить в центре по закоулкам с заброшенными зданиями. Не зря они там стоят до сих пор. Читать полностью…

Должен рассказать об этом хоть кому-нибудь, но друзей нет, а родители сочтут сумасшедшим. Дело в том что сегодня я сэкономил на билете автобуса и поперся несколько километров вдоль дороги (жаба задушила отдавать 30руб, лучше на хавку потратить). Живу в Лыткарине, а топал туда от \»Меги\» на Белой даче и где-то через час захотелось люто ссать. Но я, блять, прошел весь Дзержинский и свернул с дороги чтобы отлить где-нибудь на обочине, не вышло, т.к. я человек стеснительный и не нравилось, что меня могут смотреть проезждающие мимо водители. Пошел в лес, метров на десять. Поматерился,что черт там ногу сломит (замерзшая грязь, хуле), но нашел удобное место, достал из штанов пинус и с восторгом отлил на избранное мной дерево.
Пока ссал, обратил внимание, что впереди за деревьями что-то большое мелькает. Интересно стало, и я застегнул ширинку. Пошел вперед, посмотреть, что же там такое, ничего особо не боюсь — мало ли, бухарики на сходку сошлись, или животное какое-нибудь, но чувствую, что что-то не так. Ощущение как во сне, когда видишь какую-нибудь хуйню и воспринимаешь задним разумом, не знаю как обхяснить, но все, наверное, в кошмарах такое ощущали. Я за ним скакал промежь деревьев минуты две, пока не вспомнил что еще назад надо идти, и остановился. Перед тем, как идти назад, присмотрелся к тому, за кем шел, и нихуя не понял. По ходу, он понял что за ним идут и тоже встал, в меня всматриваться, но на человека он не похож, разве что на очень жирного и пересидевшего в солярии. Я думал, что это оптический обман и отошел в сторону, поменять угол обзора — нет, все так. Понимаю, что это не человек вообще, а бесформенное чудо-юдо, и больше мне разглядывать его не было смысла.
Я рванул обратно, порвал себе штаны в двух местах и ссадину заполучил, но мне было похуй, лишь бы убежать. Не оглядывался, пока не добежал до выхолда из леса и обочины. Отдышался чуток и подумал, что это мое воображение, и сдуру посмотрел назад, в лес. Оно там стояло, на опушке, и я его на этот раз разглядел. Как я уже говорил, оно выглядело как очень жирный человек с бордовой кожей, как после солярия и запавшими глазами, зато с еблом как у какого-нибудь варана. Ростом метра под два, ног за складками жира не видно, а вот руки — как у Фредди Крюгера, только \»родные\» (ну, вы поняли, о чем я), и пальцы длинной примерно с мое предплечие. Стоит и ухмыляется, как статуя. А я на него смотрю и тоже двинуться не могу, от страха. В конце концов собрался с силами и быстрым шагом съебался с места событий. То и дело оборачивался — он за мною не пошел, только шею поворачивал в силу своих возможностей и так и пялился на меня.
Я пришел домой и заблевал весь унитаз — то ли от страха, то ли тупо от непонимания. Теперь, боюсь, не смогу читать крипи-треды как раньше, и смотреть в окно по ночам тоже. Если бы мог понять, кого я там увидел, мне стало бы легче. Читать полностью…

Эта странная и запутанная история случилась в 2003 году. Тогда мне было лет пятнадцать. Я жил вместе со своими родителями, под Москвой, в пионерском лагере «Космос». То есть, бывшем пионерском лагере, когда я там жил, его уже переделали в некий «оздоровительный лагерь». Мои предки там временно работали, ну а я был как бы при них.

Дело было весной, когда лагерь еще только готовили к летнему сезону. Разумеется, лагерь был оборудован по высшему разряду, в частности там были нормальные, как в городе, водопровод и канализация. Тем не менее, живший в лагере персонал, был недоволен качеством водопроводной воды и как питьевую ее никто не использовал. Мы пили воду из расположенного в соседнем овраге родника. О нем-то и пойдет речь. Овраг этот тянулся сотни на полторы метров, а может и больше – точно не помню. По его дну бежала маленькая речка. Овраг начинался за мостом, ведущим от нашего «Космоса» и прилегающего к нему дачного поселка к шоссе и железной дороге, соединявшим нас с цивилизацией. Овраг огибал лагерь и уже за его пределами заканчивался, а речка бежала дальше по светлой приветливой зеленой равнине, на которой разместилась соседняя деревенька. Куда дальше текла эта речка, куда впадала – не могу сказать, да и не суть важно. Главное – возле нашего лагеря речка эта проходила через уже упоминавшийся мной овраг.

Лагерь наш примыкал к одному краю оврага, на другом вытянулась цепочка одноэтажных деревенских домов. То ли местная деревенька, то ли чьи-то дачи – не знаю. Заранее извиняюсь за столь подробное описание, но я просто хочу чтобы вы хорошо представляли себе данную локацию.

Так вот. Овраг этот имел крайне дурную репутацию. Почему – знает только Господь. Овраг был как овраг. Никаких ужасов там не происходило. Неизвестные науке мохнатые твари не обрушивались с ветвей на прохожих, под тамошними елями не находили человеческих костей, по ночам от стволов деревьев не распространялось загадочное свечение. Однако, люди как-то инстинктивно побаивались оврага. Среди персонала лагеря ходили слухи, один идиотичней другого: про обитающих в овраге привидений, медведей, снежных людей, летающие тарелки. Полная ерунда конечно – если бы вся эта публика действительно обитала в овраге, ей было бы там негде скрыться. Лично у меня же этот овраг почему-то вызывал из памяти роман Стругацких «Улитка на склоне»….

И как-то раз вечерком, мне пришлось идти в этот овраг за водой

Как я уже говорил, это было весной и темнело еще рано. С двумя пластиковыми баллонами я спустился в овраг, пересек заброшенную спортплощадку и подошел к переброшенному через речку самодельному мостику. Мостик этот снесло весенним половодьем и от него осталось два-три бревна. Восстановить его мешала как всегда русская расхлябанность.

С трудом перебравшись на другой берег речки, я всерьез озадачился на тему своего возвращения. Если я сейчас перебрался через останки мостика с трудом, то что же говорить, когда я буду возвращаться неся в каждой руке по пять литров воды? Поразмыслив немного, я решил пройти вверх по течению, до каменного моста и вернуться в лагерь по нему.

Смеркалось. Я без проблем дошел до родника – маленькой струйки, бьющей из склона оврага. Родник образовывал маленький ручеек, впадавший в речку. Я принялся набирать воду в баллоны. Тем временем, небо заметно потемнело, на землю опустились сумерки. Я наконец набрал воды, поднялся по склону к деревенским домам и потопал по тропинке вдоль них – к началу оврага.

И вскоре я начал замечать странное.

Я топал и топал по тропинке, а овраг что-то не собирался кончаться. Слева, в метре от меня, тянулась металлическая сетка, за которой тянулась вереница домов. Справа тянулся овраг, на дне которого поблескивали воды речки. И конца этому оврагу как-то не было видно.

