на Screepy.ru

Два года назад, я был увлечён одной супермоделью. Это действительно была очень и очень красивая женщина. Самая красивая из всех, кого я видел. Однажды, когда я просматривал её веб-сайт, я заметил, что у неё есть аккаунт на Facebook. Я послал ей предложение дружбы, и на следующий день она приняла его.

На Facebook у нее были тысячи поклонников, и всякий раз, когда она размещала новую фотографию, она писала ещё несколько строк, рассказывая о том, что происходит в её жизни. Ее поклонники тоже оставляли под фотографиями комментарии, какая она красивая, и как они её обожают.

Супермодель обновляла фотографии на Facebook ежедневно. Иногда она меняла причёску, иногда фотографировала себя без макияжа, а иногда одевала разные платья.

Каждое утро, когда я уходил на работу, я проверял её аккаунт на Facebook, чтобы увидеть, какие новые фотографии она разместила. Тем не менее, в один прекрасный день, когда я проверил Facebook, никаких обновлений не было. Я был немного разочарован.

Затем я посмотрел на последний комментарий, который она разместила:

“Я думаю, меня кто-то преследует. На самом деле, я уверена в этом. Кто-то был в моей комнате вчера, когда меня не было. На днях, я почувствовал, что за мной следят. Это один из вас? Завтра я обращусь в полицию”.

Ниже было много комментариев от её поклонников, которые говорили, что беспокоятся о ней, и просили её писать, всё ли с ней в порядке. Да, это было жутко, но я не стал долго думать об этом.

Всю следующую неделю супермодель больше ничего не писала, но фотографии на её странице стали обновляться каждый день. В понедельник, это был крупный план носа, во вторник ее рот, в среду ее ухо, в четверг ее рука, в пятницу бёдра, и в субботу ступни ног.
В комментариях, которые её поклонники оставляли, они волновались всё больше и больше.

Когда я увидел фотографию, опубликованную в воскресенье, меня чуть не вырвало. Это была фотография улыбающегося человека, который держал в руках изуродованный труп женщины. Голова у неё была отрезана и помещена на живот трупа. Под фотографией было сообщение:
“Вот ваша драгоценная супермодель! Никто из может владеть ею. Она теперь принадлежит только мне, и я не буду делиться ей ни с кем. Ее пароль было слишком легко разгадать. Это был ее день рождения”.

Это был настоящий ужас. Как только я увидел это, я вызвал полицию, чтобы сообщить об этом, но они не восприняли мои слова серьёзно. Я решил зайти в полицейский участок лично. Я дал им ссылку на её страницу, и когда они вошли в интернет, я понял, что фотография снова сменилась.

Это была фотография отрезанной мужской головы.

Полиция немедленно выехала к ней на адрес, и взломали дверь в её квартиру. Внутри они обнаружили труп мужчины и женщины. Оба были обезглавлены .

Полиция столкнулась с настоящей загадкой. Они знали, кто убил супермодель, но им так и не удалось выяснить, кто убил её убийцу. По сей день, дело не раскрыто. Читать полностью…

Всё началось со снов. А точнее — с одного и того же сна.
Мне снились зубы. Самые обыкновенные человеческие зубы. Мои.
Обстоятельства всегда были разными: я могла быть дома, на работе, в уборной института, на пиратском судне, в космосе, цветочном саду или на лужайке Мистера Муравьеда, но суть всегда оставалась одной — они выпадали.
Почти без боли, но всегда с кровью. Вначале я чувствую как шатается один зуб. Я начинаю расшатывать его языком — я этого не хочу, но так получается. Пара мгновений и вот я держу его в руках, а до пустующего места во рту теперь противно дотрагиваться языком. Ну знаете как это бывает. Потом наступает очередь второго зуба. Я чувствую, что шатается и он. Взад-вперд, взад-вперед — и я уже чувствую привкус крови от второй зияющей дырки в своей десне.
Дальше — хуже. Зубы начинают выпадать с очередностью по два, по три, по пять. Скапливаются во рту, я не успеваю их выплёвывать. Все равно что набрать полный рот камней — чувства схожи. Не нахожу лучшего места — и все зубы, вперемешку со слюнями и кровью, летят ко мне в руки. Не самое приятно зрелище. Хуже этого только оголённые десны.
И знаете — к этому невозможно привыкнуть. Каждый раз так же мерзко и так же реалистично. Каждый раз, просыпаясь, первым делом нащупываю зубы. Каждый раз выдох облегчения. Фууууууф, если бы вы знали.
Если честно — вначале было даже забавно. Было, чем разбавить буднинские истории. Мол, а знаешь — у меня опять зубы выпали сегодня. Да ладно, серьезно? Ага. Прикол!
Потом стало не очень. Но это только начало.

А дальше было вот что.
Дома завелась моль. Это замечаешь не сразу. Там штучка, там штучка, там прибьешь, там смахнешь, там и забудешь.
Но её становилось больше. В один день я просто поняла, что она везде: на стенах в большой комнате (это там где диван и телевизор), у компьютера в другой комнате, на ноутбуке, в коридоре, когда надевала кеды и смотрелась в зеркало, в туалете, когда умывалась и занималась \»делами\», на кухне, когда готовила чай, в холодильнике, когда доставала творожок, но окончательно меня добил тот момент, когда я увидела моль в макаронах, а точнее в кастрюле, где три моли плавали вместе с моей потенциальной едой. В тот день я их не ела. А вечером попросила своего молодого человека вытряхнуть и проверить два ящика на кухне, где хранились злополучные макароны и прочие крупы. Сама я этого делать не стала — мне совсем не хотелось наткнуться на гнёзда этих штуковин. Собственно гнёзд оказалось три. Это было фуфуфу. Хорошо, что я этого не видела, а мой молодой человек быстро всё выкинул и промыл. Сошлись на том, что моль была кухонной, но я на всякий случай развесила еще вонючек по шкафам с одеждой, да и вообще везде. Но на этом тоже ничего не закончилось.

Моль не ушла. Её определенно стало меньше, но все же она все еще была в квартире.
Я предположила, что это выжившие из выкинутых гнёзд не могут вернуться назад и ищут новое прибежище, поэтому продолжала размазывать их по обоям, в надежде истребить последних солдат и успокоиться. Но сегодня я допустила, что возможно я ошиблась и стала раздумывать над местами возможных новых или незамеченных ранее гнёзд. И тут мне на глаза попался старый диван. В диване имелся большой отсек для одеял, подушек, постельного белья и всего такого. Но помимо этого там еще хранилась куча хлама — старые простыни, скатерти, шторы, сшитые мамой, шторы сшитые бабушкой, штук двадцать полотенец, среди которых были и новые (подаренные) и старые окаменевшие, какие-то непонятные ткани, покрывала, тряпочки всевозможных размеров и проч. проч. проч. Я поняла — искать нужно было там. Собственно надо сказать, что в этот отсек я заглядываю крайне редко — только когда мне нужно поменять постельное белье — достаю новое, складываю старое постиранное. Раз-два. Открыть-закрыть. Никаких гнёзд. Никакой моли.Но может быть глубже? И я полезла.

На этот раз любопытство взяло верх и я не стала дожидаться своего молодого человека и быстро открыла крышку дивана. Сверху как раз лежало белье. На всякий случай я решила проверять сразу всё, поэтому начала вытряхивать наволочки, простыни и пододеяльники……..как вдруг я услышала как что то упало. Что то маленькое. Что то, что я не сразу заметила. То, что ввело меня в ступор.
Зуб.
Зуб? Я не могла поверить. Я даже не сразу поняла, что он настоящий. Но да, это был зуб. И он был мой.
Я знала это наверняка, мне даже не нужно было нащупывать языком дырку у себя во рту, я просто это знала.
Может быть из-за того, что так часто видела его во сне? Не знаю.В любом случае это не самое странное из того, что мне пришлось переварить у себя в голове, а странным было то, что все мои зубы были на месте.
Минут пять я просто сидела и смотрела на него. Когда первый шок прошел, я постаралась мыслить логически.
В голову ничего не лезло, у меня даже начались размышления о том, что я сплю, мне это снится и это просто какая-то новая разновидность сна о зубах для меня…………..как внезапно я всё поняла, меня как водой облили. Это подстава! — по-моему я это даже выкрикнула. ХА!!! Конечно подстава! Дима решил подшутить, раздобыл где-то такой реалистичный зуб и подсунул его сюда! Ну конечно! Все сразу встало на свои места. Мне даже стало смешно, что я сразу не догадалась. Как глупо! Дима наверное думал, что я замечу его, когда буду складывать белье, но ошибся в сроках. Ха! Действительно хорошая шутка! И вот тут уже ошиблась я.

Отложив в сторону зуб, я стала разбирать ящик дальше. Полотенце, скатерть, скатерть, непонятная тряпка, еще полотенце……..и еще два зуба. Таких же реальных, как и первый. Только было еще кое-что. Они были в крови.
И тут я разозлилась. Не знаю почему, но шутка внезапно перестала казаться мне такой уж смешной, и даже наоборот — глупой и идиотской. Мне уже было плевать на моль, я стала выгребать руками всё тряпье из дивана и швырять его на пол в поисках новых зубов. И я их нашла.

Всё дно ящика было усыпано зубами. Мерзкими слюнявыми кровавыми зубами. Моими зубами.
Я не знаю откуда они там взялись, и я не знаю сколько их там было и сколько их там есть до сих пор — я не хочу об этом думать. Я знаю только то, что они реальные, такие же как я и такие же как клавиатура, на которой я всё это печатаю.
Я не знаю сколько они там пролежали и сколько могли бы еще пролежать, но я почему-то знаю, что во дворе довольно мягкая земля, я знаю где взять лопату и знаю, что копать будет легко. Читать полностью…

Началось все это давным-давно. Мы учились в одном классе, звали ее то ли Катерина, то ли Кристина, но с первого класса и до десятого она была для нас Пеппи. Ну, может кто еще помнит — Пеппилотта Виктуалия Рульгардина и так далее, она же Пеппи Длинныйчулок.

Неунывающая, живущая не по правилам, с буйной фантазией, всегда готовая куда-то мчаться и что-то организовывать. Рыжая, прикольная, всеобщий друг и товарищ. Единственная беда ее школьных лет – в старших классах парни напрочь отказывались воспринимать ее как девчонку. «Пеппи – это ж друг, а друзей не трахают». Пеппи этим обстоятельством вроде бы ничуть не огорчалась, ей и так жилось неплохо.
Был выпускной вечер, последний звонок, экзамены выпускные и экзамены вступительные. На несколько лет я потерял Пеппи из виду.

Иногда задумывался над тем, каким идиотом был, и какую классную девчонку упустил. Особенно после звонков моей бывшей с очередными истеричными выкриками касательно того, как я, гад такой, разбил и разрушил ее жизнь. Пометавшись туда-сюда по жизни, я вроде бы наконец устроился с работой-жильем, хотя личная жизнь по-прежнему оставляла желать лучшего. Подружки приходили и уходили, ни одна не задерживалась надолго. Дни текли мимо, один как две капли походил на другой. Как-то в выходной я застал у нашего подъезда грузовик. На асфальтовой дорожке выстроились в ряд завернутые в полиэтилен кресла и сложенный диван, с ними соседствовала кухня. Мне всегда казалось, что вынесенные из квартиры вещи в непривычной обстановке выглядят очень жалко. Кто-то то ли съезжал, то ли переезжал к нам. Поднимаясь по лестнице, я выяснил, что новоселье идет в квартире ниже меня этажом. Прежде там обитала тихая пожилая пара с толстым визгливым мопсом. Потом старик умер, а старушка с псом уехали. Интересно, кто теперь будет вместо них.

Грузчики перетаскали мебель, фургон взревел мотором и укатил. Через пару дней я столкнулся с выходившей из квартиры очаровательной девицей – короткая юбка, длинные ноги, бархатные глаза, как у лани. Под ногами у девы крутился ребенок лет двух или трех. Мы покивали друг другу, как положено добрым соседям. Вышли на улицу, девица, волоча за собой дитя, направилась к машине – пузатому «датсуну» не первой молодости. За рулем кто-то сидел, девица с ребенком забрались внутрь и укатили. Жизнь в многоквартирном доме – странная штука. Вроде бы ты постоянно среди людей, но с некоторыми из соседей можешь не сталкиваться годами. До сих пор не знаю, кто живет в квартире на втором этаже, где стальная дверь без номера. А тут – я брел с работы, одновременно запарковался водитель «датсуна», я мельком глянул и аж споткнулся, гадая – она, не она?

— Пеппи?

Моя тонкая-звонкая одноклассница раздалась по меньше мере на три-четыре размера. Бюста у нее так и не выросло, сложением и лицом бывшая Пеппи больше напоминала канадского лесоруба, но школьных прозвищ она не позабыла.

— Джимми? – изумилась она. – Вот те здрасьте нафиг! А еще говорят – мегаполис, мегаполис… Слушай, у меня тут пивасик есть, хочешь? Или тебя дома ждут? Нет? Я только своим звякну, что наткнулась на окаменелость из прошлого.

Нет, все-таки некоторые вещи не меняются. Пеппи по-прежнему оставалась душой нараспашку, не желающей склоняться под ударами судьбы.

Спустя пару часов я знал почти все о жизни Пеппи с последнего звонка и до нынешних дней. Неудачное замужество, ребенок, поиски себя и места в мире, десяток сменянных работ. Психолог, курсы, обучение, бизнес. Подруга – Пеппи сопроводила это слово вызывающей ухмылкой, мол, валяй, не упусти шанса проявить циничный мужской шовинизм. Я понимающе ухмыльнулся в ответ, мы чокнулись бутылками «Будвайзера». При нынешнем разгуле толерантности какое мне дело до того, с кем живет и спит девчонка, с которой мы сидели на соседних партах?

Ее симпатичную подругу звали Оксаной. Ребенка – Софией. Они держались вместе уже второй год и вроде бы все были счастливы. Я иногда заглядывал к ним в гости, посмотреть новый фильм или просто посидеть в компании, иногда Пеппи наведывалась ко мне. Обычно я стараюсь держаться подальше от маленьких детей – какие-то они крикливые, навязчивые и совершенно невменяемые, но Соня оказалась счастливым исключением. Не орала, не лезла на руки, не совала свои игрушки с требованиями немедля познакомиться. Тихонько сидела рядом и слушала, едва ли понимая одно наше слово из пяти. Три девицы жили в обычнейшей двухкомнатной квартирке, на удивление быстро превратив ее в уютное семейное гнездо. Мне и моей бывшей этого сделать так и не удалось, несмотря на купленную технику, новомодную плазму и феншуевые фиговины. Мне нравилось бывать у них. Их дом успокаивал, навевая мысли о том, что даже в нынешние паршивые времена пресловутое семейное благополучие вполне достижимо. Переехали они в начале весны, осенью Соня начала ходить в детский сад, а вот зимой что-то начало разлаживаться. Сперва незаметно, по мелочам – бодрая девчонка Соня стала хуже выглядеть и постоянно шмыгала носом, они все реже звали меня к себе, Пеппи, когда приходила, смолила сигарету за сигаретой, но выспросить у нее ничего толком не удавалось. Пару раз я заставал их с Оксаной ссорящимися у автомобиля, сквозь обледеневшее стекло белело печальное личико Соньки. А я даже не знал, что делать: чужая жизнь, как известно, потемки. Что проку с моего вмешательства, если я даже не в курсе, в чем их проблемы? Да и зачем этой парочке делиться с посторонним мужиком своими секретами?

Зимой день кончается быстро, а вечера тянутся и тянутся, как серая тусклая муть, раздражающая и исподволь сводящая с ума.

— В квартире, которую мы купили, прежде кто жил? – Пеппи, что теперь бывало нечасто, заглянула на огонек, и сходу взяла быка за рога. – Они никогда не жаловались, что в доме есть что-то… такое?

— Никогда, — честно ответил я. – Во всяком случае, я ничего от них не слышал. Собака порой лаяла, так ведь на то она и собака, чтобы бессмысленно брехать. Однажды их затопили с верхнего этажа, как-то прорвало канализацию, вот и все. Пеппи, да что у вас такое творится?

— Кто бы знал, да мне сказал, — буркнула Пеппи. – Нёх у нас какая-то творится. Ты знаешь, что такое Нёх?

— В общих интернетных чертах, — кивнул я. – Оно хоть в чем-то конкретно выражается? Пеппи злобно отковырнула бутылочную крышку о край стола:

— Вещи исчезают. Обои мокрые. Мы их недавно поклеили, хорошо клеили, с толком. А они мокнут, как будто под ними стена течет. Достало. Лампочки постоянно лопаются. И еще эти чертовы игрушки…

— А что с ними не так?

— Да у Соньки три ящика этих треклятых плюшевых зверей. Мы их всякий вечер складываем к ней в комнату, и всякое утро они расползаются повсюду. Словно раскладывает кто-то. Окса на днях бежала чайник выключить, чуть ногу не подвернула. Я уже хотела со злости их выкинуть, так Сонька в истерику. Окса, опять же… — она прервалась на долгий глоток. – Окса на работу хочет устроиться, а все никак не может. То вместо собеседования разводка какая-то, то магическими носками в электричке торговать, то просто и откровенно с порога начинают клянчить «дайте денег». Она из-за этого на стенку лезет и на людей бросается. Сонька с простудами бесконечными, денег уже не хватает на лекарства… Ночью спать не могу, душно. Откроешь форточку – холодно. Муть какая-то в голову лезет. Шепчет кто-то на ухо, под кроватью топочет… Ну да ничего, — она нахмурилась. – Не на такую напали. Я ничего не боюсь. Они все у меня будут хрюкать со всхлипами!

Не имея практического опыта борьбы с Нёх, я не решился давать советы. Но не позавидовал нечисти, решившей померяться силами с нашей Пеппи. С этой станется прожечь квартиру виртуальным напалмом и вымести тушки поверженных врагов за порог поганой метлой. С этого разговора миновала неделя или две, не помню точно. Близился Новый год, на работе начался традиционный аврал и гонка на выживание, из-за круглосуточного снегопада город обледенел в пробках и сосульках, и я добредал домой едва ли к полуночи. Даже не сообразил сразу, что в дверь названивают. Судя по решительности звонка – Пеппи. Но за дверью обнаружилась ее гёрлфренд, которая Оксана. Напуганная, раздраженная и с фонариком. Лестница за ее спиной была погружена в темноту.

— Э-э… — сказал я.

— Я знаю, это идиотизм, — устало сказала она. – Пеппи сказала, чтобы я пошла и позвала вас. У нас нет света. У нас какая-то хрень ползает по дому. Я боюсь. Я сейчас зареву. Пеппи ничего не хочет объяснить, только матерится. Софа спит. Что мне делать?

— Э-э… — в подобных ситуациях я обычно бываю весьма красноречив. – Вы вот что. Вы сидите здесь. Тут светло и тепло. Кухня, чайник, кофе. Я закрою дверь, возьму ключи и пойду спасать Пеппи. У вас мобильник с собой? Если что, будем слать панические смс.

Она вяло улыбнулась. И даже не стала спорить. А я пошлепал вниз по ступенькам, едва не навернувшись, хотя пробегал по этой лестнице тысячу раз. В нашем доме маленькие стандартные квартиры. Та, в которой жили три девицы, была зеркальным отражением моей. Но сегодня их маленькая прихожая показалась мне бесконечной. Там больше не ощущалось уютного тепла, там было стыло и холодно – и я до усрачки перепугался того, что сейчас споткнусь о что-нибудь, а это окажется рука или нога мертвой Пеппи. Или я увижу ее внутри большого зеркала на дверях ванной, она будет стучаться и беззвучно кричать, а как мне объяснить ей, что она застряла внутри отражения?

