Когда-то давно, когда я училась еще на первых курсах, мне приснился любопытный сон. Я не помню его начала, да и до конца его досмотреть не получилось, но кое-что осталось в памяти, и я запомнила это очень хорошо. В том сне я обнаружила себя в железнодорожном купе. Я была одна, но дверь в коридор была открыта. Выйдя, я осмотрелась. Мое купе оказалось в середине вагона, остальные двери тоже открыты. Кроме меня в вагоне никого не было, но откуда-то снаружи доносились голоса. Я отодвинула шторку и выглянула в окно. Десятка три людей, очевидно, других пассажиров, стояли у вагона и о чем-то возбужденно переговаривались. Вокруг под тяжелым серым небом была неподвижная степь, поросшая желтоватой травой. Я поспешила к выходу. Спустившись на землю, я увидела, что вагон, в котором была, стоит отцепленный на запасном пути, а рядом, в нескольких метрах, проходила основная железнодорожная ветка. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулась степь, покрытая невысокими холмами. Наш вагон и рельсы были единственными признаками цивилизации и выглядели чужеродными на фоне такого пейзажа.
Между тем я узнала от других пассажиров, что произошло. Ночью, пока все спали, наш вагон отцепили от остального состава и отогнали на запасные пути, что, в общем, было очевидным. В толпе оказался и проводник вагона. Выглядел он как типичный выходец из Средней Азии и на плохом русском пытался успокоить пассажиров, которые, впрочем, не сильно переживали, однако о причинах остановки он ничего не говорил.
— Не знаю. Не знаю, скоро поедем. Скоро поедем. Все хорошо.
Постояв вместе со всеми некоторое время, я решила вернуться в купе. Когда я забиралась по лестнице в вагон, то с удивлением заметила, как сильно он запылился. Я села на свое место и стала смотреть в окно. Стекло покрывал толстый слой пыли и мелкие царапины. Наверное, пыль нанесло ветром из степи. Вскоре в купе вернулись мои попутчики, остальные пассажиры также разошлись по своим местам и только проводник остался снаружи, ходил вдоль вагона, осматривая его и чему-то улыбаясь.
Во сне прошли день, ночь, и наступило новое утро. Я снова была в том вагоне одна. Выйдя наружу, где, как и вчера, толпились пассажиры, я обратила внимание, насколько шаткой и скрипучей стала железная лестница. Пассажиры шумно обсуждали исчезновение нескольких человек. Чей-то муж, чья-то сестра, чей-то друг, чья-то дочь, чей-то отец — всего пять человек пропало за прошедшую ночь. Местность вокруг вагона была уже неоднократно осмотрена. Люди уверяли, что никаких следов пропавших они не нашли. Проводник с хитрой улыбкой говорил, что понятия не имеет, куда могли подеваться пропавшие, но пообещал, что на ночь запрет входные двери. Ему никто не верил. В толпе я нашла своих соседей по купе, с ними все было в порядке. Я попросила их будить меня, когда они соберутся выходить из вагона в следующий раз. Мне не хотелось оставаться там одной.
Люди еще некоторое время возмущались произошедшим, требовали от проводника объяснений, просили его связаться по радио с ближайшей станцией или хотя бы объяснить, где мы сейчас находимся, но тот лишь улыбался и говорил, что ничего не знает.
— Поезд поехал другая дорога. Отцепил вагон. Не знаю. Скоро поедем. Другая дорога — не знаю, где мы. Все хорошо.
Так ничего и не добившись, вечером все разошлись по своим местам. Зайдя в купе, я увидела, что мои руки испачканы ржавчиной. Я держалась за поручни, когда вылезала и забиралась в вагон, но утром мои руки были чистыми. Поручни проржавели за один день.
Следующей ночью я не спала. С первыми лучами солнца я вышла в коридор и стала ждать. Мои соседи тоже не спали, но остались в купе. Я видела их, а они меня. Вскоре из других купе в коридор стали выходить пассажиры. Появился и проводник, он открыл двери в тамбур, которые действительно запирал на ночь. Некоторые люди пошли на улицу, другие вернулись на свои места. Я осталась в коридоре. Несмотря на царившее вокруг оживление и шум, из двух купе так никто и не вышел. Я сказала об этом проводнику, но он отмахнулся от меня. Это заметили другие. Вместе мы открыли двери и увидели абсолютно пустые купе. Людей не было ни на верхних полках, ни в багажных отделениях. Не было никаких следов, они просто исчезли. Исчезло еще пять человек.
Мы окружили проводника и потребовали от него объяснений. Мы дали понять, что не шутим. Несколько мужчин избили его, но так ничего и не добились. Проводник плакал, клялся и божился, что ничего не знает. В вагоне было несколько детей разного возраста. Мальчик лет шести ехал вместе со своей бабушкой. Несмотря на нависшее напряжение, казалось, что ни мальчик, ни его бабушка не понимали, что происходит. Они с безмятежным видом подходили к пассажирам, мальчик тянул их за рукав, разговаривал и что-то показывал им, а потом его одергивала бабушка и они шли дальше. Краска на нашем вагоне облупилась, обнажив ржавый метал. Стекла в окнах помутнели и покрылись царапинами. Рельсы запасного пути заносило песком, а главный путь и вовсе исчез. Я не знала, замечал ли это кто-то кроме меня.