Не знаю сколько я топал, часов у меня не было. Может две минуты, а может и все пять. Тут странности продолжились. Я увидел что из речки поднимается какое-то деревянное сооружение, похожее то ли на забор, то ли на остов плотины. А в десятке метров за сооружением, в речке наполовину застрял грузовик. Огромный КрАЗ цвета хаки, из тех в которых в Рашке возят пушечное мясо. Я проходил в этих местах по оврагу и до этого и после, правда днем и по другому берегу, но плотины, ни грузовика там никогда не видел. А они явно здесь были достаточно давно. Я потихоньку начал паниковать. Темнело просто с какой-то необыкновенной быстротой, а между тем, овраг и не думал кончаться. Еще немного, и я окажусь посреди этого оврага в ночной темноте, непонятно где. И вот что странно, уже было достаточно темно чтобы зажигать электрический свет, однако окна домов слева от меня оставались темными.

Тут я заметил в металлическом сетчатом заборе слева, прореху, достаточную чтобы в нее мог пролезть человек. Не знаю, что меня толкнуло лезть через нее. Возможно, дело в том что я надеялся разузнать у местных жителей насчет дороги…. Ну вот. Я пролез через дыру в заборе и оказался во дворе одного из этих домов. Дом был темен. И тих.

Я решительно поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Ответом была тишина. Тогда я подергал дверь и та неожиданно поддалась. Я поставил баллоны с водой на дощатый под крыльца, достал из кармана предусмотрительно взятый с собой маленький электрический фонарик и шагнул внутрь дома.

Пятно голубоватого света выхватывало из темноты элементы обстановки. Стопки старых газет и книг, запыленная мебель, стол, на котором притулилась одинокая тарелка…. Дом явно был необитаемым. Я уже собрался было уходить, как луч фонарика упал на одну заинтересовавшую меня вещь. На прикнопленный к стене календарь.

Обычный календарь с котятами в корзинке. Вот только календарь был на 2011 год.

Напоминаю, шел тогда 2003 год. И 2011-й, был для меня, да и для всех тогда, как пишут в субститрах к голливудским фильмам: «не очень далеким будущим».

Озадаченный, я приблизился к календарю и рассмотрел его. Нет, я не ошибся. Календарь был действительно на 2011 год.

Я нашел выключатель и пощелкал им. Света не было. Я посветил на запылившийся экран телевизора. Если не было электричества, то от этой зомбокоробки явно не было толку. И тут я заметил портативный радиоприемник на батарейках, стоявший на комоде.

Я взял приемник в руки и включил его. Из маленького динамика послышался треск помех. Я принялся медленно проворачивать колесико настройки. На всех частотах слышались только треск и шипение атмосферных помех. Не ловились ни музыкальные ни новостные радиостанции. Будто их и не было.

Я уже хотел было выключить радио и поставить его на место, как вдруг мне удалось что-то поймать. Радиопередача поймалась сразу, безо всякой регулировки. Качество передачи было отличное.

Я услышал некий голос. Это был очень низкий голос, где-то на грани инфразвука. В нем были некие рычащие нотки. Ни одна человеческая глотка не смогла бы издавать такой голос, я уверен в этом. Любой кто бы слышал этот голос, ни на секунду бы в этом не усомнился. Это стопроцентно был не человеческий голос. Но это не был и голос животного, потому что обладатель голоса явно разговаривал на каком-то языке. Вот только это явно был ни один из существующих языков. Звуки этого языка звучали так, будто те кто этот язык придумали и разговаривали на нем, обладали совершенно другим устройством речевого аппарата, нежели люди. Интонации голоса было невозможно уловить, настолько он не был похож на человеческие голоса. То казалось что он говорит сухо и монотонно, то – что он говорит с неким неистовством. Этот голос заставлял чувствовать себя маленьким напуганным мальчиком.

Попробуйте представить себе каково это: стоять в темном заброшенном доме и слушать этот льющийся из радиоприемника голос. Мудрено ли что меня охватил страх?

Дальше я действовал как робот. Руки и ноги действовали сами, будто включился некий механизм выживания. Я аккуратно поставил радио на первый попавшийся предмет мебели (кажется, это был стол), так его и не выключив, схватил фонарик и устремился к выходу. На улице я выключил фонарик, подхватил баллоны с водой, быстро вылез через прореху в сетке и быстрым шагом пошел обратно, в стороны полуразрушенного мостика. Все это я проделывал как можно быстрее и в тоже время стараясь как можно меньше шуметь, словно боясь привлечь внимание кого-то или чего-то.

Не помню как я дошел до того мостика, равно как не помню и то как перебирался через него. Помню только как я облегченно вздохнул и сбавил шаг, когда впереди засверкали электрические огни нашего лагеря. Я был на седьмом небе от счастья, что снова был в 2003 году, где не существовало обладателей голосов вроде того, что я слышал по радио.

С тех пор, немало воды утекло. У меня было еще немало впечатлений в жизни, конечно не таких таинственных. Я уж и совсем забыл про ту историю. Вспомнил только около года назад, когда встречал Новый, 2011 год. Я вообще-то материалист и ту историю склонен считать неким артефактом. Однако, прошлый год, я прожил частенько вспоминая ту историю. И признаться по правде, у меня было что-то вроде ожидания часа X.

А вот теперь, когда этот год закончился, я решил записать эту историю и запостить сюда. Все-таки, я рад что все обошлось.

Мне как-то кажется, что ничего бы хорошего для человечества не было, если бы в этом мире объявились те, кто говорит такими голосами и на таком языке. Читать полностью…

Этот фанфик можно сказать про борьбу двух сторон. И про то как всё вышло за предел. Про то как всё закончилось. И знаете, всему есть предел даже безумию Джеффа….

Джефф проснулся от странного шороха в своей камере.
-Слендер, это ты?- спросил он у темноты. Ответа не последовало…
-Если бы не эта идиотская смирительная рубашка, я бы давно отсюда выбрался!
Джефф начал истерически кричать.
-Джефф, только не сейчас! А то придёт охранник и нам обоим влетит! -послышался голос из соседней камеры.
-Джек, это ты?- спросил убийца, облокотившись на стену.
-Да, это я…
-Но как? Как ты попал сюда?!
-Джефф, это одна из лучших психушек! И меня сюда впёрли! Но самое ужасное, моя маска, она сейчас неизвестно где!- сказал Джек чуть ли не плача. Читать полностью…