— Пеппи! – сиплым шепотом воззвал я.

— Тут, — сразу же отозвалась она. – Окса отсиживается у тебя? Ну и правильно. Ползи сюда. Слушай.

Пеппи сидела на диване в гостиной. Очень спокойная и собранная. Она зажгла пару свечей, но как-то они не сильно разгоняли темноту. Но мы же не в готическом, мать его ети, замке, мы в комнатушке размерами три на три метра. И я вижу темный прямоугольник окна, и мерцание зарядных огоньков на многочисленных гаджетах – желтых, зеленых и синих.

— Ты пробки проверила? – на всякий случай спросил я.

— Три раза. Света нет. А этим заразам все равно, — Пеппи судорожно вздохнула, как большое усталое животное. – Кажется, они иногда перемещаются. Этого не может быть, Джимми. Мы в цивилизованном мире. Посреди огромного города. Никаких нёх не существует.

Что-то скользнуло мимо меня, тихо-тихо и вкрадчиво, как осенняя паутинка.

— Мне нужно пойти и проверить Соньку, — заявила Пеппи. Помолчала и добавила: — Но я не могу.

— Боишься? – не понял я.

— Я думаю, мне не встать, — но, противореча собственным словам, она грузно поднялась с дивана. Мне померещились тонкие белесые ниточки, потянувшиеся за ней и оборвавшиеся. Может, это был синтепон из прохудившейся обшивки. Пеппи захватила свечу. Спотыкаясь о разбросанные игрушки, мы дошли до второй двери, с витражом в виде кораблика. Я повернул ручку, заглянул внутрь – и едва не завопил, увидев застывшую на фоне окна головастую уродливую фигуру. Потом до меня дошло – это же обычный компьютерный стул, на спинку которого навалены вещи. Слева у стены должен стоять большой диван, где спит ребенок… а над диваном что-то висело, что-то навроде большой темной шали, складками обвисающей с потолка. Я хотел спросить, зачем над кроватью прицепили такое дурацкое сооружение, но Пеппи как-то странно охнула и вытянула вперед руку со свечой. Огонек задрожал и заморгал, собираясь погаснуть, и в эти несколько мгновений мы разглядели…

А черт его знает, что мы разглядели. Я видел пыльную тряпку или как ее еще назвать, она болталась в воздухе без видимой опоры и дрожала, в ее растянутых складках угадывалось лицо – или оскаленная морда? Я видел спящего ребенка. Видел промельк чего-то белого, с силой врезавшегося в эту дрянь и забарахтавшегося в складках. Потом белое с тихим сдавленным писком вылетело прямо мне под ноги, а черное полотно съежилось и утекло наверх, туда, где стена соединяется с потолком, и где у девиц был прилеплен декоративный узкий карнизик. Машинально нагнувшись, я подобрал то, что ударилось о мою ногу. Это был декоративный кролик со вспоротым брюхом, как на плакате по анатомии в шестом или седьмом классе. Он слабо дергался, и я чувствовал, как его теплая кровь стекает по моей руке и капает на паркет. Кто-то впустил ему кишки и внутренности, они узлом перепутанной розовой и красной гадости свисали наружу. И тут свеча погасла. Кролик трепыхнулся в последний раз и, видимо, издох. Я понял, что сблюю прямо здесь и сейчас, но Пеппи мертвой хваткой впилась мне в плечо – и мы услышали голоса.

Как детские. Дети, которые очень далеко от нас, но упрямо пытаются докричаться, объяснить, предостеречь. Не очень разборчивый хор детских голосов:

— Они спят летом, но просыпаются зимой… Ищут слабых, беззащитных… Они просачиваются, текут черной водой с той стороны… Она хозяйка, маленькая хозяйка, мы защитим ее… Они не тронут ее, вы не трогайте нас…

У меня в голове все плыло, как при сильной температуре – когда сознание не с тобой, а болтается воздушным шариком в трех метрах над твоей головой. Голоса шептали, слившись в один неумолчный, текущий, шелестящий шепот…

Под потолком звонко щелкнуло. Зажглась люстра, одна лампочка взорвалась. Мы стояли на пороге обычнейшей детской комнаты, забитой игрушками, картинками, рекламными постерами мультиков и прочей ерундой, так дорогой детям. Проснувшаяся Сонька села в кровати и недоуменно уставилась на нас, хрипловато спрашивая:

— Где Розочка? Ма, где моя Розочка?

Я запоздало сунул руку с дохлым зверьком за спину – и замер. У меня в руках была игрушка – плюшевый кролик, в точности как настоящий, только плюшевый, с ярлычком фирмы на лапе. Совершенно целый.

— Розочка! – дитя углядело кролика и потянулось к нему. – Джимми, зачем ты взял Розочку?

— Она упала с кровати и я об нее споткнулся, — усилием выговорил я. – Держи.

— Глупая Розочка, — наставительно проворковала Сонька, заталкивая кролика под одеяло. – Ма, еще ночь?

— Ночь, — замороженным голосом подтвердила Пеппи. – Спи. Нам… нам что-то послышалось, да еще свет отрубился. Но теперь все в порядке. Спи.

Она выключила люстру, но мы не смогли сразу уйти. Стояли на пороге, ощущая, как глаза медвежат и пони, котят и дракончиков пристально смотрят на нас из успокоившейся, ставшей мирной и нестрашной темноты. Глаза стражи, что никогда не спит, никогда не устает, никогда не бросит свой пост… пока маленькая хозяйка не вырастет.

— Сонька на днях углядела в «Детском мире» хаски размером с настоящую, — медленно произнесла Пеппи, прикрывая дверь. – И запала на нее больше жизни. Она, правда, стоит под пять тысяч. Как думаешь, купить? У нее ж там сплошная мелюзга… а эта хоть будет здоровая. Собака все-таки. Хоть и плюшевая.

— Купи, — согласился я. – Завтра же. Читать полностью…

Я публикую это сегодня ночью в надежде, что это прояснит недоразумения, касающиеся исчезновения Дебры Линдси Кейн, и это может стать причиной насмешек в мой адрес. Камни и палки, в таком духе. Но ничего из этого не будет иметь никакого значения после сегодняшней ночи. Воспринимайте это как мою жалкую попытку извиниться. В том, что произошло, есть часть моей вины.

Даже в свою лучшую пору, интернет блогерша Sugarcaine была просто одним из множества веб-комиков. Она была забавней, чем большинство из них, и определенно хорошо владела пером, но в остальном не была более заметной других. В течение нескольких лет, обстоятельства ее исчезновения упоминались лишь изредка, в весьма непонятных темах на форумах. И она была бы забытой навечно, если бы городские рабочие не нашли эту запись в прошлый понедельник.

Настоящая «Sugarcaine» представляла собой милую рыжую мальчуганку Дебру Линдси Кейн. Ее сестра Пейтон описывала ее как, «…мешок, полный кулаков, ногтей и собственных мнений, только ищущая повод, чтобы сорваться на ком-либо; питающаяся пивом и озлобленная после смерти отца в 91 году».

Дебра начала свою карьеру блогера случайно, когда один из ее друзей уговорил ее создать свой аккаунт на MySpace. Она думала, что подобные блоги эгоцентричны, переполнены вымышленных страданий и весьма бессмысленны, так что она использовала свой аккаунт, чтобы пародировать глупый бред своих сверстников. Спустя некоторое время, она стала критиковать поп-культуру и порой писать статьи о книгах, комиксах, фильмах, и все, что упоминалось в гневных письмах ее растущей аудитории.

Она смекнула, что людям нравится то, что она пишет, и в середине 2005 она удалила свой аккаунт на MySpace и создала свой собственный сайт, «Sugarcaine Junction». Несмотря на то, как хорошо писала свои статьи Дебра, ее сайт был, в лучшем случае, посредственным. Большинство из людей, живущих в интернете, даже не знали, что она вообще существовала, так что гораздо больше были не в курсе, что она исчезла и, вероятно, была убита.

Ровно до тех пор, пока городские рабочие нашли эту запись.

Дебра никогда не пропускала праздники и фестивали, так что ее сезонные статьи обычно были самыми ожидаемыми. Она сочинила на удивление остроумную застольную песню для ее обзора фестиваля Октоберфест; трогательное стихотворение на День Отца, о чем она отказывалась говорить после. На Рождество в 2005 году она написала серию пародий на Библию, впоследствии чего был побит рекорд на количество гневных отзывов, которые она получала.

В то время меня знали как «DeadAtFifty», числившимся одним из постоянных читателей Sugarcaine. В первую неделю октября 2006 года я предложил, чтобы она провела ночь в особняке Дейли, а потом написала об этом в своей статье, посвященной Хэллоуину. Она публично объявила, что я был ребенком и дебилом. Это вынудило меня добавить приз в 1 000 долларов. Она сразу согласилась.

На последней неделе месяца Дебра заявила, что отправляется в часовую поездку до особняка Дейли, рассчитывая на «жуткую ночь». Отправляясь в путь вечером 29 октября, она подстрекала своих читателей «Оставаться с нами до получения подробностей о моем тысячедолларовом путешествии до особняка Дейли, наполненном привидениями». Я действительно хотел дать ей 1000 долларов, но я бы никогда не выбрал этот особняк, если бы знал, что там произойдет.

Дебра всегда собирала информацию о том, что собиралась посетить, до или после ее «путешествий» (как она называла все, о чем писала – «Оставайтесь с нами для подробностей о моем путешествии по последнему фильма Скорсеза»), если было необходимо сделать ее похвалу или насмешку завершенной. В ее квартире полиция нашла кипу газетных вырезок о семействе Дейли с 1960 года.

Благодарственная статья Кевину Дейли за те жизни, что он спас, как пожарный; статьи о свадьбе с его возлюбленной Наоми Велч в 1970 и рождении их сына, Джефа, в 1971; сведения о все растущей известности Джефа как о художнике-абстракционисте в возрасте всего двенадцати месяцев; слухи о том, что Наоми умышленно бросила своего сына на лестницы, что стало причиной для его аутизма; и, конечно, бесполезные поиски тел, после исчезновения семьи в 1982.

Большая часть статей была написана со слов соседей и друзей и посвящена тому дню, когда в последний раз видели семью Дейли. Поведение Джефа стало хуже, но те работы, которые он рисовал в художественном классе, были такими же обстоятельными, как и раньше, изображающие мрачные реальности искаженных форм и смутных теней – это были образы, которые он не использовал с тех пор, как был ребенком. Он утверждал, что «шепчущие» заставляют его рисовать такие вещи. Когда его спрашивали, кто такие «шепчущие», единственное, что он говорил, было: «Они следуют за мной по всему дома – Я не могу их увидеть, но я знаю, что они рядом».

Я не думаю, что это было игрой воображения; я думаю, что его подсознание было «дверью» в другой мир, и, может быть, его мать знала об этом и поэтому пыталась его убить. Если это действительно так, то ей стоило быть более упорной.

Один из коллег Кевина описывал его, как «нервничающего, еле как сдерживающего себя, будто его преследовал сумасшедший, и он не мог с ним справиться». Наоми, которая обычно обычно встречала посетителей своей таверны яркой улыбкой и теплым «Здравствуйте», замкнулась в себе и отказывалась выходить. Она довольно часто посещала ванную комнату, но только для того, чтобы спрятаться в кабинке и плакать, закрыв рукам уши. И в один день, Джеф не пришел в школу, а его родители не появились на работе. Они словно растворились в воздухе, но, по словам соседей, далеко не тихо.

Остальные статьи описывали странные, но ничем не примечательные вздохи и звуки, исходящие из владений семьи Дейли с 1989 по 2004. Некоторые из этих статей были настолько ненормальны, что были приняты за мистификацию или просто грубое преувеличение.

Соседская собака забежала на веранду особняка. Когда она вернулась, то несколько последующих дней только скулила, съеживалась, и выла без какой-либо причины. Однажды утром, хозяева проснулись и обнаружили, что собака пропала. Больше ее никогда не видели.
Молодая пара утверждала, что видели какой-то силуэт, шепчущий что-то, в тени на заднем дворике поместья, когда они проходили мимо него поздней ночью. Они не могли ответить, был ли там действительно кто-то или нет, и они продолжили свою прогулку, преследуемые тенью. Через несколько кварталов они вместе исчезли.

Несколько почтальонов говорили о чем-то подобном, утверждая, что замечали какое-то движение и невнятные голоса внутри дома во время своих обходов. Один предположил, что это были местные хулиганы, и вызвал полицию. Они никогда не находили никого внутри.

Немного ранее на этой неделе городские рабочие подготавливали дом к сносу, когда обнаружили диктофон под старым столом. Истории о пропавших людях в этом доме были весьма известны, так что они отнесли записи в полицию. Офицер, принявший их (мой друг, который останется неназванным), одно время тоже был фанатом Sugarcaine. Я потратил целый вечер, прослушивая записи у него дома. В надежде распространить эту историю по сети, я подготовил текстовый вариант записи, который Вы можете прочесть ниже.

(Запись начинается с 15 секунд тишины. Раздается хриплый женский голос.)

«Не думаю, что когда-либо раньше была в этой части города. Пришлось остановиться у небольшого ресторанчика и узнать, какой дорогой нужно ехать, потому что я умудрилась потеряться. Путь должен был занять всего час времени, но было уже около полуночи, когда я нашла эту дыру».

«Ох, я сказала одной женщине, что приехала повидаться с другом, который живет недалеко от поместья Дейли, и она была рада помочь мне. Думаю, что не получила бы совета, если бы сказала, что собираюсь провести эти выходные, вламываясь в другие дома. Даже если эти Дейли слишком мертвы, чтобы переживать об этом».

(Тишина секунд 8. Вздох.)

«Я ощущаю себя глупо, занимаясь этим. Единственный плюс, что мне будет чем заплатить за аренду в следующем месяце».

«Сейчас… 11 ночи. Я слишком долго искала этот дурацкий дом. Все время сворачивала не там. Трудно прозевать поворот, как только вы находите правильный. Задний двор похож на джунгли, повсюду жилистые лозы, трехфутовая трава, насекомые, которых ни разу не видели. С улицы сложно даже разглядеть заднюю дверь, поглощенную тенью, столь поздней ночью».

«Я припарковалась двумя кварталами ранее и пошла пешком. Нужно найти окно, чтобы пробраться внутрь. Надеюсь, что не нужно будет идти через заднюю дверь, это займет вечность. О, как я и предполагала».

(Гулкие шаги по старым деревянным доскам. Серия искаженных ударов, сильный грохот. Тишина 16 секунд.)

«Сработало. Ох… Так темно. Где этот-?»

(Тихое шарканье следующие несколько минут, шаги. Дебра быстро дышит. Тихий шум в диктофоне.)

«Вот я и внутри. Я нахожусь… думаю, это был кабинет. Около окна, через которое я забралась, находится старый стол, покрытый пылью, справа от двери – книжный шкаф. Оба пусты. Я собираюсь обойти весь дом. Камера готова, хотя тут не на что особо смотреть. Свет выключен, так что думаю, что надо будет подправить снимки, когда вернусь. Я должна находиться без света и просто подождать, пока мои глаза не привыкнут, но… да, я так и сделаю».

(Две минуты тишины; раздаются шаги, редкие звуки съемки от цифрового фотоаппарата. Кашель.)

«Этот дом действительно очень просторный, с двумя этажами. А вот и лестница. Ковер сильно порван, за исключением одного угла в гостиной, так что пол это застарелые деревянные доски».

(Шаги. Громкий, будто похожий на человеческий крик, скрежет, исходящий от старых ржавых петель на двери. Дебра испуганно вздохнула и выругалась.)

«…в эту обветшалую ванную никто не заходил с 1982…».

(Кашель, клики камеры. Больше скрипящих петель, более тихих. Больше кликов.)

«Ох боже, везде пауки!».

(Семь минут шагов, кликов камеры и кашля Дебры; полпути раздавались гулкие шаги по деревянному полу, другую половину гулкие шаги сменились на громкий и нехороший скрип. На протяжении всего пути Дебра комментировала обстановку дома.)

([неразборчивое бормотание] – пыль в этом доме убивает меня. Второй этаж чертовски хрупкий. Надеюсь, что здание не разрушится подо мной ночью).

(Она вернулась на первый этаж, снова раздаются гулкие шаги. Мертвая тишина в течении примерно двадцати секунд. Дебра вздохнула.)

«Думаю, пора остановиться. Пора спать на пару с пауками».

(Тишина в течении 2х минут. Дебра что-то заинтересованно что-то шепчет. Тяжелый удар по дереву.)

«Нашла странную доску в полу. Как будто ее раньше поднимали. Думаю, я должна проверить это завтра утром».

(Звук брошенных на пол ботинок. Шелест ткани. Кашель.)

«Черт возьми, я не могу дышать в этом месте… Ладно, время спать. Закончим наши записи завтра. Спокойной ночи!»

(Шум. Дебра начала что-то говорить, но произнесла только первый слог, прежде чем снова замолчать. Тишина следующую минуту.)

«Тут что-то есть…».

(Шлепанье босых ног. Скрип закрываемой двери. Шорох.)

«Чертовы крысы. Так и знала. Я слышала их в гостиной. Нужно было принести сюда раскладушку».

(Разозленный вздох.)

«Похоже, что сегодня мне не удастся заснуть, поэтому я собираюсь оторвать ту доску от пола. Как и планировала».

(Шум, будто диктофон разместили где-то в стороне. В течении следующих 5 минут раздается только скрежет ногтей и чего-то металлического – возможно швейцарского армейского ножа – по дереву, иногда глухой звук. Вздох, стук небольшого объекта. Дебра куда-то отошла. Еще минута тишины. Дебра что-то сказала, но находилась слишком далеко, чтобы разобрать. Похоже, она ожидала ответа. Она повторила, на этот раз громче.)

«Кто здесь?».

(Тишина следующие полторы минуты. Скрежет закрывающейся двери. Шаги босых ног. Шум на записи.)

«Похоже, я схожу с ума. Могу поклясться, что слышала –»

(Тишина. Скрежетание и лязг вернулись, через пару моментов раздался деревянный стук, как будто доску отбросили в сторону.)

«Вот оно!»

(Шелест бумаги.)

«Эм…».

(Еще шелест бумаги. Тишина.)

«Эм, здесь…рисунки. Рисунки были спрятаны в этом маленьком тайнике под доской. Я думаю, это рисунки Джефа Дейли. Когда ему было около 5 лет, он рисовал свои кошмары…Нет, это не может быть правдой. Дело в том -?»

(Комкание бумаги; шелест расправляемой бумаги. Дебра что-то быстро говорит, еле слышно, будто читает что-то вслух.)

«Не слушай. Это не папа. Это не папа. Это не…»

(Тишина. Глубокое, прерывистое дыхание.)

«Ладно, эм… Это уже не смешно».

(Звук вдали, возможно из вестибюля, резкий вздох. 2 минуты 40 секунд тишины.)

«(бессвязное бормотание) – не смешно».

(Звук раздался снова, где-то в пяти шагах от диктофона: человеческий голос, говорящий шепотом. Он произнес какое-то слово, трудно сказать точно, но похожее на имя Дебры. Резкий шум на записи, будто диктофон оборонили на пол.)

«Это не смешно! Прекрати!»

(Тишина. Звук босых ног, будто Дебра выбежала из комнаты. 3 минуты прошло без какого-либо звука, кроме глухих ударов где-то внутри дома и громкого крика Дебры. Шаги вернулись. Тяжелый звук захлопнувшейся двери кабинета. Тихое рыдание в трех шагах от диктофона, ничего более в течении минуты.)

«(говорит что-то, но слишком тихо, чтобы записалось на диктофон: похоже, что ей сжали горло)».