Вечером, сидя в купе, мы решили дежурить парами. Мы пытались как-то организовать дежурства и с другими пассажирами, но никто никому не доверял. Все предпочли просто запираться на ночь, но с двумя соседними купе мы договорились, что будем стучать друг другу в стену каждые полчаса, что бы знать, что все в порядке.
Я дежурила первой. Со мной дежурил мужчина. Он был одним из тех, кто избивал проводника. Мы сидели в напряженном молчании, лишь стук каждые полчаса разрывал плотную тишину. За окнами была кромешная тьма, смотреть туда не хотелось. Отдежурив, мы разбудили остальных. Я была вымотана и почти сразу заснула. Во сне я слышала стук и знала, что пока все нормально.
Проснулась я от того, что кто-то громкого барабанил в дверь купе и кричал. Я была одна в купе. За оконным стеклом метались тени, с улицы кто-то пытался заглянуть внутрь. Я открыла дверь и на меня набросились с расспросами о пропавших людях. Я сказала, что спала последние несколько часов и ничего не знаю. Оказывается, последний час наше купе не отвечало на стук, а последние полчаса они пытались выяснить, что случилось, но дверь была заперта, а окна занавешены. Мои попутчики пропали. Также выяснилось, что пропало еще несколько человек, в том числе и проводник.
В этот день никто не выходил на улицу. Все сидели в своих купе и напряженно вглядывались в соседей. Я же осталась одна. Меня испугала прошедшая ночь, но еще больше пугала предстоящая. Я прошлась по вагону, просилась в другие купе, где еще оставались люди, но меня никто не пустил. Мне не доверяли. Никто никому не доверял. Я выбралась из вагона, спрыгнув на землю — последние ступеньки лестницы уже превратились в труху — и наступать на них я не рискнула. Я стояла у проржавевшего насквозь вагона и вглядывалась в степь. Сверху давило тяжелое осеннее небо. Казалось, что в мире больше ничего не осталось. Ко мне подошел мальчик со своей бабушкой. Он требовательно подергал меня за рукав, а его бабушка стояла рядом и снисходительно улыбалась.
— Что ты хочешь, малыш?
— Тетя, купите себе день жизни? Хотите? — мальчик протянул мне листок, разлинованный по времени, на подобии ежедневника: 9:00, 10:00 и так далее до 21 часа. В другой руке он держал блокнотик, из которого, очевидно, и вырвал этот листок.
— Сколько он стоит? — спросила я.
— Сегодня — сто рублей.
— Простите его, ребенок играет просто… — бабушка протянула руки, что бы увести малыша, но я остановила её.
— Нет-нет, постойте. Я куплю. Вот сто рублей.
Мальчик забрал у меня деньги, потом молча и старательно нацарапал что–то огрызком карандаша на своем листочке, который и протянул мне.
— Вот! Держите! Теперь сработает.
— Спасибо.
Я аккуратно сложила листок и убрала его в карман, провожая взглядом эту странную пару. Они прошли вдоль вагона, мальчик махал руками и что-то оживленно рассказывал своей бабушке, подбирал камешки с земли, рассматривал их и кидал прочь. Потом они не без труда забрались в вагон, а я постояла еще немного и вернулась в свое купе.
Для меня ночь прошла спокойно. Утром обнаружилась пропажа еще нескольких человек. В большинстве купе теперь оставалось всего по 2-3 человека. Одиночек вроде меня тоже прибавилось. Все вышли на улицу и пытались решить, что делать дальше. Мужчины спорили и ругались, женщины плакали. В изрядно поредевшей толпе я высматривала мальчика и его бабушку.
— Привет! Я хочу купить у тебя еще один день. Сколько это стоит?
— Сегодня сто пятьдесят, но для вас можно и за сто!
— Почему так?
— Сегодня вам ничего не грозит.
— Откуда ты знаешь?
— Ну знаю… Просто.
— Я куплю, вот 150 рублей.
— Как хотите, тетя.
Мальчик достал свой заметно похудевший блокнотик и вырвал из него листок. Потом начертил на нем что-то карандашом и протянул мне. Он уже собрался идти дальше, но я остановила его.
— Ты всем продаешь такие листки?
— Продаю всем! А предлагаю только кому надо. Вчера было надо вам.
— А откуда ты знаешь, кому «надо»?
— Просто знаю.
— Малыш, а что будет, когда твой блокнот закончится?
— Не знаю, — мальчик пожал плечами с самым беспечным видом.
— Ты знаешь, что тут происходит?
— Не знаю… Забирают нас просто. Ладно, тетя, мне пора! А то бабушка потеряет…
Он ушел, а я осталась разглядывать листок, который он мне дал. Люди вокруг меня волновались, они собирались оставить вагон и уходить, но не могли решить в какую сторону двигаться. Холмы, поросшие выгоревшей травой, обступали нас со всех сторон. Серое небо стремительно темнело. В конце концов наступил вечер, и было решено продолжить обсуждение завтра. Все потянулись ко входам в вагон.