Я психиатр, работаю в центре адаптации и социализации детей, переживших насилие в семье. Мои случаи — это не просто забитые дети алкашей и наркоманов. Это дети и подростки, так или иначе вовлеченные в насилие, совершаемое их родственниками, в качестве соучастников или безмолвных свидетелей. Вернуть к нормальной жизни ребенка, который несколько лет наблюдал, как его отец насилует и душит молодых девушек, или ребенка, который знает, где во дворе закопан труп его матери, ничуть не легче, чем если бы он сам был жертвой преступления.
Хотите статистику? Пожалуйста: из 100 таких детей примерно 45 совершают тяжкие преступления еще до своего тридцатилетия. И это с учетом проводимого лечения.
Мальчика, о котором я хочу написать, зовут Пашка. Или Генка. Или Женька. Свидетельства о его рождении мы не нашли, записей о нем в ЗАГСе нет. Кто его мать — неизвестно. Известно только, что он действительно является биологическим сыном людоеда Н. Виртоносова. Публикаций в СМИ о его задержании и суде вы не найдете, потому что не было ни задержания, ни суда. Милиционеры, выследившие его «пряничный домик», забили его до смерти, и дело разбирали в строго закрытом порядке. Мальчика передали нам.
Ели они только женщин. Женщина, оказавшаяся в сумерках одна на улице, встречала на своем пути не незнакомого мужчину, от которого следовало бы бежать и кричать, а красивого пятилетнего ребенка, испуганного и заплаканного. Мальчик представлялся Пашкой (или любым другим именем на выбор), жался к женщине и просил отвести его домой. Редкие свидетели видели женщину, шедшую куда-то со светловолосым мальчиком, без конца благодарившим добрую тетю Надю, Свету, Таню (как потом выяснилось, он всегда спрашивал их имена, интуитивно чувствуя, что так еще больше расположит их к себе). Встретившийся им взволнованный отец потерявшегося ребенка также вызывал у женщины только положительные чувства. Вскоре после этой встречи отец с сыном грузили труп в багажник и возвращались домой — готовить еду. Ни один гаишник ни разу не осмотрел автомобиль — ведь в салоне был ребенок, у которого «сильно болели зубы».
Мальчик присутствовал при всем процессе «готовки», при разделке, консервации. И все это время продолжал называть то, что разделывал на куски его отец, тетей Надей, Светой и так далее. Более того — так же он называл замороженные брикеты и банки с консервированным человеческим мясом. Следователь (мужчина) упал в обморок, когда ребенок начал перечислять, указывая на стеклянные банки — «это тетя Василина, она хромала, а это тетя Оля, она все время спрашивала, не хочу ли я есть». Возможно этой тетей Олей была пропавшая за семь месяцев до того Оля Бычаренко, старшеклассница.
Когда ребенка определили к нам, ему было примерно 8 лет. Он был худым и мелким для своего возраста. Отзывался сразу на десяток имен, не отдавая предпочтение ни одному из них. Умел читать и писать, не отставал от сверстников по всем школьным предметам — с ним занимался отец. Одно его умение особо бросалась в глаза — он умел расположить к себе людей. Вызывал симпатию, бил на жалость, давал почувствовать твою значимость в его судьбе. Сперва был признан «перспективным». Уже через десять дней работать с ним отказались все женщины центра, от психологов до санитарок. Женщин он воспринимал исключительно как еду. Осматривал. Прижимался. Нюхал. Ничего конкретного, но во всем поведении проскальзывало такое, что находиться рядом было невозможно. Вскоре он это понял сам, понял, чем это ему грозит, и изменил свое поведение. О, не сразу. Постепенно он начал «плакать по ночам», «метаться в кошмарах», звать маму и закатывать истерики. Только знаете что? Его пульс при этом практически не учащался.
Но на пульс обращал внимание только я. Как и на то, что он не ел мяса. Напротив, консилиум врачей счел последнее признаком глубокого подсознательного раскаяния. И бесполезно было говорить, что предложенное ему мясо он обнюхивал и пробовал на вкус, прежде чем с негодованием отвергнуть.
А потом меня начали неявно, но ощутимо отстранять от работы с ним. В его карте появлялись справки других врачей (хотя он был моим «пациентом») — куда более оптимистичные, чем мои. В итоге состоялся скандал с директором центра. Я повел себя неправильно, я решил, что дело лишь во внутренней кадровой политике. Я повелся на подначку директора и отказался от пациента.
Через три месяца приглашенный со стороны психиатр засвидетельствовал, что отклонений в психике нет. Рекомендация психологов центра звучала странно и нелепо: «вовлечение в физический труд на свежем воздухе, традиционные семейные отношения». А еще через месяц после помещения мальчика в специнтернат нашлась семья фермеров, пожелавшая его усыновить. Людей этих подыскал по программе усыновления проблемных детей сам мэр нашего города. Павел (так назвали) стал их третьим усыновленным «проблемным» ребенком.
Уже три года я тайком собираю информацию об этой семье. Фермерское хозяйство все время растет. Если три года назад они поставляли мясо только в дома самых богатых жителей города (включая директора нашего центра и мэра), то теперь отправляют мясо и в Москву. В розницу приобрести его нельзя — только эксклюзивные поставки избранным клиентам. Все дети, включая Павла, активно трудятся на ферме. Семья дружная. Я сам неоднократно видел в бинокль, как они жарят шашлыки у себя во дворе. И Павел их ест — видимо, ЭТО мясо его вполне устраивает.
Стоит ли говорить, что из всех коров и свиней в их хозяйстве за эти три года не было забито ни одной? Читать полностью…