(Внезапно рыдание прекратилось, будто Дебра задержала дыхание. Голос снова говорил что-то, так же тихо, как и прежде, внутри комнаты. Топот ног по полу. Скрежет открываемого окна. Остальная часть записи – тишина.)

В эту же ночь Дебра добавила новую запись. В ней не было и следа от ее обычного ехидного стиля повествования, и она сменила шутки на грубые проклятья. Она хотела, чтобы кто-нибудь (точнее, я) извинился за то, что, она посчитала, было извращенной шуткой на Хэллоуин. Она сумела сохранить один из рисунков, которые нашла под полом и использовала его отсканированное изображение, представляя это как очевидное доказательство попытки взрослого художника воссоздать работы 8летнего больного мальчика.

Выполненный в основном в черных цветах, этот рисунок напоминал карикатуру чей-то гостиной, в духе Сальвадора Дали. В центре стоял уродливый темный силуэт с сероватой головой, будто отражающийся в кривом зеркале, так что невозможно было сказать, человек ли это или нет. Это существо пристально смотрело на зрителя через плечо двумя пустыми дырами вместо глаз. Позади него стояла еще 3 таких силуэта, и они тоже смотрели на зрителя – будто бы процесс рисования привлек их внимание. Хотя их лица были аморфной кашей из черного и серого, те три фигуры позади будто улыбались. И можно было действительно предположить, что уровень художественного изящества был выше, чем у восьмилетнего мальчика, но стиль рисунка совпадал со стилем Джефа Дейли.

Дебра и я получили свою часть разгневанных ответов после этого поста. Половина ее читателей думали, что я был полнейшим придурком, провернувшим с ней такую злую шутку. Другая половина считала, что это было ее собственная Хэллоуинская шалость, и когда в следующих двух статьях она беспорядочно описывала, что звуки из особняка Дейли преследуют Дебру в ее собственном доме, они еще более удостоверились в этом. Они верили в это в течении еще двух недель, когда она перестала отправлять какие-либо сообщения.

4 ноября, в полдень, Дебра позвонила своей сестре, Пейтон. Она сильно всхлипывала, так что Пейтон не разобрала ни слова, из того, что она сперва говорила.

«Она говорила обо всем, будто была пьяна. Сказала, что сожалеет, что пропустила мою свадьбу, что была злобной сукой, когда мы вместе росли, сожалеет, что избила нашу собаку, когда ей было двенадцать – она извинялась за все свои глупые проступки, будто отчаявшийся грешник на исповеди».

«Она вдруг перестала дышать, и я услышала кого-то, кто находился в этой комнате. Он разговаривал с ней так тихо, будто не хотел, чтобы я это услышала. Я спросила, не хочет ли она, чтобы я приехала. Она снова начала всхлипывать и сказала: «Я слышу папу, но это не папа».
Затем она повесила трубку, и я позвала полицию. Они никого там не нашли, хотя я разговаривала с ней буквально несколькими минутами раньше».

Большинство людей все еще думают, что похищение Дебры шепчущими преследователями из кошмаров Джефа Дейли — это обман, организованный Деброй или каким-то другим больным человеком. Запись была заклеймена, как подделка, одним невежественным скептиком за другим, и не пройдет слишком много времени прежде чем «Sugarcaine Junction» канет в неизвестность снова. Я надеюсь, что предотвращу это, не потому, что мне жалко Дебру Линдси Кейн, ведь это действительно так; но потому, что хочу предотвратить остальных от того, что случилось с Деброй, что случилось с рабочими, которые нашли эту запись, что случилось с моим другом. Они будто отмечают свою территорию – как они отметили особняк Дейли или запись – и они чувствуют всех, кто притрагивается к этому. Они почувствуют тебя только один раз и будут охотиться за тобой, словно ищейки, пока не пометят и тебя тоже.

Они мягко зовут тебя, будто боятся громко говорить – иногда в двух комнатах от тебя, иногда прямо рядом с тобой. Они изображают дорогих тебе людей. Возможно, они думают, что это забавно. Но ты не можешь слушать их. Ты должен заткнуть их, иначе ты будешь слишком напуган, чтобы открыть свои глаза или пошевелиться. Ты не сможешь убить себя до того момента, как они тебя заберут в ад, куда уже забрали Дебру Линдси Кейн.

Я должен принять ванну с моим тостером. Моя мама зовет меня, а ведь она уже как пять лет мертва. Читать полностью…

Столкнуться лбами – это не очень приятная штука. Для этого надо обладать определенной долей везения и определенной долей внимательности. Впрочем, с этим у Игоря было всё в порядке. Забытые ключи, брошенный в мусоропровод пульт от телевизора, заражение половины земного шара зомби-вирусом – проще простого. Но в данный момент он ограничился тем, что едва не проломил череп Карине.
— Извини, что-то я переборщил с дружескими объятьями.
— Я тут как раз иду и думаю, чего это никто меня не убивает, не насилует. А Верещага тут как тут, рад стараться.
— Ты далеко?
— Ну как сказать.
— До магазина, что ли?
— Не. Табуретку ищу.
— Какую табуретку?
— Деревянную.
Джинсовые шорты Карины вертелись туда-сюда, будто надеялись, что хозяйкина табуретка вот-вот выскочит из-за угла.
— Потрясающе. Зачем тебе деревянная табуретка?
— Я давно тебе хотела признаться, но все не решалась. Детка, я бобер.
Карина глядела куда-то в сторону, потирая запястье тонким серебряным браслетом.
— У нас там ремонт, вся мебель в коридоре или на площадке. Табуретку кто-то унес.
— Кому она нужна?
— Вот и вот. Стулья купили недавно, все табуретки выбросили, кроме этой.
— Ну и забей. Зачем тебе она вообще нужна?
— Ну нормальная же табуретка была, кто-нибудь выкинул просто, не будем показывать пальцем. Баба Полено любит же у нас все на мусорку таскать.
— Может, у нее там гнездо?
Баба Полено, вернее, Полина, с завидным упорством тащила на свалку любой хлам, который имел несчастье оказаться в подъезде. Она не реагировала ни на какие просьбы, угрозы и оскорбления – бить ее все равно никто не решался.
— Выводит маленьких поленят? Я бы тогда съехала нахер отсюда.
Игорь еще немного поглядел вслед удаляющимся джинсовым шортам. Пожалуй, мусорка правда немного похожа на гнездо. Только не бабы Полена, конечно, что за глупости, семидесятилетние бабки не живут в гнездах.
В магазине была только продавщица, вечно листавшая «Аргументы и факты» или другую макулатуру. Взяв яблочный сок, чем-то похожий на буржуя со старого советского плаката сервелат и булку черного, Игорь уже собирался выходить, когда в магазин вошел Володенька.
Игорю не хотелось отсыпать алкашу мелочь, но он явно хотел чего-то другого. Стоя у самых дверей, Володенька внимательно разглядывал его, будто увидел первый раз.
— Большой ты стал, Игорек… — вдруг задумчиво просипел алкаш. Игорек протиснулся мимо него к выходу и толкнул дверь. Но выйти ему не дали.
— Игорь, а сеструха-то че, а?
Сеструха нормально, лишь бы руку убрал.
— В школу-то ходит?
Не ходит.
— Болеет, что ли? – удивился Володенька. Ему было бы неинтересно слушать про мужа и сына. Да, болеет, спасибо, передам. Игорь с трудом сумел снять его руку с плеча и вышел из магазина.
— Ты там смотри, паря… Это… Смотри там.
В голосе Володеньки слышалась какая-то безнадежная тоска. Возможно, он вспомнил что-то из прошлой жизни, и потому так вцепился. Как будто нашел соломинку, которая бы вытащила его обратно.
А может, дело было просто в нехватке мелочи.

Игорь едва успел положить сервелат на хлеб, когда в дверь два раза постучали.
— Ксюха, ты?
— Ксюха – я, — подтвердило глухое ворчание с той стороны. Сестра собиралась заскочить вчера, но вчера Макса с раннего утра вызвали в управление, где он работал опером убойного отдела, а соседка завела уборку, и Ксюха весь день просидела с Кирюшей. Сегодня он сидел с соседкой.
— Ты все за компом, морковка?
— За компом, — уныло кивнула морковка.
— А Инга?
— А я ее нахер послал на прошлой неделе.
— Как неожиданно, — хмыкнула Ксю. – Ты бы хоть чай сварил.
— Заварка в шкафу.
Через некоторое время на кухне послышался стук и звон, соразмерный не очень большому слону в довольно просторной посудной лавке.
— Ты совсем тут двинулся, сердешный? У тебя на столе труселя. Ты в курсе?
Сердешный был в курсе.
— И что ты с этим собираешься делать?
Сердешный собирался постирать.
— А курицы столько тебе зачем?
Сердешный не знал.
— Ты вообще хоть помнишь, когда ее купил? Ясно все с тобой, короче. Буду тебя кормить, куда ее еще девать-то.
Жареная грудка оказалась более чем съедобной. На удивление, кроме курицы Ксюша умудрилась откопать где-то замороженные овощи и томатную пасту.
— Ешь, ешь давай. Ты Карину давно видел?
— Вот сегодня только. А что?
— Она ходила к бабе Полену разбираться. Она у нее какую-то тумбочку со шмотьем выбросила.
— Табуретку.
— Нет, табуретку она тоже выбросила, но ни то, ни другое так и не нашлось нигде, и бабка не говорит.
— Странно. Она обычно гордится успехами. Сначала выбросит, потом подробно все расскажет с довольной рожей.
— Вот именно. А куда тогда все это делось?
— Да не насрать ли, все равно как у змеи ног, у них не подъезд, а проходной двор. Да еще на первом этаже.
— Ну так-то да.
— Ксю?
— А?
— Что не так?
Сестра внимательно поглядела на Игоря и отставила кружку с чаем в сторону.
— Ксю.
— Ну, глупость, конечно, но мне это кое-что напомнило.
Напомнило гнездо.
— Что напомнило?
— Ну, у Кирюшки в садике. У них неделю назад шкаф с игрушками пропал.
— В смысле – пропал?
— Пропал, и все.
Ксю притянула кружку обратно.
— Херня какая-то. Садик же ночью закрывают.
— В том и дело. Садик всю ночь был закрыт, сторож клялся и божился, что ни-ни. А шкафа нет.
Игорь гонял вилкой особо изворотливую горошину. Она не желала сдаваться и ехидно смеялась при очередном тычке мимо нее.
— Ну и что это все значит?
— Маньяк-папа Карло. Бобры-рецидивисты. Хер бы его знал.
Она отхлебнула чая из кружки с синьором Помидором.
— Посидишь завтра с Кирей?

Когда не могла соседка, их всегда оставляли с ним вдвоем. Каждый из них в отдельности был той еще нянькой. По крайней мере, сестра говорила, что он должен следить за Кирюшей, а Карина – за ним. Таким образом строилась естественная пищевая пирамида и соблюдался экологический баланс.
Сейчас для разнообразия за Кириллом следила Карина. В общем и целом, как считал Игорь, она любила детей и ладила с ними, но ладила как-то не так – рисунки на обоях и залепленные пластилином ксюхины брюки были, по мнению Карины, чем-то само собой разумеющимся.
Взяв из холодильника газировку, Игорь вернулся в комнату Кири. Что-то заставило его задержаться у двери. Прислушавшись, он понял – Карина читает.

Робин Бобин голоден,
Съел все мясо в городе,
Съел корову и теленка,
Мясника и мясничонка.

Какая же идиотская песенка. Чуковскому и в голову не пришло бы сделать такой перевод. Автор, сохранив текст предельно близким к английскому оригиналу, будто специально выбрал из тысячи вариантов перевода самый гадливый.

Съел часовню и приход,
И в округе весь народ.
Корову, теленка,
Мясника, мясничонка, —

вот дура, она и правда читает это пятилетнему ребенку —

Церковь, приход,
Весь добрый народ
Проглотил, но все еще хочет есть.

Все еще. Именно эти слова. Как будто не было сотен других дурацких слов, которые выпрыгивали, как чертик из табакерки, которые кусались и царапались, и творили сущий кавардак. Но не шлепали, как гнилая рыба.
Нет, Чуковский никогда бы не написал ничего такого.

— Охуительно!
Может, Вадя собирался сказать что-то другое, но поэтические порывы его души всегда выходили так и только так. С другой стороны, никто бы сейчас с ним не поспорил – хорошая баня не требует много слов.
— Сходи за пивом уже.
Теперь их было двое – Игорь в желтом полотенце, Карина в голубом полотенце. Как рулетики в разноцветных обертках на пикнике.
— Хорошо.
Голубой рулетик не отвечал – он о чем-то думал.
— Карь.
Голубой рулетик не обернулся. Строго говоря, рулетикам и не положено оборачиваться – они обычно ждут, пока их аккуратно разрежут и съедят, ах, как вкусно, передайте комплименты шеф-повару.
Игорь подсел рядом.
— Помнишь? Когда мы маленькие были, ездили к моей бабушке.
Голубой рулетик задумчиво кивнул, глядя на звезды.
— На веранде была дверь в котельную.
Котельную, в которой никогда не было котла – дед Егор не успел поставить, а потом родители натыкали в доме кондиционеров. Дверь в котельную всегда стояла открытой настежь.
— И там висела шкура.
Игорь помнил ее, как сейчас. Мерзкий, уродливый кусок, воняющий нафталином, начавший линять, казалось, еще при жизни. Медвежьи шкуры, когда их рисуют у каминов писательницы автобусных романов для дам в возрасте, выглядят совсем не так. Они пушистые, мягкие, они не линяют, на них можно лежать, глядя на огонь в камине, можно читать или заниматься сексом. И они уж точно не выглядят так, будто кто-то просто сбросил кожу и все еще ходит поблизости.
Все еще. Шлеп, шлеп – так шлепает гнилая рыба.
— Ты помнишь?
Голубой рулетик снова кивнул – теперь уже едва заметно.
— А помнишь сказку про медведя на липовой ноге?
Бабушка знала только одну сказку. И всегда рассказывала ее – каждый раз, как Игорь приезжал погостить. Он ненавидел гостить у бабушки. Но родители думали, что он замечательно проводит там время. Ведь там столько разных занятий – посмотреть на шкуру, послушать сказку, посмотреть на шкуру, хочешь молока, Игорюшка? Сбегай, бабушка молочка нальет, а ты сбегай. Можешь посмотреть на шкуру или на голубиное гнездо. Голубей в нем больше никогда не было – они улетели, когда поняли, что дед Егор уже не сможет приносить крошки хлеба. Гнездо без голубей. Котельная без котла. Медведь без ноги.
Это ведь была только сказка, медведи не умеют делать себе деревянные ноги. Он почти видел эту картину перед глазами. Вот медведь идет, нога поскрипывает, он сам приговаривает: «Скырлы, скырлы, скырлы, на липовой ноге, на березовой клюке.»
Как же он приговаривает? Ведь рот у него зашит толстыми белыми нитками, как у шкуры в котельной.
«Все по селам спят,
По деревням спят,
Одна баба не спит —
На моей коже сидит,
Мою шерсть прядет,
Мое мясо варит.»
Нет, не все спят. Маленький мальчик по имени Игорь, вот кто сегодня не спит – не может заснуть. Потому что слышит, как в котельной кто-то говорит. И щерится белыми нитками.
Скырлы, скырлы, скырлы.
Шлеп, шлеп.
Медведи не умеют говорить.
«Медведи умеют больше, чем ты думаешь, засранец. А ну-ка, иди сюда».
Нет, это просто сказка.
«Иди сюда, засранец, не притворяйся, что не слышал».
Скырлы-скырлы.
Нет. У него не деревянная нога. Обычная, медвежья, пусть и полиняла немного.
«Сняли ботинки и дубленку», — слышится голос отца в голове.
А ты думал, он не придет за своей дубленкой? В лесу не так-то просто купить новую дубленку. Особенно если ты – медведь без ноги.
«А ну-ка сюда, паскуда! Вошь ебаная!» — кричит шкура. Кричит голосом бабушки.
Игорь мочится в постель. Игорь трясется. Опять обоссался, паскуда, варнак. Игорюшенька, дура, Господи, спаси, Игорюшенька, прости паскуду старую.
— Я месяц или два ревела по ночам.
Голос казался отрешенным. Карина все еще думала о чем-то. Может, о грозящем вылете из универа. А может, о медведе с липовой ногой.
— Я до двенадцати лет ревел.
Конечно, ревел. Не может же двенадцатилетний пацан мочиться в постель.
— Просто я тут подумал кое-что. Это же просто сказка. Шкура тут ни при чем. У нее была нога. Обычная, медвежья. Так что…
— В жопу такие сказки, — оборвала Карина, отряхивая песчинки с загорелых ног. Точнее, с ноги – сейчас она стояла точно в профиль. А когда она повернется в анфас…
Скырлы-скырлы.
Но обе ноги были на месте. Живые, загорелые, а не деревянные. Шкура осталась там, в котельной, и никто не собирался за ней приходить.
— Пивко! – радостно известил Вадим, но радость на его лице повисла в неловкой тишине вместе с четырьмя зелеными бутылками в руках. Карина сплюнула на песок и ушла в предбанник.

— Игаль! – торжественно заявил Киря.
Игаль выдавил улыбку и поставил бутылку газировки на пол – пить расхотелось. Как он и ожидал, в руках Карина держала тонкую потрепанную книжку без обложки – автора ее установить не представлялось возможным. Что же там было раньше? Вряд ли какой-то именитый переводчик или детский писатель. Этот вариант старой английской песенки Игорь не находил больше нигде и никогда. Наверное, у каждого в детстве была такая книга, в которую не хотелось заглядывать, но которая необъяснимо завораживала, как круги на воде. Самое смешное, что эти книжки – почти всегда без обложки, и потом, как ни бейся, ты не найдешь их в магазинах. Давно перестали печатать, редкий экземпляр, плохо продавалась, что угодно – но может статься, вы однажды встретитесь с ней в интернете или в городской библиотеке. И тогда в вас шевельнется что-то покрытое слоем пыли. Что-то бесформенное и полинялое, то, что терпеливо ожидало новой встречи старых знакомых на стене в котельной.
— Ты бы убрал эту гадость, — кивнула Карина на бутылку газировки. – Киря разольет. Или выпьет.
Называть чипсы и газировку гадостью, но при этом пить пиво из магазина, в котором от настоящего пива осталось разве что название. Бояться, что Киря разольет газировку на ковер, но в голос смеяться, пока он размазывает пластилин по материным брюкам. В этом была вся Карина.
— Каля, мовно мне? – тут же осведомился Кирюша.
— Нельзя. Это отрава, типа дихлофоса, знаешь. Из-за нее люди превращаются в сумрачных задротов со щетиной, как твой дядя.
— А задлот – это кто?
— Это дядя твой, Кирюха, — развела руками Карина, дескать, такова жизнь, и рассмеялась.
Киря сосредоточенно глядел Карине в лицо. Чего он хочет?
— Каль, почитай пло Лобин-бобина.
«Не надо. Читай ему что хочешь, только не эту мерзость. Пусть лампочка перегорит, пусть хоть что-то…»
На кухне загремела посуда.