Неожиданно раздался скрежет металла и испуганные крики. Окончательно проржавевшая лестница не выдержала веса очередного пассажира и развалилась прямо под ним. Мужчина, забиравшийся в вагон, упал и довольно сильно поранился. Его перебинтовали и затащили внутрь, как и всех остальных. Я забиралась последней и видела, что рельс уже совсем не осталось. Колесные тележки вагона глубоко увязли в сухой степной земле. Кое-где сквозь трухлявый металл уже пробивалась рыжеватая трава. Внутри дела обстояли не лучше. Отделочные панели разрушались, покрывались плесенью. Обивка сидений протерлась, пол прогибался под ногами, все скрипело и шаталось.
Ко мне в купе зашла девушка и молодой мужчина. Они также остались одни и думали, что провести ночь вместе будет безопаснее. Я не возражала.
— К вам подходил этот мальчик с блокнотом? — спросила девушка.
— Подходил, — ответил мужчина.
— И что? Вы купили себе день жизни?
— Конечно же нет! А Вы купили?
— Да.
— Перестаньте! Это же просто смешно! Ребенок играет, а Вы…
— Пожалуйста, сделайте для меня кое-что, — обратилась я к мужчине, протягивая ему приобретенный сегодня листик, — сохраните это у себя до утра.
— Вы серьезно? Ну, если Вам от этого будет легче…
Мужчина забрал у меня листок и сунул его в карман. Мы еще немного поговорили, и я не заметила, как заснула.
Разбудил меня грохот и звон разбившегося стекла. Я открыла глаза и увидела, что оконная рама нашего купе развалилась, а стекло выпало наружу. Над холмами уже брезжил рассвет. В его свете я увидела девушку. Она сидела на полке, забившись глубоко в угол, и смотрела на меня безумными глазам. Молодого мужчины нигде не было. На полке, где он сидел, я нашла свой листок.
Девушка была напугана и не реагировала на мои вопросы. Я оставила её и вышла в коридор. Ковровая дорожка уже давно истлела, и теперь в полу были сквозные дыры, через которые тянулись стебли травы. Осторожно пройдя по коридору, я вышла из вагона. Нас осталось не больше дюжины. Все были напуганы и растеряны. В центре стоял мужчина и говорил, что мы должны уходить. В руках он держал ружье. Остальные слушали его. Я искала глазами мальчика с блокнотом, но не находила. Страх медленно охватывал меня. Вдруг где-то совсем рядом раздался пронзительный звонок. Все вокруг с недоумением уставились на меня. Я невольно попятилась назад. Звонок звенел где-то совсем рядом, буквально у меня над ухом. В растерянности я посмотрела по сторонам, стала ощупывать себя и поняла, что это звонит мой будильник. Он, словно рыболовный крючок, зацепил мое сознание, стремительно вытягивая его в реальность. Мне пора было просыпаться. Испытывая непонятную смесь ужаса и облегчения, я в последний раз оглянулась по сторонам. Будильник требовательно звенел, и за мгновение до того, как открыть глаза, я увидела мальчика. Он держал в руках пустую обложку своего блокнотика и смотрел на меня глазами, полными слез. Солнечный свет ослепил меня. Люди, ржавый остов вагона в холмистой степи, осеннее небо растаяли, уступая новому утру, но оставили после себя ощущение неудовлетворенности, недосказанности. Никогда больше я не видела этот сон.
Это воспоминание я бережно храню уже много лет. Я никогда и ни с кем не обсуждала его, и, пожалуй, никогда по настоящему не задумывалась, что оно может означать. Это мое глубоко личное переживание и я даже не буду пытаться объяснить, чем оно для меня является.
А еще я никогда не думала, что запишу этот сон. Но иногда в жизни что-то меняется. Иногда это просто путешествие. И сейчас я еду в своем купе навстречу чему-то новому и пишу этот текст. За окном проносится привычный пейзаж — пожелтевшие после жаркого лета леса и неказистые деревни подступают к самым рельсам, зажимая их, навевая приятную грусть и тоску. Наш поезд мчится на юго-восток, и к вечеру мы вырвемся в степь, по которой будем ехать всю ночь.
Конечно, все это не причина делиться самым сокровенным. Но час назад ко мне в купе зашел мальчик лет семи. Мы посмотрели друг на друга и поняли, что знакомы. Он протянул мне блокнотик и уже хотел что-то сказать, но тут в купе вошла его бабушка. Она извинилась и увела своего внука. Они были уже коридоре, когда до меня донеслась последняя её фраза: «Подожди, малыш, еще рано».
Это не дежавю, не фатализм. Я не помню начала моего сна, и я не смогла узнать, чем он закончился. Я рассматриваю своих попутчиков, и думаю о том, что ждет нас через несколько часов. Странно, сейчас я не испытываю ни волнения, ни страха, но у меня есть дурное предчувствие насчет этой поездки. Читать полностью…