Ночь. Нянька Варька, девочка лет тринадцати, качает колыбель, в которой лежит ребенок, и чуть слышно мурлычет:
Баю-баюшки-баю, А я песенку спою…
Перед образом горит зеленая лампадка; через всю комнату от угла до угла тянется веревка, на которой висят пеленки и большие черные панталоны. От лампадки ложится на потолок большое зеленое пятно, а пеленки и панталоны бросают длинные тени на печку, колыбель, на Варьку… Когда лампадка начинает мигать, пятно и тени оживают и приходят в движение, как от ветра. Душно. Пахнет щами и сапожным товаром.
Ребенок плачет. Он давно уже осип и изнемог от плача, но всё еще кричит и неизвестно, когда он уймется. А Варьке хочется спать. Глаза ее слипаются, голову тянет вниз, шея болит. Она не может шевельнуть ни веками, ни губами, и ей кажется, что лицо ее высохло и одеревенело, что голова стала маленькой, как булавочная головка.
— Баю-баюшки-баю, — мурлычет она, — тебе кашки наварю…
В печке кричит сверчок. В соседней комнате, за дверью, похрапывают хозяин и подмастерье Афанасий… Колыбель жалобно скрипит, сама Варька мурлычет — и всё это сливается в ночную, убаюкивающую музыку, которую так сладко слушать, когда ложишься в постель. Теперь же эта музыка только раздражает и гнетет, потому что она вгоняет в дремоту, а спать нельзя; если Варька, не дай бог, уснет, то хозяева прибьют ее.
Лампадка мигает. Зеленое пятно и тени приходят в движение, лезут в полуоткрытые, неподвижные глаза Варьки и в ее наполовину уснувшем мозгу складываются в туманные грезы. Она видит темные облака, которые гоняются друг за другом по небу и кричат, как ребенок. Но вот подул ветер, пропали облака, и Варька видит широкое шоссе, покрытое жидкою грязью; по шоссе тянутся обозы, плетутся люди с котомками на спинах, носятся взад и вперед какие-то тени; по обе стороны сквозь холодный, суровый туман видны леса. Вдруг люди с котомками и тени падают на землю в жидкую грязь. — «Зачем это?» — спрашивает Варька. — «Спать, спать!» — отвечают ей. И они засыпают крепко, спят сладко, а на телеграфных проволоках сидят вороны и сороки, кричат, как ребенок, и стараются разбудить их.
— Баю-баюшки-баю, а я песенку спою… — мурлычет Варька и уже видит себя в темной, душной избе.
На полу ворочается ее покойный отец Ефим Степанов. Она не видит его, но слышит, как он катается от боли по полу и стонет. У него, как он говорит, «разыгралась грыжа». Боль так сильна, что он не может выговорить ни одного слова и только втягивает в себя воздух и отбивает зубами барабанную дробь:
— Бу-бу-бу-бу…
Мать Пелагея побежала в усадьбу к господам сказать, что Ефим помирает. Она давно уже ушла и пора бы ей вернуться. Варька лежит на печи, не спит и прислушивается к отцовскому «бу-бу-бу». Но вот слышно, кто-то подъехал к избе. Это господа прислали молодого доктора, который приехал к ним из города в гости. Доктор входит в избу; его не видно в потемках, но слышно, как он кашляет и щелкает дверью.
— Засветите огонь, — говорит он.
— Бу-бу-бу… — отвечает Ефим.
Пелагея бросается к печке и начинает искать черепок со спичками. Проходит минута в молчании. Доктор, порывшись в карманах, зажигает свою спичку.
— Сейчас, батюшка, сейчас, — говорит Пелагея, бросается вон из избы и немного погодя возвращается с огарком.
Щеки у Ефима розовые, глаза блестят и взгляд как-то особенно остр, точно Ефим видит насквозь и избу и доктора.
— Ну, что? Что ты это вздумал? — говорит доктор, нагибаясь к нему. — Эге! Давно ли это у тебя?
— Чего-с? Помирать, ваше благородие, пришло время… Не быть мне в живых…
— Полно вздор говорить… Вылечим!
— Это как вам угодно, ваше благородие, благодарим покорно, а только мы понимаем… Коли смерть пришла, что уж тут.
Доктор с четверть часа возится с Ефимом; потом поднимается и говорит:
— Я ничего не могу поделать… Тебе нужно в больницу ехать, там тебе операцию сделают. Сейчас же поезжай… Непременно поезжай! Немножко поздно, в больнице все уже спят, но это ничего, я тебе записочку дам. Слышишь?
— Батюшка, да на чем же он поедет? — говорит Пелагея. — У нас нет лошади.
— Ничего, я попрошу господ, они дадут лошадь.
Доктор уходит, свеча тухнет, и опять слышится «бу-бу-бу»… Спустя полчаса к избе кто-то подъезжает. Это господа прислали тележку, чтобы ехать в больницу. Ефим собирается и едет…
Но вот наступает хорошее, ясное утро. Пелагеи нет дома: она пошла в больницу узнать, что делается с Ефимом. Где-то плачет ребенок, и Варька слышит, как кто-то ее голосом поет:
— Баю-баюшки-баю, а я песенку спою…
Возвращается Пелагея; она крестится и шепчет:
— Ночью вправили ему, а к утру богу душу отдал… Царство небесное, вечный покой… Сказывают, поздно захватили… Надо бы раньше…
Варька идет в лес и плачет там, но вдруг кто-то бьет ее по затылку с такой силой, что она стукается лбом о березу. Она поднимает глаза и видит перед собой хозяина-сапожника.
— Ты что же это, паршивая? — говорит он. — Дитё плачет, а ты спишь?
Он больно треплет ее за ухо, а она встряхивает головой, качает колыбель и мурлычет свою песню. Зеленое пятно и тени от панталон и пеленок колеблются, мигают ей и скоро опять овладевают ее мозгом. Опять она видит шоссе, покрытое жидкою грязью. Люди с котомками на спинах и тени разлеглись и крепко спят. Глядя на них, Варьке страстно хочется спать; она легла бы с наслаждением, но мать Пелагея идет рядом и торопит ее. Обе они спешат в город наниматься.
— Подайте милостынки Христа ради! — просит мать у встречных. — Явите божескую милость, господа милосердные!
— Подай сюда ребенка! — отвечает ей чей-то знакомый голос. — Подай сюда ребенка! — повторяет тот же голос, но уже сердито и резко. — Спишь, подлая?
Варька вскакивает и, оглядевшись, понимает, в чем дело: нет ни шоссе, ни Пелагеи, ни встречных, а стоит посреди комнатки одна только хозяйка, которая пришла покормить своего ребенка. Пока толстая, плечистая хозяйка кормит и унимает ребенка, Варька стоит, глядит на нее и ждет, когда она кончит. А за окнами уже синеет воздух, тени и зеленое пятно на потолке заметно бледнеют. Скоро утро.
— Возьми! — говорит хозяйка, застегивая на груди сорочку. — Плачет. Должно, сглазили.
Варька берет ребенка, кладет его в колыбель и опять начинает качать. Зеленое пятно и тени мало-помалу исчезают и уж некому лезть в ее голову и туманить мозг. А спать хочется по-прежнему, ужасно хочется! Варька кладет голову на край колыбели и качается всем туловищем, чтобы пересилить сон, но глаза все-таки слипаются и голова тяжела.
— Варька, затопи печку! — раздается за дверью голос хозяина.
Значит, уже пора вставать и приниматься за работу. Варька оставляет колыбель и бежит в сарай за дровами. Она рада. Когда бегаешь и ходишь, спать уже не так хочется, как в сидячем положении. Она приносит дрова, топит печь и чувствует, как расправляется ее одеревеневшее лицо и как проясняются мысли.
— Варька, поставь самовар! — кричит хозяйка.
Варька колет лучину, но едва успевает зажечь их и сунуть в самовар, как слышится новый приказ:
— Варька, почисть хозяину калоши!
Она садится на пол, чистит калоши и думает, что хорошо бы сунуть голову в большую, глубокую калошу и подремать в ней немножко… И вдруг калоша растет, пухнет, наполняет собою всю комнату, Варька роняет щетку, но тотчас же встряхивает головой, пучит глаза и старается глядеть так, чтобы предметы не росли и не двигались в ее глазах.
— Варька, помой снаружи лестницу, а то от заказчиков совестно!
Варька моет лестницу, убирает комнаты, потом топит другую печь и бежит в лавочку. Работы много, нет ни одной минуты свободной.
Но ничто так не тяжело, как стоять на одном месте перед кухонным столом и чистить картошку. Голову тянет к столу, картошка рябит в глазах, нож валится из рук, а возле ходит толстая, сердитая хозяйка с засученными рукавами и говорит так громко, что звенит в ушах. Мучительно также прислуживать за обедом, стирать, шить. Бывают минуты, когда хочется, ни на что не глядя, повалиться на пол и спать.
День проходит. Глядя, как темнеют окна, Варька сжимает себе деревенеющие виски и улыбается, сама не зная чего ради. Вечерняя мгла ласкает ее слипающиеся глаза и обещает ей скорый, крепкий сон. Вечером к хозяевам приходят гости.
— Варька, ставь самовар! — кричит хозяйка.
Самовар у хозяев маленький, и прежде чем гости напиваются чаю, приходится подогревать его раз пять. После чаю Варька стоит целый час на одном месте, глядит на гостей и ждет приказаний.
— Варька, сбегай купи три бутылки пива!
Она срывается с места и старается бежать быстрее, чтобы прогнать сон.
— Варька, сбегай за водкой! Варька, где штопор? Варька, почисть селедку!
Но вот наконец гости ушли; огни тушатся, хозяева ложатся спать.
— Варька, покачай ребенка! — раздается последний приказ.
В печке кричит сверчок; зеленое пятно на потолке и тени от панталон и пеленок опять лезут в полуоткрытые глаза Варьки, мигают и туманят ей голову.
— Баю-баюшки-баю, — мурлычет она, — а я песенку спою…
А ребенок кричит и изнемогает от крика. Варька видит опять грязное шоссе, людей с котомками, Пелагею, отца Ефима. Она всё понимает, всех узнает, но сквозь полусон она не может только никак понять той силы, которая сковывает ее по рукам и по ногам, давит ее и мешает ей жить. Она оглядывается, ищет эту силу, чтобы избавиться от нее, но не находит. Наконец, измучившись, она напрягает все свои силы и зрение, глядит вверх на мигающее зеленое пятно и, прислушавшись к крику, находит врага, мешающего ей жить.
Этот враг — ребенок.
Она смеется. Ей удивительно: как это раньше она не могла понять такого пустяка? Зеленое пятно, тени и сверчок тоже, кажется, смеются и удивляются.
Ложное представление овладевает Варькой. Она встает с табурета и, широко улыбаясь, не мигая глазами, прохаживается по комнате. Ей приятно и щекотно от мысли, что она сейчас избавится от ребенка, сковывающего ее по рукам и ногам… Убить ребенка, а потом спать, спать, спать…
Смеясь, подмигивая и грозя зеленому пятну пальцами, Варька подкрадывается к колыбели и наклоняется к ребенку. Задушив его, она быстро ложится на пол, смеется от радости, что ей можно спать, и через минуту спит уже крепко, как мертвая… Читать полностью…