Когда Игорь взялся за ручку двери, ведущей на кухню, в голове вдруг ярко вспыхнуло воспоминание – класс ОБЖ и всевозможные, невесть откуда взявшиеся советские плакаты в нем. Там были и злобные буржуи с контрреволюцией, и Гитлер, похожий на крысу, и пятилетки, и большие презрительные полотна, большими презрительными буквами клеймящие капитализм. А среди плакатов лежали никому не нужные световые оповещатели – затесавшийся в эту компанию стариков кусочек двухтысячных. «ПОРОШОК УХОДИ» и «ПОРОШОК НЕ ВХОДИ».
И когда Игорь взялся за ручку двери, ведущей на кухню, оповещатель с мерзким хихиканьем загорелся.
«ПОРОШОК НЕ ВХОДИ».
Сердце прыгнуло на ребра и застыло.
Скырлы-скырлы.
«Ты опять обоссался?»
Медведи не разговаривают.
«Поверни ручку, засранец».
— Игорь.
Наваждение отступило так же быстро, как возникло – голос Карины вернул его к сознанию.
— Тебе плохо?
— Нет, все нормально.
Теперь можно повернуть ручку. Он почти чувствовал спиной недоверчивый взгляд Карины.
— Точно?
— Точно.
В раковине лежал мертвый голубь.
— Киря, иди отсюда! – крикнула Карина, быстро закрывая дверь.
Они прошли на середину кухни.
Голубь лежал в раковине – мертвее всех мертвых. Мокрые крылья распластались в какую-то уродливую кляксу, а стеклянные глаза были широко раскрыты. Казалось, он вот-вот замечется, забьется в куче грязной посуды, но он уже не дышал. Это детектив, из тех, которые читают в автобусах дамы в возрасте, а здесь – место преступления. В раковине – труп. На полу улики – две тарелки, одна из них разбилась. Вокруг – белые осколки. И Карина – еще белее.
— Может, он еще живой? – спросила она севшим голосом.
Может быть, живой. Ведь всякое бывает. Иногда голуби живут с перебитым крылом, раздавленной грудной клеткой и сломанной шеей.
— Он как сюда?..
Игорь кивнул на открытое окно. Но часто ли голуби залетают к вам в открытое окно?
— Может, с ним что-то случилось, и он потерял координацию.
В голове вдруг нарисовалась идиотская картина – гидроэлектростанция «Карина-Восток». Внимание, уровень слезной жидкости превышает норму.
— На пятом этаже? Игорь, тут машин нет, великов нет, кошек нет, тут ничего нет, понимаешь? Что случиться могло?
Уровень слезной жидкости критический, вероятность прорыва плотины – 76%.
— Я не знаю.
Но в голове мелькнула безумная мысль. Нет, это уже совсем глупость. Вот оно, окно, надежно подпертое, обычное окно. Хорошие окна не закрываются сами собой.
А хорошие мальчики не мочатся в постель. Но он-то не был плохим.
— Может, он о стекло ударился?
О стекло. Может, и о стекло. Тогда вопрос в другом: зачем его вообще угораздило залетать в чью-то квартиру? Голуби не воспринимают стены многоэтажных домов как пространство для полетов – это препятствие, которое нужно огибать. «Но это был не просто голубь. Он летел себе, а потом увидел открытое окно. Он, конечно, знал, что лежит в холодильнике – умный такой голубь, смышленый. Залетим-ка мы покушать, гражданин Голубь, да. Он собирался открыть холодильник – не знаю, чем, но это же чертовски умный голубь, он наверняка все продумал – да, открыть холодильник и достать из него помидоры. Голуби любят помидоры. Ням-ням, гражданин Голубь, и жене с детьми завернем. Передайте комплименты шеф-повару. А потом он просто поскользнулся, какой трагический финал». Поскользнулся, свернув шею и расплющив ребра. Такое с голубями на каждом шагу, чертовы птицы, хлебом не корми – дай свернуть шею в чьей-нибудь раковине с посудой.
— Зачем он… сюда, а?.. – всхлипнула Карина, не отрывая широко раскрытых глаз от птицы.
Плотина прорвана. Немедленно начать эвакуацию обслуживающего персонала.
Не каждый день мертвые голуби падают вам под ноги.
Но иногда все-таки падают, верно?
Почему бы нам не прогуляться, гражданин Голубь, сегодня прекрасная погода.
Иногда с голубями случаются разные нехорошие вещи – но только с нехорошими голубями. Ведь хорошие голуби не падают под ноги маленьким девочкам.
— Каля, не плачь, дядя Игаль нас не блосит!
Карина поднимает лицо и чуть-чуть улыбается, глядя на Кирю. Совсем чуть-чуть, но этого хватит, подумал Игорь. Теперь всё будет хорошо. Со всеми всегда всё бывает хорошо – так заканчивалась сказка, которую Игорь придумал, чтобы рассказывать своим внукам, если они когда-нибудь будут. Там не будет медведей, и Робина Бобина там тоже не будет. А в конце всё со всеми будет хорошо.

«Кто-то должен убрать… его. Я не пойду».
Это Карина так сказала. Но он и сам не дал бы ей. Это должен сделать кто-то, кому не падали под ноги мёртвые голуби. Что может случиться с голубем на высоте пятого этажа? 0,001% — вот вероятность того, что кто-нибудь застрелит вас из пневматического ружья, когда вы мирно сидите на опорном столбе ЛЭП в маленьком сибирском поселке. «Что с вами, гражданин Голубь? Вам плохо? Вы съели что-нибудь не то? Ах, это, наверное, курица с овощами. Отвратная курица, позовите шеф-повара, позовите врача, позовите кого-нибудь, вашу мать!» Ничего, такое с голубями на каждом шагу – травятся курицей с овощами и сворачивают шею в раковине. Или с маленькой красной дыркой в груди падают под ноги девочкам.
Игорь стоял возле двух голубых контейнеров. В них бы забросил то, что нужно, даже ребенок, но, тем не менее, вокруг всегда валялся разный хлам – пакеты с мусором и пакеты без мусора, бутылки пластиковые и стеклянные, коробки от конфет. Табуретки.
Конечно, там не было никакой табуретки. Если бы она и была, Карина забрала бы ее отсюда еще вчера. Но зато хлама там явно прибавилось – картонная коробка из-под холодильника, чьи-то сломанные санки, плюшевый медведь с оторваным ухом, давно осыпавшаяся новогодняя елка (это в июле-то, как он вообще жопу от дивана оторвал?), какие-то дурацкие ветки и море, море пакетов. Рухлядь валялась в кажущемся беспорядке, но, приглядевшись, можно было обнаружить, что все это причудливо переплетается между собой.
«Как будто что-то хочет свить гнездо», — подумал Игорь, и его передернуло. Но он быстро успокоил себя – гнездо так гнездо. Голубю самое место в гнезде, пусть даже и не очень свежему голубю. Однако, когда пакет с птицей оказался в голубом контейнере, Игорь заметил, что на ветку, лежащую рядом, что-то намоталось. Это были нитки. Толстые белые нитки.
«Я пришел за тобой, засранец. Покажешь мне свою съемную квартирку?»
Нос заполнил ехидный запах нафталина.
Он отвернулся и быстро пошел прочь, не оглядываясь.

Следующее утро принесло Игорю сразу две новости. Первое – ночью умер Володенька.
Этому, в общем-то, никто не удивился. Врач скорой помощи, вызванной соседкой Володеньки и Ксюши Тамарой Ивановной, той самой, с которой обычно оставался Кирюша, поставил диагноз за полминуты — «Допился». Игорю, может, было бы даже немного жаль его, если бы не вторая новость. Как только он доел бутерброд с сервелатом и положил в раковину замороженную курицу в надежде сварить ее вечером, телефон зазвонил.
— Может, убежал?
— Он не мог, — всхлипывала Карина, — У меня все окна закрыты…
— Первый этаж, Карь, балкон открыла на пять минут – и нет твоего Арника. По бабам пошел, драться, жрать, ты же его херней всякой кормишь.
Игорь чувствовал какую-то тревогу – не в словах Карины, нет, тревога как будто висела в самой квартире. Почему-то он и сам не очень верил в то, что говорил. Но ей сейчас надо успокоиться.
— Он не мог!
За последние сутки Карина превратилась в ходячий пожарный гидрант. Сначала мертвый голубь, теперь кот Арнольд. И без того слабые с детства нервы были теперь еще больше подорваны – год назад ее двоюродная сестра и, в общем-то, единственная настоящая подруга, отправившаяся в Африку врачом-добровольцем, умерла от какой-то инфекции. Не найдя вечером Арнольда, Карина перевернула вверх дном всю родительскую квартиру. Сон одолел ее только к семи утра, а сегодня она только то и делала, что всхлипывала и раз за разом обходила уже сто раз проверенные места.
— Если он не мог выйти, значит, он все еще тут.
Все еще тут. Игорь почувствовал, как по спине скользнуло что-то холодное. Как гнилая рыба. Шлеп. Шлеп.
— Давай поищем еще. Он никуда не денется. Вышел – придет, не вышел – найдем.
В который раз они пустились в бессмысленное кругоквартирное путешествие, в который раз заглянули в каждый закуток, каждый угол – Арни нигде не было. Он не отзывался на кличку, не шел, когда они до одурения трясли коробкой с кошачьим кормом, хотя обычно, едва услышав этот звук, он пулей мчался к миске.
— Карин, я в туалет зайду?
Карина безразлично махнула рукой, продолжая звать Арнольда и трясти коробкой.
В сортире пахло лавандой. «Самый дебильный освежитель воздуха за всю историю человечества – ощути всю гамму ненавистных тебе запахов только у нас! Такой должна быть реклама этого говна. Это хуже, чем говно, зачем вообще нужен освежитель – чтобы сравнить и понять, что до этого было не так уж плохо? Удивительно, что к лаванде не добавили апельсин – это было бы концентрированное зло из дерьма и страха».
Взгляд Игоря упал на кошачий лоток. Арнольд таки личность – ест в человеческой кухне, ходит в человеческий сортир, спит в человеческой кровати. Да что там – он спит в Карининой кровати, он устроился даже лучше Игоря, этот хитрый хвостатый хрен. Конечно, можно было позвонить Инге, наговорить чего-нибудь, договориться встретиться. «Но для этого с ней придется говорить». Бывают люди умные, бывают – не очень, бывают совсем тупые. А бывают Инги.
С кошачьего лотка его взгляд скользнул на овальную дыру, куда устремилась сейчас настоящая горная река из сливного бачка. «А сюда кот плолезет?» — шепнул ехидный детский голосок где-то за правым ухом. В следующую секунду Игорю даже захотелось смеяться над собой – ну что за дебил, кот провалился в унитаз, вы посмотрите на этого Шерлока. А потом куда? Смыло? Решил исследовать темные глубины?
«Лобин-бобин», — подсказал голосок в голове. Игорь вздрогнул.
— А Арни когда-нибудь из унитаза пил?
Нет, подумай сам – ему каждый день наливают воды в миску, зачем ему…
— Пьет, постоянно. Не отучивается.
Совпадение, гражданин Голубь, это совпадение, тут не на что смотреть.

Арни не нашелся и вечером. Карина снова плакала, ее успокаивал вернувшийся вчера из Питера Вадя, Ксюша обещала расклеить объявления. А курицы в раковине не было.

Но он же положил ее тут, чтобы разморозить. Что не так с этой чертовой птицей? Точно, он ведь выбросил ее – дурацкую замороженную курицу со свернутой шеей. Или не выбросил? Вот ведь она, машет из-за дверного косяка розовой культей. Это ведь не голубь, это целая замороженная курица, Робин Бобин, ты ее так быстро не поймаешь. А я поймаю.
Стой, курица, стой, у меня есть овощи. Помидоры, вы, твари, любите помидоры, да?
Замороженная курица лежит в раковине, разметав мокрые крылья, как будто сейчас забьется среди грязных тарелок. Глаза-стекляшки… какие глаза? Нет, не проведешь, тебе ведь отрубили голову, прежде чем положить в мешок.
Положить в мешок и отнести на мусорку. Многие выбрасывают старые игрушки, например, медведя с оторванным ухом. А пропавший из садика шкаф с игрушками — это чистое совпадение, тут не на что смотреть, расходимся. Нет, это не просто мусорка, тут что-то не так. Сколько раз ты видел, чтобы к ней подъезжал мусоровоз?
Робин Бобин голоден, съел все мясо в городе.
Это детектив для дам в возрасте. Два трупа, две раковины. Но я нашел улику, как ты ни прятался. Ты это умно придумал, с раковиной – узнал, что хозяйка любит ставить тут всякие штучки вроде биде. Или измельчителя для отходов. Но неужели ты думал, что на нем не останется следов?
Съел корову и теленка, мясника и мясничонка.
Шерлок Холмс почти нашел отгадку. Осталась одна маленькая деталь. Самая важная улика. Пятирублевая монета, брошенная вчера в унитаз. Такая пройдет в любую трубу. Но никогда не пройдет бесшумно.
Этот звук. Будто какое-то бульканье. Или постукивание в трубах.
Скырлы-скырлы.
Это шкура скалится белыми нитками из темноты.
«Хочешь играть по-взрослому, засранец? Думаешь, ты самый умный? А не обоссышь ли ты постель на этот раз?»
Они не разговаривают. Не разговаривают.
«Разговаривают. Иди-ка сюда, засранец. Я тебе кое-что принес».
Церковь, приход, весь добрый народ.
Гнездо без голубя. Раковина без замороженной курицы.
Проглотил.
Иди-ка сюда, маленький засранец.
Но все еще хочет есть.
Шлеп. Шлеп.
Это не гнилая рыба. Это чьи-то холодные липкие ладошки. Они толкают курицу в раковину. Они шевелят маленькими скользкими пальцами. Они ощупывают стену между кухней и спальней – ведь нужно как-то найти дверь, верно? Он голоден, а значит, нужно найти дверь.
«ПОРОШОК УХОДИ».
Игорь упал с кровати и проснулся.

— Ты сегодня никуда не идешь?
Ксюша позвонила в дверь в пять утра – он едва успел умыться.
— Я сантехника вызвала. Дождитесь его с Кариной. Тамары Ивановны где-то нет.
Сантехника.
— Зачем вызвала?
— Труба забилась.
Шлеп.
— Забилась?
— Киря туда вечно всякую гадость спускает, у меня рубилки же нет, как у твоей хозяйки-мажорки. Да и вообще за квартиру я сама плачу. И на продукты мне родители денег не присылают.
— То есть ты не знаешь, чем забилась?
— Ясен хер, знаю. – Ксюша была недовольна тем, что поддеть брата не получилось. – Он туда целый ком пластилина бухнул.
Облепившая сердце гнилая рыба немного ослабила хватку.
— А Макс?
Ксюша развела руками. Это означало, что Максим опять в управлении.
— А ты куда?
— Да туда же, в управу. Звонил этот Звягинцев, который у мамы дурачок.
Звягинцев, который у мамы дурачок, был самым молодым следователем убойного отдела. Его отличала, прежде всего, неуемная щенячья жажда сунуть нос везде, где любой другой следователь тяжело вздыхал и закрывал дело.
— И что говорил?
— Про Володеньку говорил. Говорит, это не несчастный случай, а я типа важный свидетель. Над ним уже весь их отдел ржет из-за этого. Понятно же, что алкаш упился, а он – дело завел, экспертизы всякие затребовал. И что думаешь?
Игорь ничего не думал.
— Из сердечного приступа он начал наматывать сопли на кулак и намотал на то, что это, оказывается, могло быть покушение на убийство. – Ксюша хмыкнула. – Прикинь? Он там целую теорию вывел. Что алкаш там прятался от кого-то, хер знает что. И из того, что его нашли в одежде в ванне, в итоге заключил, что…
— Где нашли?
Игорь почувствовал, как где-то в районе аппендикса холодная гнилая рыба шевельнула хвостом.
— В ванне. В одежде. Понятно же, что белочку словил, привиделась какая-нибудь хуетень, вот и разрыв сердца.
Игорь не ответил. Он уже выбежал из квартиры.

Монетка не поможет. На что он надеялся? Это всего лишь маленький кусок металла. Канализационные трубы и коллекторы идут под всем городом. Где-то там, внизу, огромная кишка, в которой может уместиться все, что угодно – даже корова с теленком.
А что над ней? Асфальт. А в асфальте – много маленьких дырочек, из-за которых кишка похожа на флейту. Канализационные люки.
Где же ты прячешься?
Дом Ксюши, тот, где умер Володенька. Умер на пятом этаже от разрыва сердца. Но на площадке три квартиры. Ксюшина – с одной стороны, та, где жил алкаш – с другой. А между ними…
Звонок заливался трелями – он пел глухо, будто его звон доносился откуда-то из глубины квартиры.
«Или продирается сквозь гнилую рыбу». Шлеп. Шлеп.
Игорь отогнал эти мысли.
«Тамары Ивановны где-то нет», — говорит Ксюшин голос в голове. Где-то нет, а где-то есть. В своей квартире – прячется в ванной от чего-то, что шлепает по куриной коже холодными липкими ладошками. Звонить бесполезно.
— Ксюша!
— Ты чего орешь так, псих?
— Ксюша, скажи Максу, срочно нужно ехать!
— Кому ехать? Куда ехать? Ты головой ударился?
— Ему, сюда ехать! Домой! Пусть берет своих ментов всех, это срочно!
— Что случилось?! Что там у вас? Я сейчас приеду!
— Не ты, Макс! Это у Тамары Ивановны, нужно срочно ментов сюда!
— Что у вас там случилось, ебаный в рот, ты можешь объяснить мне?!
— Некогда объяснять, скажи Максу, что нужно срочно ехать!
«Менты не помогут», подумал Игорь, нажимая на красную трубку.
Съел часовню и приход, и в округе весь народ.
И в округе весь народ.
Теперь пропажа табуретки и замороженной курицы казалась Игорю несуразным анекдотом. Автобусным романом для дам в возрасте, в котором пушистые медвежьи шкуры никогда не разговаривают. Это не роман, это реальность, и шкуры в ней скалятся белыми нитками и зовут к себе в темный угол. Он пытался поймать голубя. А потом пытался поймать человека. Сколько одиноких пенсионеров в этом доме? Сколько затворников, живущих в своих однокомнатных бетонных мышеловках? Сколько еще тут людей, о которых никто не вспомнит, если они вдруг куда-то исчезнут? Ведь их иногда находят по запаху – уже разлагающихся, умерших три-четыре дня назад. Или совершенно случайно зайдет участковый и поднимет тревогу, когда узнает, что Тамара Ивановна не выходила из квартиры уже неделю. Никто никогда не знает точно, что происходит за стенкой – ведь там тихо, а остальное знать и не стоит. Кто меньше знает – тот крепче спит и не слышит тихого шлепанья липких ладошек по кафелю.
А первым был кот. Каринин кот.
Телефон заверещал так резко и мерзко, что Игорь едва не выронил его.
— Карина, я все знаю. Нам нужно срочно встре…
— Помоги.
— Что?
— Помоги. Игорь, пожалуйста, тут что-то есть.
Истерический шепот Карины ледяной струйкой скользнул под ребра и обволок легкие.
— Кирилл с тобой?
— Со мной. Мы в ванной…
— Не выходите оттуда, слышишь? В ванной не вынимается решетка из слива, он не может туда попасть.
— Игорь, пожалуйста, скорее, тут щель под дверью!..
Он бежал, обгоняя короткие гудки. Спотыкался и бежал снова. Он должен успеть. Не на этот раз.
Подъезд. Дверь. Открыто. Кромешная темнота сквозь щель. Бархатная, тихая. Будто приглашающая.
«ПОРОШОК УХОДИ».
Это он порошок. И он должен уходить – так быстро, как сможет.
«Каля, не плачь, дядя Игаль нас не блосит!»
Не бросит.
Он взялся за ручку – дверь поддалась легче, чем обычно. Будто кто-то привязал к ней толстые белые нитки.
«ПОРОШОК НЕ ВХОДИ».
Нет, без них он отсюда не уйдет.
В кармане зазвонил телефон. Ксюша.
— Ксюша, нет времени, я у…
— Игорь, это Карина. Я у Ксюши дома, срочно иди сюда. Мне нужно тебе показать…
— Где ты?
— У Ксюши. Я забыла телефон дома. Скорее иди сюда.
Игорь захлопнул дверь ногой – с таким грохотом, что со стены осыпалась штукатурка.