Живу я в самой обычной однокомнатной квартирке самого обычного провинциального городка. Не самое захолустье, но и сходить особо некуда. Девушки нет, друзей немного, и те скорее приятели, да знакомые. Единственным моим лучшим другом, пожалуй, стал мой кот. Кто-нибудь, возможно, посчитает, что это прискорбно, но это так и менять мне ничего не хотелось.
Кот был старый, на днях ему исполнилось аж восемнадцать полных лет. Эту дату мы скромно отпраздновали, он деликатесным вискасом, я бутылкой дешёвого пива. Как-то повелось, что я величал своего питомца просто — Кот. Давным давно я пытался дать ему кличку, но морда котёнка принимала такое известное всем кошатникам довольное выражение только когда его величали Котом и никак по другому. Так или иначе, но прошли мы с Котом через многие неприятности и понимал он меня казалось с полуслова, чтобы не сказать с полувзгляда. В основном о нём и пойдёт речь дальше.
Одним непогожим вечером я возвращался с работы домой. Работал я тогда, к слову, сторожем при автостоянке, работа не сложная, но приходилось просиживать штаны в сторожке сутки через сутки, так как сторожей было всего двое. В кармане у меня лежал пакетик кошачьего корма, дождь лил даже не как из ведра, а скорее как из множества пожарных брандспойтов, поэтому по дороге я вымок как собака и продрог насквозь. Зайдя в подъезд дрожащими от холода руками я открыл замок и вошёл в дом.
Как сейчас помню — первое что меня поразило — тишина. Обычно мой приход после суток отсутствия знаменуется радостным мявканьем и прыжком пушистого комка со шкафа мне на плечи. Сейчас — ничего. Только милицейская сирена завывает на улице. Безуспешно попытавшись отогнать дурные мысли я прошёл в единственную комнату. Подумаешь, спит может животное. Никого. С тяжёлым сердцем я прошёл на кухню и увидел кота, неестественно распластавшегося, в углу, под столом. Разбрасывая немногочисленную мебель я бросился к нему, в надежде, что это новая игра, и кот сейчас подпрыгнет, одарив меня хитрым торжествующим взглядом — «Ага, напугал!». Но нет. Когда я поднял пушистое тельце, его голова безвольно откинулась. Мёртв. Я упал на колени и зарыдал. Нет, я никогда не был особенно слезливым. Когда ушёл отец — я не плакал. Когда меня уволили с работы — я не плакал. Но сейчас я сидел на коленях, и рыдал навзрыд, как маленький ребёнок, баюкая мёртвого кота, как младенца. Не помню сколько я так просидел. Через некоторое время меня будто выключило, я взял лопату, старую коробку из-под обуви и пошёл хоронить своего лучшего и единственного друга.
Жил я на самой окраине, поэтому долго до лесополосы идти не пришлось. Вырыв небольшую могилку, я положил туда кота. Соорудив нечто вроде небольшого креста из прутиков, и обложив могилку камнями я поплёлся домой. Там я не раздеваясь упал в постель и уснул беспокойным сном. Помню несколько раз за ночь просыпался и чувствовал, будто рядом со мной, как раньше, спал свернувшись кот. Но раз за разом, когда сон уходил, я ощущал пустоту рядом, и сердце моё сжималось от нестерпимой боли утраты.
Проснувшись уже под утро, я услышал лёгкое цоканье в коридоре. Так звучали шаги моего кота, когда он шёл по голому полу. Цок-цок-цок, маленькие коготки по дереву. Цок-цок-цок. Я привычно шикнул на кота, перевернулся на другой бок, и вдруг меня прошиб озноб. Я же вчера похоронил его! Вскочив с постели, со смешанным чувством радости и ужаса я бросился в коридор. Никого. Можно удивиться, как сильно на меня повлияла утрата домашнего животного. Но Кот не был простым питомцем. Он был моим другом.
Следующий день я провёл бездумно уставясь в телевизор. Под вечер спустился в магазин, купил там бутылку дешёвой водки и выпил её в одиночестве, будто поминая ушедшего друга. Когда передачи сменились белым шумом, я выключил телевизор и двинулся в сторону кровати. Раздевшись до трусов, я уже был готов нырнуть под тёплое одеяло, как вдруг услышал тихое мяуканье. Вдоль позвоночника пробежала струйка холодного пота. Дверь закрыта, окна и форточки тоже, ввиду мерзкой погоды. Значит уличный кошак проникнуть ко мне не мог. На негнущихся ногах я прошёл к выключателю. Щёлк. Электрическая лампочка осветила комнату, оставив в углах длинные тени. Снова никого. Посетовав на палёную водку, я протянул руку чтобы выключить свет, как вдруг увидел в углу характерный блеск кошачьих глаз, отразивших луч света. Тут-то меня и парализовало. Забыв дышать я смотрел в горящие кошачьи глаза в углу. Когда лёгкие начали гореть от нехватки воздуха раздалось довольное кошачье урчание и блеск исчез, будто невидимый мне кот повернул голову от света, или просто закрыл глаза. Дрожащей рукой я потянулся за фонариком, который держу недалеко от выключателя, на случай перебоев со светом, которые в нашем районе не редкость. Нащупав гладкую пластиковую ручку, я щёлкнул кнопкой и луч света ударил в угол, прогоняя тени. Развеивая мои робкие надежды увидеть в углу уличную кошку, луч выхватил старые обшарпанные обои, край дивана… и больше ничего. Тихо выматерившись я выключил фонарик.
Эту ночь я спал со светом. Не раз и не два из коридора да тёмных углов доносилось кошачье урчание и лёгкий стук лап. Через несколько часов, я, окончательно вымотавшись от страха уснул. Проснулся под трели будильника, со странным чувством умиротворения. Отчего? Наверное от мурлыканья, и от того, что я машинально поглаживал тёплый кошачий бок.
Сказать что я резко открыл глаза значит ничего не сказать. Я их вытаращил. И увидел что поглаживаю пустоту. Я готов был поклясться, что пару секунд назад чувствовал под пальцами мягкую шелковистую кошачью шерсть. Чувствовал как вздымается и опадает с дыханием бок. А теперь — пустота. Дотронувшись до покрывала я отдёрнул руку. Покрывало было холодным. Нет, не холодным. Ледяным. Будто на него поставили пакет со льдом.
Со странным спокойствием я встал, позвонил начальнику и взял больничный. Как только трубка коснулась рычага, я пулей вылетел из квартиры едва ли заперев за собой дверь. И это пожалуй было моей фатальной ошибкой.
Прошатавшись несколько часов по городу, я начал пытаться мыслить логически. Даже толкнул долгую прочувственную речь о вреде алкоголя и нервных срывов, чем словил настороженный взгляд какой-то пожилой женщины, поспешившей ускорить шаг, чтобы поскорее миновать странного типа. И вот свершилось — я спокоен. Твёрдая решимость войти в квартиру и прочесать в ней каждый угол таяла на глазах, чем ближе я подходил к дому. Подойдя к двери, я заметил что она приоткрыта — и верно, я же не запер её, когда позорно убегал. Сделав глубокий вдох, я распахнул дверь и сделал шаг внутрь.
Дело было уже к ночи, да-да, именно столько времени я пытался убедить себя войти в свою-же квартиру, наматывая круги по городу. В коридоре было темно, но из под двери в комнату выбивался тоненький лучик света. Раздались шаги и явно человеческий шёпот. Воры! Я попятился, уповая, чтобы подо мной не заскрипели старые половицы. Выберусь, позвоню в милицию от соседей.
Но, как говорится, помянешь чёрта… Проклятая половица издала громкий мерзопакостный скрип. Тут-же дверь распахнулась и сильная мужская рука втащила меня в комнату.
Красть у меня особенно нечего, но для наркоманов любая монетка на счету. А именно как наркоманов я и определил двоих мужчин, переворачивающих мою уютную некогда комнату вверх дном. Дёрганые движения, измождённые лица, но при этом отчаянная сила крысы, загнанной в угол. Один из них зажимал мне рот, приставив к сонной артерии мой-же кухонный нож, а второй искал ценные вещи.
— Где деньги держишь, сука? — нож впился в кожу, оставляя неглубокую пока царапину.
— Кончай его блять, и помоги. — рявкнул второй, не прекращая выбрасывать содержимое шкафа на пол.
Признаюсь, испугаться я не успел. Да и трусливым никогда не был, умирать, так уж по мужски, без слёз и мольбы.
В этот момент я заметил странное шевеление во тьме на шкафу. Будто тени сгустились и сформировали из себя маленькое пушистое тельце. Блеснули два кошачьих глаза. Раздалось… Не урчание, а будто тихий рык, которые издают обычно готовые к драке уличные коты. Бросок. Кот коршуном упал на голову наркоману и ударом лапы распорол тому горло. Прыжок с обмякшего тела мне в лицо. Я машинально зажмурился, почувствовал лицом прикосновение шерсти, и накроман держащий нож беззвучно оседает на землю. Боясь пошевелиться я стоял посреди комнаты зажмурившись, а вокруг меня истекали кровью два тела и раздавались мягкие шаги существа, что когда-то было моим котом.
Послышалось довольное урчание и кот потёрся о мою ногу. Собравшись с духом, я открыл глаза. Воры были на месте — вот один пытается зажать рваную рану в шее слабеющими руками, вот туловище второго… А голова… Голова человека, угрожавшего мне ножом лежала примерно в метре от его тела. Но существа сделавшего такое с двумя взрослыми мужчинами нигде не было, и только краем глаза я успел заметить блеск. Будто кто-то подмигнул мне из тени за шкафом.
Не буду вдаваться в подробности как я избавился от двух мертвецов в квартире. Скажу лишь, что соседи у меня — приличные люди, придерживающиеся принципа «моя хата с краю». Через два дня, наведя в квартире порядок, я сидел на диване, смотря какое-то тупое шоу по ящику. В одной руке у меня была бутылка пива, а другой я поглаживал холодный бок довольно урчащего кота. Кота, который появлялся из теней по вечерам, и в тени же уходил с рассветом. Читать полностью…

И столько отчаяния, столько мольбы было в его глазах, что я неохотно начал читать, сначала шепотом, а потом во весь голос, один из псалмов, выжженный на старой доске. И к моему удивлению, я действительно помнил его.

— Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…

Голос отца Нила присоединился ко мне, и я с ужасом увидел, как заманчивый огонек стал тускнеть, купол превратился в поскрипывающий в ночи шпиль, а облик знакомой деревни начал меняться. Очертания добротных жилых домов смазались и начали проявляться угловатые очертания обгорелых каркасов. До моих ушей начала доносится странная заунывная песня, подхваченная осенним ветром; она металась между темных стволов деревьев, то затихая, то вновь возвращаясь из леса. А из заброшенной деревни несся уже новый куплет скорбных стенаний, заставляя внутренности завязываться узлом, а сердце — сжиматься до размеров горошины.

— Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих, — изо всех сил старались перекричать мы усиливавшуюся песню-вой.

Голоса приобрели новый оттенок. Теперь песня звучала злобно, рычаще и угрожающе.

— Исчезнитееее… Мыыы низвергнееем вас… Усилия вааашии тщетныыы и бесполезныыы, — вдруг стали понятны слова песни.

Стараясь не слушать, боясь сбиться с текста, я закрыл уши руками. Песня не утихла, но когда упали в темноту последние слова 90-го псалма, голоса перешли на визгливый, истерический вой… и исчезли, внезапно оборвавшись.

Не сговариваясь и даже не переглянувшись, мы продолжили забег по лесу. Ноги уже отказывались меня слушать, переживания последнего часа вымотали до последней капли, и я готов был упасть замертво. Не давал мне этого делать страх потерять из виду развевающиеся впереди меня взмахи черного полотна, которое начиналось со странного оформленного головного убора.

— Помоги! — мысленно взмолился я, не зная кому, но кому-то очень могущественному.

Черная ткань взметнулась у самых глаз, обдавая лицо ветерком. И тут я почувствовал невыразимую легкость в ногах, пот, застилающий глаза высох, а дыхание заметно успокоилось.

Так, на чудесном новом подъеме, казалось бы, иссякших сил, мы добежали до деревни отца Нила.

Кажется, я требовал у монаха водки, лежа на деревянном полу избы, скулил, матерился и орал молитвы.

Полуденное солнце разбудило своим нахальным вторжением на мое лицо. Горбясь и обхватывая голову руками, за столом сидел иеромонах. Выглядел он измученным и постаревшим.

Заметив, что я открыл глаза, он устало спросил:

— Наверное, у тебя много вопросов?

Да, мать вашу в душу, вопросов у меня было хоть задом жуй.