— Карина, открой!
Она стояла перед ним – бледная, как тогда на кухне, когда они нашли голубя в раковине.
— Игорь, ты должен это увидеть.
— Карина, ты не понимаешь, что происходит. Нужно…
— Игорь, ты должен увидеть.
И он увидел.
— Сантехник матерился сильно. Потом уехал. – В горле Карины стоял ком.
Доброе утро, гражданин Голубь, мы как раз вас ждали.
Это был он, никаких сомнений быть не могло. Крыло перебито, голова свернута набок. Тот самый голубь, которого он бросил в контейнер в пластиковом пакете.
— В подъезд. Быстро.
Как только Карина и Кирилл выскочили за дверь, Игорь вставил ключ с наружной стороны замка и повернул два раза.
— Игорь, что тут творится?
— Нет времени. Ждите здесь. Никуда не ходите. Ясно?
Белая, как осколки разбитой тарелки, Карина едва заметно кивнула. Широко раскрытые глаза смотрели на него, как на голубя из раковины.
Он должен проверить.
Пять этажей, на каждом – по три квартиры. Минус Ксюша. Минус Володенька. Минус Тамара Ивановна. Он должен проверить. Так не бывает.
Но когда он подходил к квартире №27 на четвертом этаже, он уже знал, что будет дальше.
Двадцать седьмая не отвечала. Не отвечала ни двадцать шестая, ни двадцать пятая, ни какая-либо из остальных девяти квартир. В гнездах больше нет голубей.
И в округе весь народ.
Неожиданно он услышал дребезжание. Сперва он подумал, что это звонок в чьей-то квартире. Но дребезжание было гораздо ближе – оно доносилось прямиком из батареи отопления в подъезде.
Дед Егор умер. Голубей больше нет.
Дзинь-дзинь.
Скырлы-скырлы.
«Вот оно», — прозвенела в мозгу Игоря маленькая круглая мысль. Теплая круглая мысль достоинством в пять рублей трепыхалась в его голове, как в батарее отопления.
В этой котельной нет котла.

— Игорь, где ты?
— Карина, послушай. Это очень важно.
Теперь он точно знал, что нужно делать.
— Игорь, что тут происходит?
— Понимаешь… Я знаю, в чем дело. Их больше нет, понимаешь? Твой кот, Володенька, Тамара Ивановна…
— О чем ты?
— Послушай, я думаю, это он. Робин Бобин.
— Ты свихнулся?
— Просто послушай. Не бросай трубку. Помнишь эту дурацкую песенку? Робин Бобин голоден. Съел…
— Я помню, дальше что? При чем тут…
— Не перебивай. Понимаешь, эти трубы никуда не уходят. Они не для этого. Они замкнутые, как кровеносная система. Ты хоть раз видела, как к нашей мусорке подъезжает мусоровоз?
— Игорь…
— Не перебивай, послушай, я точно знаю, это он. Помнишь, как там поется. Съел часовню и приход…
— И в округе весь народ. Что с этого?
— И в округе весь народ. Я бросил пять рублей в унитаз, но они были в той батарее, понимаешь? Но он все еще хочет есть.
— Игорь, ты сказал – ждать в котельной, где ты?
— Прости, так надо, я точно знаю, что делаю. Я должен был. Он все еще хочет есть.
— Игорь…
Передайте комплименты шеф-повару.
Теперь он будет занят некоторое время. Но это ненадолго, нужно торопиться. В ванне уже полно воды.
Робин Бобин голоден, съел все мясо в городе.
Если хочешь резать наверняка – нужно резать вдоль.
Съел корову и теленка, мясника и мясничонка.
Нож достаточно острый. «Вчера я лично резал им курицу, подумать только!»
Съел часовню и приход…
…быстрее…
И в округе весь народ.
Шлеп.
Корову, теленка, мясника, мясничонка.
Скырлы-скырлы.
Церковь, приход, весь добрый народ…
Он пришел.
Ну ничего, под этой дверью нет щелей.
Проглотил.
На здоровье, гражданин Голубь, курица и вправду объедение.
Но все еще хочет есть.

Пусть подавится.

_____

— Это интересно, вы бы почитали, Павел Иванович.
— Желтая пресса?
— Ну, не такая уж желтая, — смутился Звягинцев.
— Забавно у вас вышло с этим делом, что ни говори.
— Но все-таки голубя нашли. Стоило осмотреть получше – и нашли. Белая горячка, голубь в окно – и вот он, разрыв сердца. Теперь можно с чистой совестью закрывать.
— Да не суетись, не суетись.
Петр Иванович хлебнул чая и придвинул поближе газету.

ПСИХОПАТ-САМОУБИЙЦА ВСКРЫЛСЯ, ПРОЧИТАВ «РОБИН БОБИН БАРАБЕК»
23-летний гражданин Г. из г. N вскрыл
вены, заперевшись в ванной комнате собствен-
ной квартиры. Подруга Г. по имени Алина утвер-
ждает, что за несколько минут до предполагае-
мого времени совершения самоубийства говорила
с ним по телефону. В разговоре Г. сообщил ей,
что некий Робин Бобин, поселившийся в котель-
ной дома, съел всех жильцов в подъезде. К тако-
му выводу он пришел, позвонив в двери всех квар-
тир на четырех этажах – это удалось установить
со слов самих жильцов, большая часть из которых –
пенсионеры. По показаниям жителей семи из десяти
заселенных квартир, около половины шестого утра
они были разбужены звонком в дверь. Примерно в
это же время Г., Алина и малолетний племянник
Г., Андрей, по словам Алины, находились на лестнич-
ной площадке, куда их вытащил Г., разбудив звон-
ком в дверь. Еще ранее, по словам сына гражданки
М., гражданин Г. позвонил в дверь квартиры М.
с неизвестной целью. Сама гражданка М. в этот
момент находилась в больнице с микроинфарктом.
Подруга самоубийцы Алина, помимо прочего, ут-
верждает, что гражданин Г. по телефону сообщил
ей следующее, цитата: «система труб в доме замкну-
та, в котельной нет котла, бросил пять рублей в уни-
таз, а они в батарее, и опять про эту песенку».
Предположительно, речь идет об английской песенке
«Robin the Bobin», переведенной на русский язык
К. Чуковским под названием «Барабек (как нужно
дразнить обжору)». Со слов Алины, по телефону
гражданин Г. цитировал другой, вероятно, им и со-
чиненный вариант песенки, очень близкий к оригиналу,
но немного попахивающий дурдомом. Песенку в перево-
де Чуковского Г. неоднократно слышал в детстве, а в
последний раз – когда Алина читала ее Андрею. Также
в телефонном разговоре Г. упоминал о пропаже кота
Алины, который был найден ей в обувной коробке. Осо-
бенно интересен упомянутый им мусоровоз, который
якобы никогда не подъезжает к мусорным контейне-
рам: он действительно несколько дней не приезжал,
будучи на ремонте, и поэтому возле контейнеров скопи-
лось большое количество мусора. Сестра гражданина Г.
Евгения утверждает, что ранее подозрительного пове-
дения за ним замечено не было, наркотики он не упот-
реблял, однако был чрезмерно рассеянным: Евгения
припомнила случай, когда Г. запихнул замороженную
курицу в измельчитель для отходов и держал там,
пока не был Евгенией же остановлен. Предположительно,
сумма всех факторов окончательно пошатнула
нервную систему Г., потерявшего родителей в автока-
тастрофе и воспитанного бабушкой.

— Ну как тебе?
— Что, простите?
— Как тебе статья, засранец?
Звягинцев скалится белыми нитками. Нет никакого Павла Ивановича. Только липкие холодные ладошки. Чтобы истечь кровью, нужно больше времени, гражданин Голубь, гораздо больше, чем уйдет на выстрел из пневматического ружья.
У каждой ванны есть решетка на сливе. У большинства ванн ее невозможно снять изнутри.
Но некоторые – все-таки исключение.

«А в конце все со всеми было хорошо». Читать полностью…

Историю эту совсем недавно рассказал мне коллега, к которому случилось на днях зайти на дом. Но сами события повествования произошли еще в середине девяностых. Для начала нужно сказать, что коллега живет в старом трехэтажном доме с типичным двором-колодцем. Причем этот двор — натуральный колодец, настолько узкий, что его даже не видно из окна третьего этажа, если не высовываться. Этажи весьма высокие, а самое интересное — то, что двор находится ниже уровня улицы, и чтобы попасть туда, вы должны спуститься по ступенькам почти на высоту этажа вниз. Таким образом, дом имеет еще как бы нулевой этаж, где находятся две квартиры со входом со двора, хотя квартирами их назвать трудно. Моему коллеге довелось однажды побывать в одной из них. Через входную дверь вы попадаете на махонькую кухоньку, которая имеет единственное на всю квартиру окно. Из кухни ведут две двери — одна в еще меньший санузел, другая в небольшую спаленку без окон. Скорее всего, до СССР это были либо подсобные помещения, либо какие-то мастерские, но потом началось уплотнение, и их перепрофилировали в квартиры.

Так вот, в одной из этих квартир обитал бомжеватый тип, а в другой жила полоумная бабушка — «божий одуванчик». Бабушка была тихой помешанной. Она ни с кем не общалась, все время бубнила себе под нос какие-то слова и почти ничего вокруг не замечала. Вполне естественно, что бабушка была совершенно одинока и вела полупомоечный образ жизни. Хотя она вроде бы иногда получала какие-то деньги на почте и даже умудрялась купить хлеба, но и возле мусорки ошивалась нередко.

В основном на бабушку не обращали внимания. Единственными заметными проявлениями ее существования были дикая вонь из квартирки и цветочная клумба посреди дворика. Вообще, было удивительно, как в этом вечносыром месте, куда никогда не проникал прямой лучик света, могло расти что-то, кроме мха. Но факт: каждое лето цветы росли, совершенно не соответствуя мрачному сырому колодцу. Что касается вони, она была слабым поводом замечать существование божьего одуванчика, так как в принципе от нее могли страдать только сосед-полубомж и семья алкоголиков этажом выше. Но, похоже, они не очень-то и страдали. Только раз алкоголики с первого этажа упомянули бабку, мол, совсем уже двинулась — всю ночь стучит, не переставая. Но ругаться не стали. Видно, им было все равно, да и сами они докучали нормальным жильцам куда больше.

Однажды жильцы заметили, что божий одуванчик уже несколько дней не появлялась в поле зрения. Причем, может, этого бы и не заметили, если б вонь в квартире не усилилась. Связь прослеживалась очевидная, и довольно оперативно была вызвана милиция. Дверь взломали, и представители правоохранительных органов вместе с несколькими особо любопытствующими соседями (среди них был и мой нынешний коллега) вошли в квартиру. Тут перед ними и предстал кошмар последних месяцев (а то и лет) существования старушки. Как оказалось, за стеной ее квартиры проходили какие-то подземные коммуникации. И в какой-то момент у сумашедшей бабульки появился серьезнейший враг — крысы. Наверное, экспансия грызунов нарастала из месяца в месяц. Стены за истлевшими обоями были просто-таки испещрены многими десятками крысиных ходов. Жильцы в последнее время все чаще замечали грызунов возле ступенек, ведущих вниз, и полагали, что те лезут из подвала. Но все-таки случаи были не особо частыми, а соседи (напомню, алкоголики и бомж) не жаловались. Кухня, по-видимому, уже была сдана серому воинству: в ней не осталось абсолютно ничего, кроме толстого слоя крысиного помета на полу. Каждый вечер старушка запиралась в спальне и принимала бой с крысиными ордами. Единственной ее домашней утварью в квартире была старая кочерга, которой она вела войну не на жизнь, а на смерть. Тут и вспомнились замечания о ночном стуке. Ближе к утру все тушки поверженных врагов собирались в ванну и по мере возможности незаметно выносились на мусорку. Возможность не всегда соответствовала количеству павших, и тушки могли накапливаться в ванне, создавая ужасное зловоние. Лишь только максимальная удаленность санузла от входной двери и терпимость соседей позволяли оставаться такой ситуации незамеченной.

Как показала экспертиза, позапрошлым вечером бабушку хватил инсульт, и она, парализованная, лежала на кровати без возможности провести очередной раунд боя со своими заклятыми врагами. Серое воинство не осталось в долгу и попировало на славу, съев несчастную заживо. Прибывшие милиционеры и соседи обнаружили изъеденный, но еще не полностью обглоданный труп.

После, конечно, были проведены антикрысиные мероприятия. Обе квартиры были выведены из жилищного фонда. Теперь там какие-то вечнозакрытые подсобки. А клумба полностью заросла мхом, как и положено двору-колодцу. Читать полностью…

Эту историю рассказывал брат с друзьями. Было им где-то по 22-23 года, и собрались они большой компанией на отдых «дикарями». Приехали, расположились, выстроили чуть ли не целый палаточный городок: семь палаток, полевая кухня, все дела. Компания шумная, веселая — песни под гитару до самого утра. На третий день (точнее, вечер) отдыха случилось вот что: лучший друг брата Иван отделился от компании, взял с собой гитару, отошел от остальных метров на пятьдесят, сел на камень, на гитаре тренькает — песню сочиняет, вдохновение его посетило. Ванька у нас вообще не парень, а картинка — красы невиданной высокий блондин с очаровательными голубыми глазами, спортсмен, отличник, ни единой вредной привычки: не курит, не пьет, только на Новый год бокал шампанского, и все. Рисует великолепно, стихи, песни пишет, увлекается экстремальными видами спорта — сноуборд, альпинизм, прыжки с парашютом, полеты на параплане… Единственная у Вани проблема по жизни — очень не везет с женским полом. Такой уж у него характер мягкий, я бы даже сказала, нежный. Уже через пару недель встреч девушки из него такое макраме плетут, что с одной стороны, чисто женской — залюбуешься, а с другой, чисто человеческой — Ваньку жалко.

Вот сидит, значит, наш Ваня на камне, под нос себе мурлыкает. Тут обращает внимание, что перед ним стоит кто-то. Голову поднял — девушка стоит симпатичная, в легком белом сарафанчике, голову набок склонила, смотрит на него, улыбается. И не заметил, как подошла, увлекся. Говорит, нравится очень, как ты играешь, можно я рядом посижу, послушаю? Ваня и рад компании. Сам на девушку любуется во все глаза: вся она такая нежная, хрупкая, личико открытое и милое-милое, длинные светлые волосы трогательными кудряшками. Ну просто тургеневская девушка во плоти, эдакий цветочек-василечек. Поговорили они о музыке, о стихах. Ваня наш совсем растаял. Говорит, что хотелось Алену (так девушка представилась) на руки схватить и до самого дома так и нести: «ВСЕ! МОЕ! НИКОМУ НЕ ОТДАМ!». Тут Алена говорит: ноги затекли сидеть, давай погуляем по пляжу, поболтаем еще. Пошли…

Через некоторое время мой брат Костик с другом Толиком пошли загонять безнадежного романтика обратно в стадо. Смотрят — нет его уже на камне, только гитара лежит. Ну, они так и подумали, что Ваня гулять по пляжу пошел, вдохновения набираться. Пошли искать, время от времени окликают друга. Не отзывается. Наверное, ушел далеко. Идут дальше. Дальше пляж каменистый пошел, невысокие скалы впереди. Идут туда. Слышат Ванькин голос. Разговаривает с кем-то, смеется. Рассказывает, как в прошлом году зимой в Карпатах отдыхал, как там здорово на сноуборде кататься. Они ему кричат: «Ваня, ты где?». Тот не отзывается, даже паузы в разговоре не сделал, как будто и не услышал их. А Костик с Толиком понять не могут, где Ванька — голос слышно, а самого не видно. Тут Костик голову вверх поднимает: вот он, наш герой, на скалу карабкается. Да как! Идет, спотыкается, падает, встает, идет дальше, опять спотыкается, опять встает. А падений своих как будто не замечает: у нормального человека после падения естественная реакция — отряхнуться, ушибленное место потереть, а этот как встал, так и прет дальше. И это все какой-то неестественно ломаной походкой, как марионетка. И при этом все говорит-говорит, отвечает на только ему слышимые вопросы, смеется. А рядом с ним нет никого. Парни ему кричат: «Ванька, ты что, спятил? Алё! Ваня! Стой!». А тот ноль внимания. Костик говорит, прямо волосы дыбом встали — поняли, что не видит, не слышит нас, как будто он вообще не здесь находится. Рванули они за ним на скалу. Костик по дороге тоже споткнулся и упал. А Толик успел. Уже на самом краю схватил Ваню и оттащил. Тот сразу же обмяк, смотрит на друзей, как баран на новые ворота: «Вы здесь откуда? А Аленушка где?». Костик с Толиком на него орут: «Какая, нафиг, Аленушка?! И вообще, козел ты, Иванушка! Ты на кой черт на скалу полез? Мы тебе орали, ты чего не отвечал? Ты что здесь чертей ловил, с кем разговаривал?!». А Ваня твердит, мол, ни на какую скалу не лез, с девушкой Аленой по пляжу гулял. Толик ему говорит: а ты глянь, где я тебя перехватить успел. Ваня по сторонам оглядывается, видно, что сам не понимает, как его сюда занесло. Подошел к краю, вниз глянул — поплохело. Высота небольшая, метра четыре, но внизу в воде большие валуны стоят. Если бы свалился, то оглушило б об камни и как пить дать захлебнулся бы, прямо на мелководье. Вот так погулял с девушкой Аленушкой… Читать полностью…

Жизнь наша, как известно, идет полосами. Полоса черная, полоса белая. Это я понял давно. Но мне всегда было непонятно, а какая полоса в жизни у меня сейчас? Раньше я просто оглядывался назад, и если вчера, или на прошлой неделе было хуже, чем сегодня, значит началась светлая полоса, и наоборот. Но этот способ часто давал сбои, нередко я попадал в неприятности на ровном месте и глупо упускал хорошие возможности. Думаю, многим это знакомо.
А еще жизнь регулярно ставит тебя перед выбором, и порой, это настоящая дилемма. Особенно, когда ты понимаешь, что от твоего выбора многое изменится, и, в первую очередь, цвет полосы, которую ты проживаешь сейчас. А учитывая, что я не знаю даже этого…
В общем, иногда нам нужно принимать сложные решения. И я хочу спросить у вас совета, прежде, чем приму свое.

* * *

Год назад я устроился на новую работу. После нескольких лет случайных подработок и балансирования на грани нищеты – это было настоящим чудом. Зарплата нормальная, напрягаться особо не нужно, график, считай свободный, главное – результат. А уж какой результат считается удовлетворительным, я понял быстро и ожидания оправдывал всегда.
Многое поменялось за это время. Я впервые съездил в отпуск за границу, купил свою первую машину, пускай и в кредит, и даже стал подыскивать квартиру. Так что прошедший год был просто шикарным, несмотря на шумиху вокруг Конца Света.
А главное – мой начальник, Сергей Владимирович, стал мне очень хорошим другом.
Пожалуй, странного в этом ничего нет – в отделе нас всего два человека, я и он, так что сработались мы быстро. Я старался его не подводить (первое время, главным образом потому что боялся потерять работу), а он ценил мои старания. Но и сам он тоже много чего делал: задачи всегда четко ставил, сроки разумные давал, готов был прикрыть если что – все это сейчас дорогого стоит. Уже через пару месяцев мы отмечали сдачу крупного проекта и на корпоративной попойке разговорились за жизнь, ну и сдружились как-то. Я, конечно, сперва думал, что это все пьяные базары, мол на работу вернемся, все позабудется. Но нет.
Вообще, я не особо общительный человек и новые знакомства завожу крайне неохотно, но тут как-то само собой все пошло. Сначала на обед стали вместе ходить, почти сразу перешли на «ты», хоть он и старше меня вдвое, потом бухнули пару раз после работы, потом я его со своей девушкой познакомил, потом после гулянки какой-то он меня домой подвез…
Короче, хороший он мужик! Хороший, только странный немного. Бывает, сидит в одну точку смотрит, зовешь его, зовешь, а он не слышит. А потом вздрогнет, как очнется, и все нормально. Или еще, когда думает, что его никто не видит, обхватит руками голову и бормочет что-то. И вроде и нет в этом ничего такого – у всех нас свои тараканы, но иногда действительно неудобно получалось. А это – лишнее напряжение. Я это чувствую, он, явно, тоже, потому что не дурак. Вот так это все копилось и копилось. Ну, и прорвало недавно.
Мы с ним на прошлой неделе в баре сидели, пятница, все дела. Я за пивом отошел, возвращаюсь, а у него приступ очередной – голову обхватил руками и в стол вжимается, как будто – то его бить сейчас будут. А кругом – веселье, сигаретный дым коромыслом, все пьяные, никому до него дела нет. И я что – то перепугался, бегом к нему. Руки его разжимаю, смотрю, а он плачет и бормочет что – то. И явно осмысленное что – то, только язык непонятный, вообще ни на что не похожий язык. Ну, он меня увидел, сразу в себя пришел, лицо вытер, сел прямо. Сидим. Молчим. Пьем пиво. Я понимаю, что нужно сказать что-нибудь. Или сделать. Но что – тут сделаешь то?
И тут он начал.
— Короче, слушай, Леха… Черт, я даже не знаю, с чего начать. Да и стоит ли вообще? Давай так, ты хочешь что-то спросить?
— Да. Что с тобой случилось?
— Мда, я почему — то так и думал, что ты это спросишь.
— Можешь не рассказывать. Это странно все, просто, сам понимаешь. Но я никому не рассказывал. И не расскажу!
— Да знаю, Леха. Я ведь про это тоже никому не рассказывал. Но, боюсь, придется.
— Почему? – тупо спросил я.
— Сил у меня больше нет. Не могу больше терпеть.
— Что терпеть – то?
Сергей вздохнул. Потом залпом выпил кружку пива и сказал:
— Вот что, ты, пожалуйста, еще за пивом сходи, а я пока с мыслями соберусь, ладно?
— Хорошо, — сказал я и отправился к барной стойке.
Когда я вернулся с двумя большими кружками пива, Сергей сидел с задумчивым видом. Я испугался, что у него снова приступ, но он неторопливо подтащил к себе одну кружку, отхлебнул, потер виски и начал рассказ.
— Ладно. Тяни не тяни, а начинать надо. В общем, Леха, начну я с того, что мне 74 года.
От такого заявления я не сдержался и прыснул со смеху, разбрызгав пиво, которое собирался отхлебнуть. Сергей выглядел самое большое на 50, всегда бодрый, подтянутый, на «Туареге» своем гоняет словно ему двадцать, женщинам прохода не дает… Успокоившись, я посмотрел на него, но он был абсолютно серьезен. Мне стало стыдно и я извинился. А Сергей продолжил.
— В шестьдесят втором году мне было двадцать четыре, и в этот год я потерял очень близкого друга. Звали его Кирилл и увлекался он турпоходами с альпинизмом, всякими лыжами, велосипедами… Была мода тогда такая, здоровый образ жизни, ГТО, все дела, знаешь?
— Да знаю, читал, в кино видел…
— Ну вот. Он вообще, такой увлекающейся, общительный человек был. А я наоборот, все больше в одиночестве за книжкой посидеть любил. Но дружили мы хорошо, да…
Сергей помолчал. Я в тот момент не знал как относится к его рассказу и просто слушал.
— Кирилл много где побывал, по заграницам тогда, конечно, нельзя было, но Союз, Советский Союз он неплохо объездил. И вот, увлекся он в тот год мифами Горного Алтая, знаешь, Телецкое озеро, Эльбрусская дева, Змеиная гора – вот это все. Ну и, естественно, захотел туда съездить, сам на все посмотреть. Меня все звал, я отказался, конечно. Я ж в походах не бывал никогда, а тем более в горах. Сейчас не знаю, поехал бы, если бы можно было что – то изменить… Поехал бы, наверное. В общем, я отказался. А он набрал себе команду – хорошие ребята были, я их всех знал: Володя Левин, Вася, фамилию его забыл, но да оно и без надобности уже, и Галина, ну и поехали они на Алтай. Я их на вокзале, помню, провожал…
Сергей снова прервался. Сделал большой глоток пива, тяжело вздохнул. Я молча ждал продолжения.
— В общем, сгинули они все. Пропали друзья мои, без вести пропали. Там, на Алтае, вообще часто группы пропадают. Легенду о Черном Альпинисте слышал? Вот-вот. Так что шуму совсем не было, не то что с Дятловым этим. Я вообще от родителей Кирилла только узнал. Ни тел не нашли, ничего.
Ну, что делать, надо дальше жить. Я молод был, как ты сейчас. Учеба, потом работа, девушки, семья, ребенок, тридцать лет прошло. Пролетели как одна копеечка. Потом перестройка, развал Союза, бандиты, нищета кругом… Черте что творилось. Такая страна огромная рушилась, а мы как в фильме голливудском, из под обломков только выскакивать успевали. Не все, конечно, кто – то не успел. Леха, одно запомни на всю жизнь – друзей и семьи всегда держись! Друзей и семьи!
Ладно.
В общем, девяносто третий год, иду я раз по Курскому вокзалу и тут ко мне бомж подбегает, хвать меня за руку, в лицо лезет, Серега! — кричит — Серега! Это ж я, Кирюха! Глянул я на него – точно, Кирюха! Ну я и в обморок хлопнулся. От избытка чувств.
Сергей горько усмехнулся, покачал головой, снова потер виски и продолжил:
— В себя пришел на какой – то промзоне, лежу на грязном тряпье, рядом костер горит и Кирилл напротив сидит, улыбается мне, а зубов у него половины не хватает уже, весь грязный, опухший… ужас! Но, словно и не изменился с тех пор, словно ему все еще двадцать четыре. «Здорово, друг!» – говорит мне. А я смотрю на него и поверить не могу! Сижу и плачу, как дурак.
Ну, потом поверил, конечно. Я его сперва домой к себе звал, у меня квартира большая была, а он ни в какую. Так что, купил я ему еды, водки, вернулись мы в берлогу его, устроились и он мне рассказал свою историю. Я тогда чуть с ума не сошел. А может и сошел, кстати. Может, тогда все и началось для меня.
Рассказал он вот что. Добрались они тогда всей компанией поездом до Бийска без приключений, ну и по маршруту своему двинули. Сперва в… Впрочем, неважно. В общем, уже высоко в горах они были, по перевалу какому-то шли, и видят, сидит на камне старичок такой. Тоже, вроде путешествует, посох у него, рюкзак. Ну, в горах, понятно, других людей не часто видишь, так что они, естественно, подошли к нему, познакомились, слово за слово – он местный оказался. Как узнал, что они по легендарным местам путешествуют – сразу оживился, сказал что много чего интересного знает и покажет, компанию свою предложил, а видно по нему, что не первый раз в горах, хоть и старый, но бойкий такой старичок был…
— И что они его с собой взяли? Вот так запросто? – не удержался я.
— Время тогда другое было, Леха. Другое время, другие люди. Если бы старик этот до деревни его попросил бы проводить – проводили бы без вопросов, потому что стариков уважали тогда… Ладно. В общем, пошли они дальше вместе. Дедок этот идет, болтает без умолку, рассказывает про все, про горы, про природу, про животных. Кирилл тогда еще внимание обратил – дед этот на привалах не ел почти, а сил у него как у двадцатилетнего, шагает бодро, по камням скачет, еще рюкзак свой тащит и не жалуется.
Пару дней они в его компании провели а потом решили на какую-то гору взобраться, сейчас уже не помню точно. И старик этот с ними вызвался, мол дорогу легкую покажет. Начали они восхождение, а тут на середине пути – обвал начался! Кирилл, хоть опытный был и не трус совсем, но запаниковал. Он говорил, там все секунды решали, а он просто в ступор впал. И тут дедок этот хватает его а рукав, при этом другой рукой он уже Галю держал, и тащит в сторону куда – то. Кирилл тоже не растерялся, Володю за рюкзак схватил и все вместе они в какую-то расщелину прыгнуть успели, старик этот их туда затащил. А Васю спасти не смогли, под камнями он погиб.
Ну, в себя они пришли, вроде, все живы здоровы, осмотрелись – пещера большая довольно, как бутылка по форме, где горлышко – там вход узкий, его камнями завалило. А других выходов и нет.
— Господи, ужас – то какой!..
— Ужас, Леха, ужас. Но, поверь, люди тогда правда другие были. Получше, чем сейчас. Кирилл мне тогда сказал, как ясно стало, в какой ситуации они оказались – никто не запаниковал. Даже Галя. Она хоть и девушка была, а все – таки комсомолка, тогда это не пустые слова были, люди себя и других уважали. Ладно. В общем, посовещались они, еды немного у них было, но снаряжения всякого хватало, решили, что завал на входе надо разбирать. Ну, и начали они камни от входа вглубь пещеры перетаскивать. Мелкие так носили, а большие — дробили и тоже оттаскивали. Работали в темноте – изредка фонариками светили, батарейки экономили. Старик этот тоже, кстати, будь здоров как помогал, камни таскал, подбадривал. Пока часы были – режим худо бедно соблюдали. Кирилл говорил, он даже дневник первое время вел. Через неделю, примерно, уже волноваться начали. Еда кончалась, начали сильно экономить, старик, так вообще, похоже, есть перестал, завал уже пару раз осыпался вниз а снаружи даже маленький сквозняк не проникал. Пещера, хоть и большая была, но все же на психику давила. Темнота кругом, костер не из чего развести, целый день камни носишь, в туалет ходишь, ешь и спишь в одном месте считай. Короче, нервничали люди. Один старик не волновался, успокаивал их, помогал как мог. У него в рюкзаке какие – то травы были, он их в воде мешал и всем пить давал. Кирилл говорил, от них хоть в голове и мутно было, но хоть не так страшно.
Еще через неделю еда закончилась. Потом сели батарейки в фонариках. Счет времени был потерян. К счастью, на камнях иногда выступала влага, они собирали её чистыми майками и выжимали прямо в рот, а после, в полной темноте, шли, держась друг за друга, к завалу, разбирали камни, тащили их в дальний конец пещеры, складывали там, возвращались ко входу и так пока совершенно не обессилят. Потом ложились спать. Они почти не разговаривали. Только старик время от времени перекличку устраивал.
Выбор у них был не богат – это понимали все. Выход из пещеры был один и его нужно было просто расчистить. И им хватало воли действовать.
Конечно, в других условиях бы они быстрее управились, но в полной темноте… Это ж надо каждый камень ощупать, прикинуть, а не осыплется ли завал, если ты его вынешь. А если камень большой – то его дробить надо, до сих пор не понимаю, как они это без света делали…
Потом Галя как-то неудачно упала и сломала ногу. Лекарств практически не было, да и шину в полной темноте накладывать сложно. В общем, началось заражение. Тут ребята совсем духом упали, хотя, работать начали усерднее. А Гале все хуже становилось – она почти не спала, постоянно кричала от боли. Старик ей свои травки давал, от них ей, вроде, легче становилось, но часто эту траву есть нельзя было. Володя истереть потихоньку начинал, то плакал, то смеялся, спать было невозможно. Один Кирилл держался, просто таскал эти камни, а потом падал без сил и терял сознание. Когда он приходил в себя, то слышал стоны Гали и истерический смех Володи. Он их не винил, но все – таки злился. В конце – концов, он и сам был близок к панике. Однажды, когда Кирилл в очередной раз провалился в забытье, он проснулся от того, что его кто – то тормошит. Он открыл глаза, хотя в темноте пещеры это было абсолютно бессмысленно и увидел, да – да, именно увидел, что над ним склонился старик. Кирилл сперва не понял, что не так, ну, кроме того, что он в темноте видит старика, а потом прислушался: в пещере было очень тихо, Галя больше не стонала, Володя не хохотал как сумасшедший. И тогда Кирилл по – настоящему испугался. Кирилл говорил, что у него на поясе был нож, но он не спешил за него хвататься, так как не мог для себя решить, если он видит старика, видит ли тот его?
А старик наклонился к самому его уху и сказал:
— Не бойся, парень, мы с тобой отсюда выберемся, я тебе обещаю. Делай, что я говорю и не о чем не думай.
Кирилл хотел у него что – то спросить, но старик выдохнул ему в лицо облако дыма и он снова провалился в сон.
— Может, ему все это приснилось? – спросил я.
— Может и приснилось. Когда он мне это рассказывал, то так и сказал, что тогда, в пещере, решил, что это был просто сон…
— А что случилось потом? Твой друг же как – то выбрался?
— Выбрался-выбрался… Но дальше это была уже совсем странная история. Кирилл сказал, что с того момента и до самого конца он словно под каким – то дурманом был. Впрочем, почему нет?
Когда он проснулся Володя был просто невероятно спокойным. Как неживой прям, ходил тихо, отвечал односложно, не плакал, не смеялся. Кирилл тогда сообразил, что старик и его чем – то опоил, или обкурил, но разбираться не стал, не до того было. А потом они обнаружили, что Галя мертва. Старик разделал тело и они её съели.
Я сидел как громом пораженный. Сергей сказал это пугающе обыденным тоном, и я просто не мог поверить в то, что услышал. Мне хотелось переспросить его, сказать что–нибудь, сделать хоть что-то. Но я просто сидел и удивленно хлопал глазами. А Сергей отхлебнул еще пива и продолжил.
— Наверное, тебе это диким кажется? Понимаю. Я не буду их оправдывать или упрекать тебя в малодушии, нет. Но представь: люди месяц провели в замкнутом пространстве, в кромешной темноте. Неделю, или больше они ничего не ели и находились в постоянном нервном напряжении. Может, от трав этих они в наркотическое опьянение впали. Я, Лех, тоже ничего не знаю. А тогда Кирилл не стал мне подробности рассказывать.
В общем, то, что от Гали осталось, они в дальний конец пещеры отнесли и камнями завалили. Кирилл сказал, сырая человечина на вкус ужасная гадость. Но он ел, потому что старик так сказал. И Володя ел. А потом они снова разгребали завал. Когда старик говорил, они ложились спать. Когда он будил их, они поднимались и снова таскали камни. Они с Володей не сказали друг другу ни слова. Кирилл был уверен, что Володя под гипнозом или в дурмане. И он бы не удивился, узнав, что Володя думал тоже самое про него. Они совершенно потеряли счет времени. Все, что они слышали – голос старика и стук камней, и видели они лишь темноту.
Потом они откопали тело Васи. Оно уже сильно разложилось, но зато в рюкзаке остались консервы, еще какая – то еда, фонарик, правда, разбился. Эти продукты они растягивали как могли, но в итоге и они кончились, а выход так и не откопали. Володя снова стал срываться. Кирилл стал опасаться, что тот набросится на него во сне. А еще старик стал словно куда-то пропадать. Подолгу молчал, и не отзывался, когда его звали. Кирилл сказал, тогда он чуть умом и не тронулся окончательно. Думал уже сам ножом всех перерезать и себе вены вскрыть. Он был уже на грани отчаянья. И тогда его снова разбудил старик. Он сказал, что когда Кирилл проснется, все изменится и тогда их освобождение будет лишь вопросом времени. А времени у них будет предостаточно. Кириллу было уже все равно.
Сергей замолчал. Я терпеливо ждал продолжения истории, но, похоже он не знал как её продолжить. Не выдержав, я спросил:
— А что было потом?
— Потом? Потом старик провел некий обряд. Кирилл съел голову Володи и стал бессмертным. Они вместе со стариком разгребли завал и выбрались.
— И… это все?
— Лех, я не знаю, как это все последовательно изложить. Как рассказать об этом, что бы не выглядело как тяжелый бред. Пойми, мне эту историю рассказывал за бутылкой водки полубезумный бомж…
— Это был твой друг!
— Это был мой друг, но это был безумный бомж! Одно другому не мешает! Лех, я не знаю, зачем я сейчас это все рассказываю. Я не знаю, надо ли это тебе? Хочешь ли ты знать? Прости, я очень сильно устал…
— Значит, Кирилл и этот старик выбрались?
— Да.
— И Кирилл стал бессмертным, а этот старик, получается, уже был бессмертным, я правильно понял?
— Правильно, Лех. Слушай, я перескажу то, что мне Кирилл тогда рассказал. Я расскажу тебе историю, которую услышал от безумного бомжа! А потом я расскажу тебе о том, что случилось со мной, ладно?
— Конечно.
— Тогда слушай. В общем, старик действительно провел обряд. Во время обряда Кирилл съел голову Володи – так было нужно, так сказал старик, для обряда нужно съесть голову человека. Они убили Володю и отрезали ему голову. После этого Кирилл стал бессмертным. Пожалуйста, прими это пока так, как есть.
— Ладно, но ты же понимаешь насколько это странно звучит?
— Понимаю. Но, уверен, ты еще изменишь свое отношение. Потом, когда Кирилл, как и обещал старик, стал бессмертным, то есть, например, от голода он уже не мог погибнуть, они вдвоем разгребли завал и выбрались. Думаю, можно представить, в каком состоянии они находились. Заросшие, немытые, одуревшие от темноты… Кирилл сказал, что когда добрался до календаря и подсчитал время, которое они провели под завалом – у него получилось восемь месяцев. Представляешь? Восемь месяцев без света, без еды, без надежды! Он сказал, что когда отодвинул последний камень – то чуть не ослеп от солнечного света. У меня до сих пор в голове это не укладывается!
— Да уж…
— Кирилл потом еще долго по горам блуждал. В город он решил не соваться после того, что произошло, сам понимаешь. В общем, лет двадцать он по алтайским деревням и селам скитался, нигде долго не задерживался, работал у добрых людей за еду или одежду. Потом решил в Москву возвращаться. Билет ему было не купить, так что он или ехал на товарных поездах, или просто шел пешком. Это, конечно, невероятное путешествие было… Он мне потом такое рассказывал… Ладно. Потом он несколько лет прожил в какой-то деревне в Подмосковье, а как вся эта заварушка с развалом Союза началась, он и в Москву перебрался, бомжи – то уже обычным явлением стали, никому ни до чего дело не было, так что волноваться ему было не о чем. Он пытался меня разыскать, но я то с тех пор переезжал несколько раз… И вот, наконец – то мы с ним встретились. Случайно совершенно, представляешь? Эх, Кирюха, Кирюха…
Мы тогда долго с ним сидели, хорошо так напились. Я помню, все не верил, правда ли он бессмертный теперь, а он просто взял у меня таблетки аспирина, высыпал себе горку на ладонь, в рот закинул и водкой прямо из бутылки запил… И улыбался, мол, теперь поверил?.. Мда. Лех, сходи еще за пивом, а?
Я поднялся из-за столика и нетвердой походкой побрел к стойке. Последние полчаса мне казалось, что Сергей пересказывает мне сюжет какого – то фильма. Я понимал, что на этом история не закончится, более того, у меня были догадки о дальнейшем развитии событий, но осмыслить это никак не удавалось. Дождавшись, пока бармен нальет мне пиво, я вернулся к нашему столу и молча сел на свое место. Сергей грустно улыбался, наверное, вспоминал о друге. Потом он поднял свою кружку, и протянул её ко мне.
— Давай, за моего друга. За Кирилла.
Я также поднял свою кружку и мы, не чокаясь выпили. Я уже хотел спросить, неужели его идея с аспирином оказалась неудачной, но Сергей продолжил.
— Я потом к Кириллу часто приходил. Почти каждый день после работы. Жена, конечно, мне разносы страшные устраивала, но мне было все равно, сам понимаешь. Он там на промзоне неплохо устроился вообще. Мы с ним до поздней ночи сидели, разговаривали… Он мне рассказывал, как жил все это время, что в видел пока путешествовал. Я ему рассказывал, что в Москве делалось. Олимпиада 80, путч августовский… Помню, я еще все ему предлагал в больницу, врачам показаться, обследование какое–нибудь. Представляешь, это какое научное открытие бы было? Бессмертие! Представляешь? А он не в какую, страшно, говорит. Да и то, что в горах произошло… Он еще просил ему то книжку почитать принести, то бумагу с карандашами, то еще чего–нибудь. А однажды попросил магнитофон и чистую кассету. Это раньше, типа компакт-дисков было, кассеты такие, с магнитной пленкой…
— Да знаю я!..
— А. Ну вот, попросил он магнитофон и кассету. Я принес ему. Батареек купил запасных, музыки разной… А еще через неделю мы с ним грандиозную пьянку закатили, уж не помню по какому поводу. Я упился просто в слюни, да и он не отставал. Началось это «ты меня уважаешь», обнимались как гомики, целоваться лезли… А потом он приносит магнитофон, нож здоровенный, ведро, пучки травы, бутылку с водой… Я смотрю на это все – ничего не понимаю, а он ко мне подходит и говорит: так мол и так, Серега, если ты меня хоть чуть-чуть уважаешь, то сделаешь кое – то для меня. Конечно, говорю, все, что хочешь. А он мне – мы сейчас обряд проведем, ты тоже бессмертным станешь. Вот тут я протрезвел мгновенно. А он, похоже и не пьяный совсем был. Говорит мне, я на магнитофон заклинание записал, сейчас включу его, как на записи команда будет – отрежешь мне голову. Брызнешь кровью сюда, сюда и сюда. Потом голову мою в ведро окунешь, как вторая команда на записи будет, вынешь. И съешь.
Я, Лех, конечно, решил, что у него крыша поехала. Вот только, знал он что делать, похоже. Знал. Он настаивать не стал и мы дальше бухать стали. Я видел, как он мне что – то в водку подмешивает, но не сказал ничего. Не знаю почему. Я тогда как почувствовал, что случится то, что должно. И помешать этому я не смогу. Мы выпивали, я молчал, а Кирилл говорил. Странно так, то бормотал монотонно, то наоборот, слова тянул нараспев. Говорил, мол, что устал, что надоело ему постоянно куда – то идти, чего – то ждать, что в Москву он вернулся только меня повидать и делать ему больше нечего. Ничего у него не осталось, только воспоминания. Очень плохие вспоминания. Сказал он, что все одно – с собой он покончит, но хочет подарок мне сделать. Лех, понимаешь, он говорил, и я ему верил. Каждому слову верил, даже не задумываясь. Верил, что с далекого Алтая он принес настоящее чудо, что если этот дар никому не передать он пропадет вместе с ним и тогда все это зря. Зря Володя погиб, зря Вася, Галя, зря он почти год в темноте камни таскал. Сказал, что для меня это все делал, и если я ему не помогу, это предательство будет, сказал, что он уже мертв давно, что там под обвалом в горах он погиб, а бомжа, вроде него никто не хватится… Убедил он меня, короче.
Сергей надолго замолчал. Он опустил голову и на столешницу упали две прозрачные капли. Дрожащим голосом он продолжил.
— Мы с ним тогда последний раз обнялись… Я как в тумане был, ничего не соображал. Он еще раз рассказал, как что делать… Ничего сложного… Он магнитофон включил, на колени встал, а я камень с земли поднял, размахнулся и по затылку его ударил. Он и повалился… Живой был, нет, не знаю. Я все сделал, Леха. Все, как он сказал. Знаешь, как это страшно, держать в руках отрезанную голову друга и слышать его голос?..
Он после заклинания на кассете что – то вроде последнего послания записал. Как знал, сволочь, как знал. Сказал, молодец, мол, ни о чем не жалей. Теперь, главное, глупостей не наделай. Прости – прощай, друг. До сих пор эту кассету храню. Храню, но не разу больше не слушал. Размагнитилась уже наверное…
Там рядом что-то вроде печи большой было. Я туда потом тело оттащил. Кости не сгорели, конечно. Закопал я их просто…
Так что, вот так вот, Леха. Вот так вот.
Мы немного помолчали. Выпили. Я понятия не имел, что теперь делать. И что собирается делать Сергей я тоже не знал. Но, продолжать рассказ он пока явно не хотел. В голове неприятно шумело от выпитого. Мой друг только что рассказал как убил человека и съел его голову. Эта мысль, вперемешку с десятком других, крутилась в моем мозгу, вызывая раздражение своей абсурдностью. С присущим пьяным упорством мне хотелось разобраться в ситуации. Собравшись с мыслями, я заговорил первым.
— Сергей, я правильно понял, тебе сейчас 74 года и ты бессмертный?
— Да, Лех, все правильно. Ты, наверное, не веришь, да?
— Не знаю, Сергей, не знаю. Пойми меня правильно, сейчас такое время, еще и не такое можно услышать… — я нервно усмехнулся.
— Ты хочешь доказательств? Запить аспирин водкой? Оголенный провод схватить?
— Нет, Сергей, не надо. Вдруг…
— Вдруг я не бессмертный, да?
— Хм, нет, просто…
— Да ладно, у тебя же на лице все написано, не поверил ты нифига!
— Нет! Слушай, не заводись! Расскажи просто по – подробнее.
— Что именно?
— Ну, что ты чувствуешь от этого бессмертия?
— Ну, вообще, я ничего такого не чувствую. Это не абсолютное бессмертие, понимаешь? То есть, например, если я попаду под поезд, то, скорее всего умру. А если съем какую-нибудь отраву, то скорее всего выживу. Я искал эту грань – что еще можно, а что уже нельзя. Морил себя голодом, мешал лекарства, принимал их в огромных дозах, баловался электричеством, кровь пускал… Сперва это очень пугало, сейчас уже все равно. Для себя я понял так – все, что сильно и необратимо повреждает твои жизненно важные органы – то, все – таки, смертельно. А то, что оставляет тебе хоть какой – то шанс выжить, то можно пережить.
— А как ты узнал это, не попробовав то, что смертельно?
— Все – таки пытаешься меня подловить? Я не говорил, что я узнал, я сказал, что так решил для себя. Все это на уровне чувств, ощущений, понимаешь?
— Понимаю. Так что ты все — же при этом чувствуешь?
— Хм… Даже не знаю, как описать… Знаешь, когда ты умираешь, это похоже, как будто ты на машине по трассе едешь и тут у тебя бензин кончается, или мотор глохнет. И ты так все медленнее и медленнее едешь, пока совсем не остановишься. А мимо тебя другие машины проносятся, но ты понимаешь, что за ними уже не угонишься, ты, что называется «отъезжаешь», звуки тише становятся, цвета бледнее, мысли медленнее…
— Не очень то похоже на тоннель и свет в конце…
— Согласен. Но я описываю свои ощущения. И, короче, когда ты почти уже «отъехал», тебя словно на буксир берут и тянут, тянут, пока ты до нормальной скорости не разгонишься. Главное, не сопротивляться, не мешать. И снова все в порядке. Странное чувство. Лучшее, наверное, не смогу описать.
Так почти всегда происходит. Но, иногда ты чувствуешь, что еще чуть-чуть и этот тросик, на котором тебя тянут, оборвется. И тогда – все. Смерть. Я до такого всего пару раз доводил. Было страшно.
— Значит, это бессмертие работает?
— Похоже, что да. И сперва все действительно было неплохо. Работа, семья – все в гору пошло. О себе волнуешься же меньше, спешить тоже, вроде как уже некуда – первые лет десять вообще замечательные были.
— А потом что – то случилось?
— Случилось, Лех, случилось. Постепенно это все началось. Сперва, конечно, с документами проблемы. Года – то идут, а в лице я не сильно меняюсь, хе-хе. Ну, это ладно, сперва бородой да усами прикрывался, потом пришлось на новый паспорт раскошеливаться. И паспортисткам за молчание приплачивать. Так что ты это учти, Лех. А потом… Потом начались воспоминания.
— Это то, что я видел?
— Да. Но сперва по – легче было. Сперва просто сны были, словно я в горах. Галя, Володя, Вася рядом. А я, получается, Кирилл, как будто. Это еще ничего было. Странно только, но ничего. Так несколько месяцев это продолжалось, просто странные сны про горы и мертвых людей. Потом начались кошмары. Словно я на склоне горы стою, а сверху на меня камни катятся. И кто – то тянет меня в сторону, а я не даюсь, упираюсь и тут меня камнями накрывает и я просыпаюсь среди ночи. Потом заснуть не могу – страшно. Потом про пещеру сны пошли, Леха. Тогда уже совсем хреново стало. Я уже сообразил, что никакие это не сны, а просто Кирилл вернулся. Или его воспоминания. Но, вернулись они ко мне. Я почти перестал спать. Дерганым стал, срывался постоянно. Жена моя тогда съехала от меня, благо сын наш уже взрослый был, сам зарабатывал. Он, вообще, молодец у меня, не бросал старика, каждый день навещал, пока мне совсем худо не стало… Я уж тогда сам его прогнал… Ох, Господи, за что ж мне это все?..
Потом уже наяву накрывать стало. Бывает, я в себя прихожу и не понимаю, где я, кто я. Потому что только что я в темной пещере свою подругу жрал, а рядом мой друг хохотал как безумный… И еще этот старик!..
И это не кончается, Леха! И это не закончится! Я уже моргать даже боюсь. Я не знаю, когда в следующий раз меня накроет, когда я там, на Алтае снова окажусь… И что увижу.
— Сергей, а таблетки, успокоительное какое–нибудь…
— Не помогает, Леха, все пробовал. Только с наркотой не связывался, я просто старой закалки еще, так что так и не попробую, наверное. Алкоголь только немного помогает… Хотя, сейчас, уже и не помогает, считай. И когда машину ведешь на большой скорости тоже не накрывает, отвлекаешься вроде как… Но, по нашим пробкам…
— А врачи? Может, обследование?..
— Да ты что, Леха? Как ты себе представляешь это? Сколько они меня лечить будут? От чего? И как? Боюсь, я Леха, врачей. Кирилл боялся, и я боюсь. У меня же вечность впереди. А к врачам и ученым попадешь, они же пока все не выяснят, тебя не выпустят. Это хуже смерти будет…
— Что же делать, Сергей?
— Я знаю, Леха, я знаю. Ты только выслушай меня и сразу не говори ничего. Я знаю, Леха.
— Я слушаю.
Сергей уже открыл рот, что бы что – то сказать, но тут он увидел, что его кружка пуста. Свою я опустошил уже давно и её унесла официантка. Разочарованно выдохнув, Сергей сказал:
— Так, Лех, давай еще по пиву, по – последнему и я расскажу.
Пожав плечами, я снова отправился к барной стойке. Меня неслабо шатало, я уже допился до состояния пассивного и вяло соображающего наблюдателя, но, пожалуй, это было хорошо. Где – то глубоко на подсознательном уровне я чувствовал непонятную опасность, но не мог определить ни её местонахождение, ни степень угрозы и потому – игнорировал её. На обратном пути я полностью сосредоточился на удержании двух полных пивных кружек, а сев за стол уже совершенно не думал о посторонних вещах.
Сергей хлебнул пива, а потом достал из кармана ключ и протянул его мне.
— Это ключ от моего гаража. Того, который в Мневниках, помнишь, мы туда ездили канистры забирать?
Я взял ключ и кивнул. Этот гараж Сергей уже давно не использовал и хранил там всякий хлам, пару раз мы действительно ездили туда.
— Там на полках слева лежит чемодан, такой, дипломат старый, советский. В нем все что нужно, что бы провести обряд. Мои записи, кассета с заклинанием, травы, а самое главное – вода из Аржан-Суу, короче, все. Я долго все это собирал, восстанавливал детали обряда, на Алтай ездил… Сперва, когда сам это делал, было тяжело… Потом, когда Кирилл вернулся, стало просто. Леха, там тетрадь и флешка – в них все написано, все досконально! Нужно просто взять и сделать.
— Что ты хочешь сделать?
— Я хочу, что бы ты, Леха, провел обряд. Я хочу, что бы ты отрубил мне голову, съел её и стал бессмертным!
— Сергей, ты ебанулся что ли?!
— Лех, я сказал, не спеши с решением. Выслушай меня, пожалуйста. Пойми, это – бессмертие – это настоящий Дар! Чудо, что оно оказалось здесь, у нас в руках! Ты хоть представляешь, какой путь проделал тогда Кирилл? Он пешком прошел от Алтая, до Москвы, донес это до нас! И если это чудо, исчезнет – оно исчезнет навсегда! Навсегда, Леха!
— А как же ты? Ты же и есть – это чудо!
— А я, Леха, уже все решил. Я больше не могу так…
— Как «так»?
— Кирилл… Понимаешь, его воспоминания… Но это – не побочный эффект обряда. Просто тогда, Кирилл что – то неправильно сделал. Не знаю, специально или нет. Не знаю. Но я узнал, как надо. Так что ты не бойся, все нормально будет… А я больше не могу их видеть. Это становится все страшнее. Он показывает мне… страшные вещи, я не могу с ними жить…
— Что он показывает, Сергей?
— Он… Когда они из пещеры выбрались, Кирилл спросил старика про обряд. Тот не хотел рассказывать. Сказал лишь, что его выбрал, потому что Кирилл самый спокойный и с ним был шанс выбраться. А с другими… В общем, коротать вечность в темной пещере с истерящим Володей старик не хотел. Тогда Кирилл камнем сломал старику ногу и еще раз спросил про обряд. И тот рассказал. Все рассказал, от и до. Я вижу это, когда меня накрывает, я все это уже наизусть знаю! Кирилл тогда это все записал, а потом сломал старику вторую ногу, затащил его в пещеру и несколько часов заваливал выход камнями. Он там остался, Леха, старик этот. Бессмертный, со сломанными ногами. Заживо похороненный. Навечно…
Кирилл отомстил ему за своих друзей. Но до последнего своего дня он боялся, что старик сумеет выбраться. Все это время он жил в страхе, бежал в страхе, прятался от страха и теперь я все это чувствую на себе, Леха. Иногда я даже не понимаю, кто я, но мне очень страшно! Я не знаю как мне с этим жить!
Помоги мне Леха! Я, все одно, с собой скоро покончу, не могу так больше! Но сохрани! – сохрани этот дар! Подумай, о цене, которую заплатил мой друг! Подумай обо мне! Сколько мы пережили, сколько перетерпели! Я не смог предать Кирилла тогда. Я прошу тебя, потому что уверен, что и ты не предашь!
Сергей говорил, все повышая голос, пока не перешел на крик. А потом уронил голову на руки и расплакался. В баре было шумно, гремела музыка, то и дело заглушаемая взрывами пьяного хохота. Сквозь плотную завесу табачного дыма пробирались официантки. Я сидел и смотрел на Сергея. В голове не было ни одной мысли, лишь гуляло эхо от его криков.
— Иди, Леха, иди. Забери чемодан, через неделю подумаем, что делать, — сквозь слезы пробормотал Сергей.
Я поднялся из-за стола и вышел из бара. На улице шел снег. Неоновые вывески отбрасывали разноцветные блики на припорошенные тротуары, по которым куда – то шли веселые компании. Мимо, скрипя шинами по снегу, медленно проезжали машины. Ночной город выглядел очень красиво. Я стоял на крыльце бара, вдыхая свежий морозный воздух, выдыхая облачка белого пара, чувствуя, как медленно трезвею. Я словно выбрался из темной пещеры. Подождав минут десять, я пошел к ближайшему метро.