— Здесь много деревень, — начал поселковый экзорцист. — Десятка два, наверное. А церковь только здесь есть, и вот идут жители на литургию за много километров. Осенней да зимней порой вообще во тьме кромешной из дома выходят, чтобы к рассвету до храма добраться. Вот только места эти … — голос монаха дрогнул.

— … прокляты! Наказал Господь эти земли! Поселились здесь давным-давно странные жильцы, ходили по деревням, мужикам водку бесплатно наливали, женщинам внимание оказывали, обходительны были. Ну, а те, не видывавшие ни романтики, ни любви из книжек, таяли и отдавались им. Так и привязали к себе все деревни, кем-то вроде старост даже стали. И начали они творить бесчинства великие, мужеложство, блуд, винопитие безмерное. А потом соорудили капище мерзкое, приводя в веру свою безбожную всех несчастных жителей. Сатану восхвалили они. Жертвы человеческие приносили, кровь младенцев пили, девочек постарше развращали прилюдно. И подобно Содому и Гоморре не нашлось и одного праведника, способного противостоять порокам.

Я уже всерьез подумывал сгонять к дяде Ване за самогоном, так как даже среди белого дня в меня начинал вползать холодный ужас. Не мигая глядя в столешницу, монах продолжал рассказ:

— И обрушился гнев Господень на них. Земля стала бесплодной, огнем поразил Он нечистые их жилища, а грешников язвами и гнием плоти. И позволил он исчадиям ада хозяйничать здесь, в наказание за тяжкие грехопадения. Силен был Его гнев, так что и потомки блудниц и дяволопоклонников до сих пор несут кару Его, пребывая под гнетом уныния и безысходности.

— Почему тогда они не уезжают?

— Не могут. Вообще. Совершенно. Спиваются, нищают, гибнут… Гибнут в лесах и на дорогах, сходят с ума, рассказывая о жутких вещах, пришедших им в ночи, пропадают без вести. Как только световой день начинает уменьшаться, я начинаю ходить по окрестностям, слава Господу, иногда мне удается спасать людей из расставленных ловушек Великого Лжеца. Даже проезжающие мимо подвергаются нещадному воздействию этого проклятого места. Автомобили взрываются, опрокидываются в кювет, заезжают в далеко в лес, а потом находим в кабине целую семью, ехавшую отдыхать на природу, мертвыми, с перекошенными от ужаса лицами. Бывает, и седых детей находим. Два года назад был ужасный случай…

Монах поднял голову и в его глазах блеснули слезы.

— Автобус врезался в бензовоз, пассажиры сгорели за считанные минуты.

Он отдернул рукава черной мантии, и я увидел почти по локоть обгоревшие руки с ужасными шрамами.

— Я пытался помочь, но ничего не смог сделать.

Мне хотелось заорать и ударить монаха кулаком по лицу, но в то же время я был готов зарыдать и броситься на колени к его ногам.

В этот вечер я в сопли нажрался самогона у дяди Вани, а утром виновато прощался с отцом Нилом на полустанке.

— Скажи, а дети в автобусе были? Что они кричали? — я пристально смотрел в глаза монаха.

— «Папа, помоги», — еле вымолвил чернец, опустив взгляд.

Почти месяц мне потребовался, чтобы хоть немного отойти от всего этого кошмара. Наконец, я снова захотел съездить в лес. Была уже поздняя осень, природа готовилась одеть белый саван, когда я вновь постучался в дверь к своему набожному другу и спасителю. В рюкзаке я притащил несколько бутылок лучшего кагора, красивую церковную утварь, сделанную на заказ, и несколько отрезов материи на новое облачение. Конечно, мне хотелось сделать нечто большее, но я уже знал, что отец Нил не примет никаких даров для себя лично.

Я постучал несколько раз и толкнул входную дверь. В доме было пусто. На кухонном столе лежал слой пыли, чай в обшкрябанном чайнике подернулся плесенью.

Почувствовав неладное, я добежал до церкви. Там тоже было пусто и безжизненно. Вдруг дверь хлопнула, и в храм ввалился дядя Ваня.

— … ляяяя. Всю дорогу за тобой бежал, ты что, не слышишь что ли, ору-ору ему…

— Нет, не слышал. Где отец Нил-то?

Старый алкаш помрачнел и как-будто бы обиженно засопел:

— Нашли мы его, недели полторы назад… Мертвый. Пошел искать сорванца — набычился за что-то там на родичей он, да в лес убег. Мать к нашему-то и пошла, помоги, говорит, отыскать, четвертый час нет его, темно уже…

Дядя Ваня хлюпнул в рукав.

— Не вернулись они к утру. По светлому мы сами уже пошли разыскивать, не дошел один чуток ведь… Мальца он своей хламидой закутал, а сам в одних портках остался. Пацан жив был, а вот отче наш того… от переохлождения.

Еле выговорив последнее слово, недавний собутыльник полез в карман и протянул мне смятое письмо в самодельном конверте.

— Наказал отдать тебе, если когда не вернется.

Совершенно оглушенный, я сел на алтарные ступени и надорвал конверт:

«Дорогой брат во Христе, я давно не вижу тебя, и мной овладевает беспокойство. Беспокойство за тебя и от чувства приближающегося ко мне часа смертного. Не скорби обо мне, ибо слезы по почившей душе делают путь его по мытарствам сложнее. Надеюсь, что монашеское одеяние мое, что символизирует крылья ангельские, поможет моей грешной душе воспарить над геенной огненной. Тебя же я прошу бороться с грехами, овладевающими тобой, не подпускай к себе разрушающие душу мысли, живи достойно и праведно, и узришь ты Царство Небесное, где встретят тебя возлюбленная твоя жена и отроки-мученики.
Иеромонах Нил,
в миру Констатин».

Я вспомнил взмах того самого «ангельского крыла» у моего лица и за какие-то мгновения вновь пережил ужас той ночи. Страх и горе ввинчивались мне в грудь, распространяя холод по всему телу.

Но теперь я знал, как противостоять этому.

Нет, я не уверовал в христианского Бога окончательно и бесповоротно, никуда не исчезли скептицизм и щекотливые вопросы, но зато у меня было чувство долга перед покойным другом и мужество бороться с этим коварным змеем по имени Уныние, настойчиво пытавшегося вползти в мою душу.

— Да воскреснет Бог, и расточатся врази Егo…

Слова псалма срывались с моего языка и эхом отражались под каменным куполом монастырского храма.

В этот монастырь я принес известие о гибели их брата, в этом же монастыре я принял иночество.

Я не могу овладеть Иисусовой молитвой, несмотря на все наставления. И нащупав новый узелок на своих четках, я не творю мысленно короткую молитву, положенную читать всем монахам, а шепчу совсем другие слова, совсем другой молитвы:

— Да воскреснет Бог… Читать полностью…

В этот день я едва успел на последний поезд до города. Мы пробеседовали с отцом Нилом несколько часов кряду. Это странное имя дано ему было не при рождении, а при принятии монашеского пострига. Я, кстати, не ошибся: отец Нил был именно монахом — иеромонахом, если быть точнее. От него же я узнал, что существует белое и черное духовенство, и что не так уж часто представители черного духовенства берут приходы, чаще всего они обитают только в монастырях.