* * *

Итак, вот она, моя ситуация. У меня не так много времени, что бы что – то решить. Я постоянно думаю о том, какого это – съесть человеческую голову? Не думаю, что у меня получится, да и стоит ли оно того? Можно бесконечно долго рассуждать о дружбе, о морали, о бессмертии, но все это – философия. Иными словами — пустая болтовня. Мне нужен совет, но боюсь, что дать мне его решится не всякий. Для законченных же циников я все разложу по полочкам. Выбор у меня небогат. Я могу убить своего друга, отрезать ему голову, съесть её и стать бессмертным. Или я могу не убивать его, и тогда он убьет себя сам, правда, у меня останется чемодан с рецептом бессмертия, но сдается мне, с этим не все так просто, да и ключевой ингредиент достать будет проблематично. В любом случае, Сергей умирает, вопрос лишь в том, как это может улучшить общее положение дел?
А может, не стоит ничего решать? Может стоит тянуть время, и делать вид, что все будет хорошо? Хотя, тянуть время с бессмертным – думаю, здесь у меня шансов немного. А может, вообще все это не мое дело и проблемы Сергея – это исключительно его проблемы? Может, дружба нихрена не стоит? Может, когда тебя просят совершить убийство — это и не дружба вовсе? А может, стоит просто пойти и рассказать кому следует о том, что я узнал? Как думаете? Читать полностью…

— Привет, Игорь! Что так долго?

— Да на работе проблемы. Что ты хотела?

Алиса, моя лучшая подруга, была неформалкой, с какой стороны не посмотри. Постоянно одевалась во все черное, делала мрачный макияж и водилась со всякой швалью типа сект или наркоманов. Несмотря на это, она была отличным человеком.

Дело в том, что она была еще диггером. Еще в институте мы с ней вместе блуждали по всяким подвалам и канализациям и, должен признать, мне это нравилось. После окончания учебы я нашел себе роботу по специальности, а она так и продолжала проводить время среди наркош. Но я очень скучал по ней, она была отличной девчонкой.

Поэтому с радостью откликнулся на ее просьбу встретиться. И захватить фонарик, фотоаппарат и деньги на поезд, тоже.

— Слушай Алиса, я, конечно, понимаю, что все это захватывает, но не лучше ли найти себе работу, как сделал я, и жить себе спокойно.

— Неужели, после всего, что мы пережили, ты можешь так говорить?

— У нас это было только пару раз, так что

— Идиот, я про диггерство говорю, а не секс! Лучше смотри, что я нарыла.

В ее руках была бумажка, явно вырванная из какого-то дневника. Вот, что там было написано:

«30 апреля 20.. года. Село Лаптенки. Антон Андреев.

Не могу поверить, что я добрался до этого дома. Нет, реально, все россказни про то, что место проклято, и что сам дьявол сюда приходить устраивать свои адские пиры (это цитата, между прочим) не очень правдоподобная. Но теперь я верю. Может быть не в дьявола, но во всю эту паранормальную фигню уж точно.

Нас было трое: Димка, я и мой брат. Нам про этот дом в лесу рассказал один дед. И про дьявола и про пропавших людей. По поверью в этом доме жила одна довольно богатая семья. Они устраивали веселые вечеринки, оргии и вообще не отличались особой моралью. Как-то в один из таких вечеров хозяин, в пылу страсти убил любовницу. Причем жестоко. С кишками, кровью и так далее. Вроде бы не дала она ему. Ну и при виде этой сцены он двинулся умом и перебил всех остальных в доме – служанку, дочку, собаку, попугайчика и того придушил. Дело было в советское время, поэтому ответственные граждане сразу вызвали ментов. Те, приехав, здорово наложили в штаны, ибо в доме было три растерзанных человеческих трупа, а еще двое – муж с женой, весели рядышком в прихожей.