Теперь наши беседы стали неотъемлемой частью моих вылазок на природу. Нет, я совсем не стремился стать ревностным христианином, да и отец Нил не слишком яростно пропагандировал свое мирровозрение. Только вот легко и радостно мне было после этих бесед, а приступы хандры прекратились совсем. Лишь редкие ночные кошмары служили мне напоминанием о той страшной утрате, которую я с таким трудом пережил…

Скрип тормозов, опрокинутый на бок автобус, бушующее пламя и крики детей, доносящиеся из безгубых ртов.

— Пааааапаа! Спааасиии нааас!

— Костяяяя… — затихающий голос жены звучал в голове даже после пробуждения. На губах явно чувствовался привкус бензина, а в комнате еще долго стоял запах гари.

Я не рассказывал об этом никогда и никому, но в один из вечеров я вдруг выложил свою историю новому другу.

— Запомни, что в большинстве случаев почившие не возвращаются! Все это проделки Лукавого, который всеми силами старается заполучить твою бессмертную душу себе в лапы. И ведь это ему едва не удалось, правда?

О своих суицидальных мыслях я умолчал, но монах попал в самую точку.

— Уныние, Костя, это один из смертных грехов! Самый, можно сказать, страшный. Всеми силами нечистый старается ввергнуть род людской в скорбь и безысходность, и всякие ужасные вещи творит с людскими умами.

— Но почему ваш бог это допускает? — возмутился я.

Отец Нил строго посмотрел на меня.

— Не ваш, а наш! И не просто так, а в наказание или испытание. Как Иову Многострадальному Он послал…

— Кто такой Иов? — не слишком вежливо перебил я.

Благодаря библейскому Иову на поезд я уже не успел.

Покурив на полустанке, я развернулся и пошел обратно в деревню. Идти было далеко, километров пятнадцать. Мои ноги, гудевшие от усталости, молили меня об отдыхе. Посчитав, что я уже не новичок, я решил не идти привычной дорогой, а срезать часть пути через незнакомый мне участок леса.

По дороге я все еще негодующе думал о том, что рассказал мне монах. Дьявол, мол, ничего не может сделать собственными руками, ссыкотно ему, что с небес он под хвост молнию получит. А вот довести до ручки — это он мастер, это всегда пожалуйста. Или типа призраком явится, напугав до смерти, или сны жуткие навеет, чтобы зритель умом повредился. Нашепчет водителю, что, мол, неплохо бы и «остограммиться», и ничего страшного, что за рулем, не первый десяток лет трассу утюжит, ничего страшного… От этих мыслей сердце вновь тоскливо сжалось.

Нет, этот христианский бог явно немилосерден. Подумаешь, первородный грех, подумаешь, два дятла яблоко без разрешения заточили. А дети платят за грехи родителей… Что за чушь! Мне тут же вспомнилась армия и распространенная метода наказывать всю роту за «косяк» одного обалдуя.

И монахи эти тоже… Если я правильно понимал рассуждения отца Нила, то принимая обеты и сан, священник взвалил на себя всю ответственность за свой приход. Ну чем надо думать, чтобы всерьез пытать направить на путь истинный обитателей подобных деревень?

«Помощь ближнему своему сеет в душе свет и не оставляет места унынию, — вспомнил я рекомендации монаха по борьбе со своим затихшим недугом. — Посему отречение от мира и посвящение себя заботам о спасении душ не только дело доброе и богоугодное, но и лекарство для своей души. Потому я здесь, забочусь не только о своих детях духовных, но и врачую душу свою». Тогда я понял, что отец Нил, видимо, тоже пережил в свое время много ударов судьбы, а быть может, был и в состоянии, близком к моему. Но спрашивать об этом я постеснялся.

Часа через полтора я понял, что заблудился. Шел первый час ночи, а я обреченно брел по ночному лесу, надеясь отыскать хотя бы приемлемое место для ночлега.

Неожиданно лес расступился, и я очутился на хорошей асфальтированной дороге. Судя по придорожным знакам, она вела на прямую трассу до города.

— Ну хоть что-то, — облегченно вздохнул я и уже уверенно зашагал по асфальту без опаски напороться на какую-нибудь корягу.

Вдруг я услышал нарастающий шум мотора. Замахав руками, я побежал навстречу спасительному свету фар, но машина тормозить не собиралась.

Оранжевый бензовоз мчался прямо на меня. Я поспешно отошел на обочину и невдалеке увидел красный «Икарус», ехавший в противоположном направлении. Несколько раз вильнув, бензовоз попытался затормозить, но тяжелую канистру вынесло на встречную полосу. «Икарус» был обречен. Со страшным грохотом автобус впечатался в бензовоз, сминаясь в гармошку и разбрызгивая дробленое стекло, потом взорвался.

— Пааааапаа! Спааасиии нааас!

В искореженном, объятом пламенем автобусе корчились близнецы, протягивая в мою сторону обугленные ручонки.

Не разбирая дороги, не обращая внимания на гудящее пламя и лужи бензина, я бросился к смятому «Икарусу»…

Вдруг чья-то рука схватила меня за куртку, рванула назад и повалила на землю.

— Да воскреснет Бог, и расточатся врази Егo, и да бежат от лица Его ненавидящии Его! — грянул у меня над головой грозный и властный голос.

Крики превратились в неясное бормотание, а пламя начало мигать, как картинка в неисправном телевизоре.

— Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня .. — голос продолжал читать 67-й псалом, и наваждение исчезало.

— Дивен Бог во святых Своих, Бог Израилев…

Исчезли обгоревшие остовы машин, исчез огонь и бензиновые пятна, исчезло все, и только заунывный ветер пел грустную свою песню и гнал по темной трассе опавшие листья.

Наконец, я осмелился подняться на ноги. Передо мной в полном, невиданном мной доселе, монашеском облачении стоял бледный иеромонах.

— Смотри, куда ты бежал, — отец Нил вытянул руку вперед. Присмотревшись, я увидел огромный провал в асфальте, на дне которого торчали ввинченные штопором арматуры, валялись обломки камней и асфальта вперемешку с истерзанными скелетами автомобилей. Зажав динамо-фонарик, я направил луч на дорожный знак. «Проезд закрыт, — гласила надпись. — Ведутся ремонтные работы».

Подхватив меня под руку, монах приложил палец к губам и потянул меня обратно в лес. Мы шли быстро, почти бежали и наконец я увидел деревню. Чернел купол сельской церквушки, поскрипывала сломанная изгородь крайней избы, а чуть поодаль горело окошко дяди Вани: ложился он поздно, внимательно контролируя процесс изготовления самогона на самодельном аппарате.

И я побежал к этому спасительному огоньку. Как и в первый раз, я вдруг был остановлен мощным рывком назад.

— Нет! — одними губами прошептал мой спаситель.

— Не сюда! — добавил он хриплым шепотом.

— Да как это не сюда? Нам что, в лесу оставаться? — я изо всех рвался на свет в окошке, как заправский мотылек.

Больно сжимая за плечо, монах пытался бороться со мной.

— Читай, читай тоже, ты ведь помнишь молитву! Читать полностью…