С тех пор все началось. Дед уверял нас, что оттуда до сих пор разносятся звуки оргий и загробные крики. Так же он и его собутыльник, вроде как, прибил тварь, которая ползала на четвереньках и не имела лица. А уж пропавших без вести в этом лесу вообще не сосчитаешь.

Короче, нас зацепила эта история. И мы решили туда пойти.

Первым тронулся мой брат. Он ни с того ни с сего начал плакать. Я его давай успокаивать. Пока то да се, обернулся, а Димас-то пропал. Звали мы его долго. В конце концов, решили, что он струсил. Еще дальше в лес зашли, даже пели что-то. Тут я споткнулся. Хрен знает, как я не двинулся умом, но лицо Димаса до сих пор у меня пред глазами. Все в струпьях и с непонятной улыбкой. Братишка опять плакать начал. Тут я и понял что мне копец. Саня с плачем достал из кармана свой ножик, который я подарил ему на день рождения, начал что-то приговаривать о долге перед Димой и неожиданно приложил его к горлу. Я его умолял не делать это, но черррььт яяя не знаююю…

Теепарь я в ддоме и я знаю чтто ыато идемт зам нной. Оно никогдва не останаится»

— Не плохо. Откуда ты взяла эту бумажку?

Алиса явно не хотела отвечать. Ну естественно. С ее-то дружками…

— Мне ее Костя дал.

— Это не тот наркоман, который у тебя деньги просил?

— Нет! Когда ты уже перестанешь издевается над моими друзьями, Игорь? Я такая-же, как и они и раз ты…

— Ты симпатичная девчонка со странностями, а из твоих друзей один я не сектант и не наркоман. Так, что бросай их всех и переходи ко мне жить, я слышал, что тебе негде сейчас жить.

— Давай не сейчас, хорошо? Это наш реальный шанс увидеть что-то новое, понимаешь? Неужели тебе не скучно на своей работе? Кстати, кем ты устроился?

— Помощником менеджера по персоналу, а ты?

— Я в call-центре работаю, но это не важно. Так ты со мной? Отсюда до Лаптенки час езды на поезде. Сегодня пятница. Так-что завтра вечером уже дома будем.

— Ну…

Естественно я согласился. Работа чертовски надоела, никакого экстрима я не испытывал уже 2 года. Да и Алиса меня очень интересовала как девушка. Симпатичное худощавое лицо с рыжеватыми волосами, неплохая фигура, красивые ножки.

У нас были отношения в институте, но тогда мы расстались, оставшись друзьями. А спустя 3 года я пожалел об этом. Надеюсь, я уговорю ее возобновить отношения.

Ехали мы действительно час с чем-то. Вышли на заброшенной станции.

Вокруг ни души. Как это обычно бывает в таких местах, повсюду валялся самый разный мусор. А касса, кажется, уже давно служила бомжам домом.

— Отличное место для отдыха, да Алиса?

— Ага. Не хватает только весёлой компании, клуба и аниматоров с диджеем.

— Думаю, в селе будет и то, и другое, и, сто процентов, третье.

Она улыбнулась. Черт, давно я ее не видел! Уже и забыл, какая у нее улыбка.

— Ты как всегда, Игорь. Ни черта не изменился. Все тот же флегматичный парень.

— А ты все та же неформалка.

Так, с воспоминаниями, мы пошли по пустынной дороге к селу.

Дорога тоже не внушала уважения. Ей явно не часто пользовались. Вся в ямах. Да не хотел бы я здесь на машине ездить. Тем временем, опустился туман. Уже было часов 8 вечера. Мы планировали пойти в лес ночью, как и положено, для усиления эффекта. Экстремальные поездки были нашим коньком. А проверить такую, леденящую кровь записку, обязательно нужно ночью.

Думаете, мы сумасшедшие? А вам, офисному планктону, никогда не хотелось выбраться из кабинетов в ночь и испытать на себе какое-то приключение? Разве вам, студенты, никогда не хотелось пойти в лес с ночевкой или проверить заброшенное здание. Разве, вы школьники, не хотели бы хоть раз почувствовать себя крутыми парнями? Зачем мечтать? Нужно действовать.

Вот и Лаптенки. Полузаброшенное село, где жителей, если и наберется 30, то уже хорошо.

— Раз, два, три, четыре… Четыре дома в которых горит свет. Прекрасно.

— У тебя телефон с собой?

— Да.

— Если вдруг что-то случится, звоним в полицию и бежим к опушке. Джи-пи-эс у меня в телефоне есть, так что не заблудимся.

Идти по туманному селу было довольно неуютно. Мне постоянно казалось, что за нами наблюдают из этих черных окон. Где-то завыла собака. Черт, надеюсь, тут нет диких псов.

В детстве один такой загрыз моего Арамиса – симпатичного трехмесячного щенка. На моих глазах. Крови было море, и я долго плакал. Мне в голову тогда даже пришла мысль про самоубийство. Да что там тогда мне и сейчас иногда приходит такая мысль. Ведь можно просто взять нож, как тот парень с записки и… Нет. Это довольно больно. Думаю, лучше было бы прыгнуть под поезд. Да только тут поезда не часто ходят. Тогда как?

— Игорь! Черт бы тебя побрал! Игорь!

Передо мной стояла Алиса и трясла меня за плечи. За ее спиной был лес.

— Игорь! Ау! Ты еще со мной?

Какого черта!?

Я тут, что спокойно размышляю, как лучше убить себя, не замечая всего остального!?

Под поезд будет лучше всего. Или расшибить себе голову об асфальт. Я так любил его. Я ему должен.

— А? Что такое?

— Ты уже десять минут идешь молча и не отвечаешь на вопросы. По-твоему это смешно?

— Извини, я задумался. Что ты хотела?

— Хорошо ты задумался. Чувственно. Кого вспоминал?

— А что я что-то говорил?

— Да нет же. Но, у тебя такое лицо, будто ты сейчас расплачешься.

— Вспомнил детство. Свою собаку.

Она помолчала и добавила:

— А я отца вспомнила.

— Отца? Я думал, ты его не помнишь.

— Ага. Да только у меня в голове постоянно вертится его имя. Я решила поговорить, но ты не отвечал. Смотрю, а ты скривился и вроде как губами шевелишь.

Мы одновременно посмотрели на лес.

— Ну, нет. Не может быть.

— В записке этот тоже рассказывал, что братишка плакать начал.

Просто лечь на рельсы и ждать.

— Что скажешь? Идем дальше или плюнем на это. Вроде, ты искала подтверждений.

— Ты хочешь идти дальше?

— Мне все равно. У меня тут другая цель.

Она на меня с подозрением посмотрела.

— Какая это «другая»?

— Провести с тобой время.

Ее улыбка придала мне уверенности. В голове прояснилось окончательно. Все-таки она отличная, сексуальная девчонка, которую трахать и трахать.

— Давай проверим все.

Я снял с себя рюкзак.

— Так фотоаппарат есть. Фонарик есть. Презервативы, — она хмыкнула. – Тоже есть. Говоришь, время со мной хочешь провести.

— Да. А это на всякий случай.

— Понятно, все с тобой.

— Я еще аккумуляторы взял.

— Прекрасно. Отлично, двинули.

Все таки она просто прекрасна. И как это я с ней расстался. Тут же не початый край работы.

Сначала нужно ее привязать ее руки. Да, привязать. Потом снять с нее этот топ. И впиться в ее грудь…

Лес был жуткий. Да любой лес ночью жуткий, но этот в особенности. Деревья плавали в тумане и время от времени поскрипывали. Отличное место чтобы сходить с ума. Луна еле пробивала густые кроны и вот этот сумрак давил на меня, как будто я ящики тащил за собой.

— Так ты помощник менеджера? – Алиса щелкнула фотоаппаратом.

— Ага. Неплохая работа. Лучше чем промоутер в магазине.

— Помню, помню. Сколько мы там проработали? Сфотографируй меня, пожалуйста.

— Года два. Со второго по четвертый курс. – Я сделал ее фотографию на фоне большого дуба.

— Да-да, точно. Мы тогда встречались, вроде.

— Да было дело… Нам по тропинке?

— Судя по всему да. Я скучала. Очень сильно.

— Я тоже.

А затем облизать ее лицо. Я этого безумно хочу.

Лес все сгущался.

Шорох за спиной.

— Ты слышала?

— Да. Я думала это ты.

— Нет не я.

Мы всмотрелись в ночь. На мгновение мне показалась, что между кустами промелькнула тень. Я вопросительно посмотрел на Алису.

— Что?

— Там что-то прошло.

— Я ничего не видела. Идем.

Тропинка все сужалась.

Сорвать с нее эти джинсы и насладится видом. О да. Она так возбуждает. Ее испуганное лицо заводит еще больше.

— Слушай, Игорь. А ты случайно не поэтому пошел, что у нас были отношения?

— Нет конечно. Но ты мне очень нравишься.

— Ты мне тоже.

Мы уже полчаса блуждали по лесу. И ощущение того, что за нами следят, не покидало меня. Я пытался отвлечься.

Вот дерево, оно такое высокое и стройное. Очень похоже на Алису. А вот куст. Листья развиваются на ветру, как у Алисы.

А затем снять с нее трусики. Она уже не может кричать. Я затулил ей рот ладонью. Она пытается меня укусить. Дурочка. Меня это еще больше заводит.

— Как ты думаешь, сколько нам еще идти? – Спросила моя спутница.

Внезапно позади нас раздался грубый голос.

— Вы уже пришли.

Это был мужчина. Такого же роста, как и я. У него были светлые волосы и бледное лицо. Все в струпьях. И мужчина улыбался. Безумно улыбался.

— Что решили погулять ночью? Разве вы не слышали, что тут нельзя ходить? Тут люди пропадают.

Его глаза остановились на Алисе.

— О, девочка. Тебе не страшно здесь одной?

— Она здесь не одна, сволочь.

Она сопротивляется. Пытается сжать ноги. Но я сильнее этой хрупкой дурочки. Ну же давай!

— И что ты сделаешь? Защитишь ее?

Его издевательский тон задел меня.

— Ну, давай, ударь меня.

Он поманил меня рукой.

— Давай. Ты всего лишь нытик, да. Шестёрка. Ты ее не защитишь.

Он замахнулся. Я поставил блок и попытался контратаковать. У меня получились.

— О, а у тебя есть яйца. А вдруг я тебе их отрежу?

С этими словами он достал нож и сделал выпад. Я уклонился и осыпал его землей. Он с диким ором закричал и бросился на меня.

— Она моя, сука. МОЯ.

Нож впился мне в живот. Надо же. Это не так больно как кажется. Затем он прошелся по моему горлу. Я ощутил кровь во рту. Она соленая.

Нож продолжал меня кромсать.

Боли нет.

— Я знал, что ты быстро сдашься.

*

— Он утверждает, что не делал этого.

Кабинет был просторным. Он принадлежал директору психической лечебницы.

Сейчас в нем находилось двое. Сам директор и врач.

— После того как сознался?

— Редкое сочетание. Шизофрения и раздвоение личности. Есть добрый и веселый парень Игорь. А есть злой и сексуально озабоченный Антон.

Директор снова посмотрел на монитор.

— Запись номер 2. 30.06.20.. Пациент Игорь В. Диагноз – шизофрения и раздвоение личности.

На экране показался парень приятной наружности. Светлые волосы, карие глаза.С нездоровым огоньком.

— Зачем ты это сделал Игорь?

— Я не Игорь.

— Значит сегодня ты Антон?

— Да. Игоря нет, я убил его тогда, в лесу.

— И изнасиловал девушку.

— Она была моя.

— Как ты это сделал?

— У нас были отношения в институте, но тогда мы расстались, оставшись друзьями. А спустя 3 года я пожалел об этом. Я надеялся уговорить ее восстановить отношения или хотя бы поиметь ее раз. Для этого я написал записку про парня, который остался в лесу и умер там в доме. Сочинил историю.

— Про Антона Андреева.

— Да.

— И она согласилась? Ехать с вами ночью?

— Мы раньше часто так гуляли. Думаете, мы сумасшедшие? А вам, никогда не хотелось выбраться из кабинетов в ночь и испытать на себе какое-то приключение? Разве вам, студенты, никогда не хотелось пойти в лес с ночевкой или проверить заброшенное здание. Разве, вы школьники, не хотели бы хоть раз почувствовать себя крутыми парнями и поиметь крутую девчонку? Зачем мечтать? Нужно действовать.

— Зачем вы легли на колию?

— Хотел умереть, что непонятного?

— Вы кого-то потеряли?

Лицо парня вдруг стало меняться. За пару секунд оно стало жалким и на глазах появились слезы.

— Я ненавижу собак. В детстве один такой загрыз моего Арамиса – симпатичного трехмесячного щенка. На моих глазах. Крови было море, и я долго плакал. Мне в голову тогда даже пришла мысль про самоубийство. Да что там тогда мне и сейчас иногда приходит такая мысль. Ведь можно просто взять нож, как тот парень с записки и… Нет. Это довольно больно. Думаю, лучше было бы прыгнуть под поезд. Да только тут поезда не часто ходят. Тогда как? Под поезд будет лучше всего. Или расшибить себе голову об асфальт. Я так любил его. Я ему должен. Просто лечь на рельсы и ждать.

— Расскажите, как вы это сделали с ней.

— Сначала я ее привязал ее руки. Да, привязал. Потом снял с нее этот топ. И впился в ее грудь…А затем облизал ее лицо. Я этого безумно хотел. Снял с нее трусики. Она уже не могла кричать. Я затулил ей рот ладонью. Она пыталась меня укусить. Дурочка. Меня это еще больше заводило. Она сопротивлялась. Пыталась сжать ноги. Но я сильнее этой хрупкой дурочки. Ну же давай!

Парень подскочил с кресла, но его тут же усмирили санитары. Запись закончилась.

— Что с девушкой?

— У нее шок. Она не верит, что это сделал с ней ее друг. Все твердит про другого человека.

— Может он действительно есть, этот другой человек.

— Не знаю. Парень признался во всем и описал все. Описание совпадает с таковым у девушки.

*

Далеко в лесу раздался скрип дверей. Еще две жертвы. Читать полностью…

Всем когда-то доводилось играть в пошаговые игры, будь то настольные, вроде шахмат, или компьютерные, вроде старого доброго Фоллаута или Героев Меча и Магии.
Чем их можно охарактеризовать?
Здесь нужен определённый набор навыков. Так, скажем, умение выбирать наилучший путь, умение продумывать ходы наперед; умение придерживаться одной стратегии, но импровизировать, сохраняя последовательность адекватных ответов на ходы противника.
Всего не счесть.
К сожалению, нужен ещё один навык для такой игры – терпение. У современных людей терпения не занимать: все куда-то спешат, все стараются всё попробовать, везде оставить свой след, «Мы живем один раз» и т.д. и т.п.

А что, если бы вам представилась возможность сыграть в идеальную пошаговую игру? Игру, которая происходит в реальности, игру, в которой на кону стоит ваша жизнь.
Интересно будет играть на свою жизнь? Ещё бы. Чистый азарт, чистый хардкор.

Меня зовут Илья, мне 21 год, я безработный и нигде не учусь. Я должен был бросить учебу в престижном ВУЗе – потому что игра важнее.

Впрочем, я добровольно не подписывался на нее.
Это началось полгода назад, и продолжается до сих пор – каждый раз, когда я смыкаю глаза. Когда я засыпаю, просыпается Он. Не знаю, каким образом я могу видеть Его глазами, смотреть, как он снует по моей квартире, видеть себя, тихо спящим в постели. Я знаю только то, что это – не сон, и Он – не я.
Я никогда не смотрел вниз с высоты двух метров. А ещё – у меня никогда не было по шесть пальцев на каждой руке.
Все выглядит как самая настоящая игра. Когда я засыпаю – я как будто бы завершаю свой ход, и тогда мой мир переносится в параллельную реальность, где это существо свободно ходит по дому…
Вынужден заметить, что Он играет честно. Он дал о себе знать ещё с самого начала.

«ТЫ НЕ ОДИН»
«ИГРАЙ ИЛИ УМРЁШЬ»

Такие ёмкие послания Игрок выцарапывает на стенах. Отчетливо помню, что было тогда, еще полгода назад: я истерил, как маленькая девочка, бегал по дому с фонариком и ломом, осматривая углы, шарахался от каждого звука. Моей паранойе не было предела – я задолбал соседей, друзей, милицию.… Это была пустая трата времени и сил, которые были мне очень нужны. Сейчас я уже вник в суть игры, и мы оба играем на равных.
Я живу в своей квартире, и у меня есть ключ. Он же – опытный взломщик.
Я могу забаррикадироваться, заколотить двери и окна. Он же достаточно силён, чтобы преодолеть эти преграды.
У меня есть счёт в банке на круглую сумму, и я могу себе позволить все нужные вещи. Он же невозбранно берёт то, что ему надо.
У меня есть машина, на которой я могу попытаться от Него бежать. Он же – очень быстр и вынослив, Он настигнет меня в два счёта.
Разница лишь в одном: Он – охотник, расставляющий на меня ловушки, а я – жертва. Я не могу видеть, как Он это делает, но я должен выживать. Все, что я могу – ограничить Его время хода, не дав себе заснуть.
Хорошо, когда у тебя есть покойный богатый дедушка, который завещал тебе немаленькую сумму денег! Можно не работать за копейки и не приходить домой, выпадая в кровать от усталости, делая себя беззащитным перед Игроком. И не вините меня в бесчеловечности – вы не пережили того, что пережил я.

Естественно, кое-чему я научился в этой игре.
Нужно быть внимательным к мелочам – когда ты просыпаешься, встаешь и идешь по своим делам – посмотри внимательнее. Может быть, ты не заметишь, что пол смазан чем-то скользким, но когда ты поскользнешься и врежешься головой в острый угол – игра будет окончена.
Нужно быть готовым ко всему и адекватно реагировать. Когда ты просыпаешься и видишь нож, подвешенный на тонкой ниточке, которая вот-вот порвётся, за гвоздик в потолке — лучше не лежать с широко открытыми глазами в стиле «Что за херня?» а уйти в сторону от угрозы.
Нужно быть осторожней и не давать воли привычкам – автоматизм в таком деле тебе не на руку. Когда ты просыпаешься, встаешь и идёшь на кухню, чтобы покурить – лучше остановись и спроси себя: «Чем это воняет? Газом?»
Не надо быть наивным. Не думай, что ты можешь скрыться, выйти из игры, как ни в чем не бывало. Я, как-то раз, пробовал убежать от этого всего безумия – уехал на машине пожить недельку-другую в селе. И знаете что? Он до меня добрался. Он проколол мне шины и исцарапал капот, а потом я полдня ловил попутку.

«ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ»

Я сплю по три часа в день, по будильнику, я пью крепкий горячий кофе; в моей комнате, сотрясая стены, играет громкая музыка. Я давно уже раскусил Его попытки подсыпать мне транквилизаторы в еду и напитки — но даже это меня не спасает.
Он стал напористей! И до этого он был очень быстр, умён и расчетлив, а теперь он неслабо активизировался и не гнушается даже самых радикальных методов!

«ТЫ БУДЕШЬ УМИРАТЬ ДОЛГО»

И, знаете — я Ему верю!

В моей квартире свежие следы пожара. И не столько я боюсь жалоб разозлённых соседей в свой адрес, сколько того факта, что я начал проигрывать. Я сдаю позиции.
Ну, что ж. Пожелайте мне удачи – она тоже надо. А я, в свою очередь, пожелаю вам иметь все те качества, нужные для выживания в чрезвычайных ситуациях. Невозможно знать, когда ты станешь пешкой в чей-то игре.
Счастливого! Читать полностью…